Не переставая кричать, я вырвалась от них. Отчаянным и резким рывком я высвободилась от жуткой хватки моего брата. И еще раз повторила своей недавний прием — наклонила плечо и с неистовыми криками, вырывавшимися из легких, прорвалась сквозь круг напевающих детей.

И бросилась к лестнице. Гнилостный запах плыл вместе со мной, тяжелый и зловонный. Холодная слизь прилипла к моим рукам. Слова брата повторялись в моем смятенном сознании: «Тебя тоже забыли… Тебя тоже забыли…»

«Нет, не забыли! — говорила я себе, через силу поднимаясь вверх по лестнице на дрожащих ногах. — Нет, не забыли! Нет! Нет!»

— Я заставлю маму вспомнить! — крикнула я вниз. — Я как-нибудь заставлю маму вспомнить! Питер!

Я добралась до верха подвальной лестницы. Моя грудь тяжело вздымалась, а легкие болели от перенапряжения.

Я захлопнула дверь подвала и пошла по холлу.

Пол ходил подо мной ходуном. Стены сомкнулись так, что мне стало казаться, будто я бегу по темному и узкому тоннелю.

— Что мне делать? — спрашивала я сама себя. Мне казалось, что весь дом смыкается передо мной, выталкивает меня вон, не принимает. Словно бы я уже и не имею права тут находиться.

Как мне доказать, что я говорю правду? Как мне заставить маму нас вспомнить?

Когда я подошла к парадной лестнице, я наткнулась на отца. Он преградил мне дорогу.

— Папа! — закричала я. — Ты дома! Пожалуйста… скажи маме…

— Кто ты такая? — сердито спросил он. — Лучше убирайся вон из этого дома. Полиция уже едет сюда.

— Нет, папа, послушай! — взмолилась я.

— Убирайся — немедленно! — загремел он.

— Нет! Я живу здесь! — закричала я. — Это и мой дом тоже! Вы должны нас вспомнить! Вы должны!

Он бросился ко мне и попытался меня схватить.

Я увернулась, упала на ступеньки и больно ударилась коленками и локтями. Боль пронзила меня насквозь. Но я даже не остановилась. Я стала на четвереньках карабкаться по лестнице.

Только на самом верху я выпрямилась и окинула взглядом длинный коридор.

Что я могу сделать? Как мне заставить их вспомнить?

«Моя комната!» — решила я. Я покажу им мою комнату. Может, это им напомнит, кто я такая. Может, это заставит их все вспомнить.

Я сделала несколько шагов — и потом остановилась, тупо глядя на двери по обе стороны коридора. Какая из них моя? Которая?

— Ооооо! Неееееет! — простонала я.

Моя комната. Я не помнила, где находится моя комната.

Я все забыла. И это тоже.

Ужас переполнил меня и сжал сердце. Я без сил прислонилась к стене.

— Все пропало, — бормотала я. — Все кончено. Я сдаюсь.

И тут что-то в коридоре привлекло мой взгляд. Я уставилась туда. Глядела, стараясь припомнить, что это такое.

И внезапно меня осенило.

Прямоугольник желтого света падал на висевшую на стене фотографию в рамке. Фотография плюшевого медведя в маленьких очках сверкала, словно специально для меня, чтобы привлечь к себе мое внимание.

— Да! — крикнула я, глядя на нее.

Я знала, что она имеет какое-то отношение к Питеру. Но какое точно, не могла вспомнить. Но все-таки понимала, что она очень важна для моих родителей.

Я помчалась по коридору, схватила ее обеими руками и принялась отдирать от стены.

— Что ты делаешь! — раздался гневный голос. — Не трожь!

— Убирайся из этого дома!

Мама и папа ворвались в коридор с красными от ярости лицами.

— Она здесь! — крикнул папа вниз. — Мы задержим ее в коридоре!

Я лихорадочно пыталась отцепить проволоку, на которой висела фотография.

— Что вы хотите украсть, девушка? — строго спросила мама. — Оставьте в покое эту вещь!

— Вы с ума сошли? Что вы тут вытворяете? — крикнул папа.

Он схватил меня за руку.

— Убирайтесь отсюда. Полиция уже в доме. Высокий светловолосый полицейский уже шел к нам по коридору.

— Вот она! — крикнула ему мама, указывая на меня. — Она сумасшедшая! Сумасшедшая! Она ворвалась в дом и… и…

Полицейский грозно надвигался на меня.

— Попрошу вас следовать за мной, — мягко сказал он, холодно блеснув голубыми глазами.

И он уже протянул руку, чтобы схватить меня. Я сдернула наконец фотографию с гвоздя. Мои руки так тряслись, что я едва ее не выронила. Я повернулась и высоко подняла фото. Я показала его моим родителям и прокричала:

— «ТЕПЕРЬ ТЕДДИ УВИДИТ, КАКОЙ Я УМНЫЙ!»

Мама и папа застыли на месте. Они стояли словно статуи, и это впечатление нарушалось лишь их открытыми ртами. «Вспомнят или нет?» — спрашивала я себя. Я так сильно вцепилась в рамку, словно это была для меня единственная связь с жизнью… со всем, что мне дорого.

Вспомнят или нет?

Нет.

Они не помнят.

Они просто стоят. Смотрят на фотографию. Смотрят на меня как на сумасшедшую. Нет… нет…

И тут я увидела, как по отцовской щеке скатилась одна-единственная слезинка. Мама вскрикнула. И на ее глазах заблестели слезы.

— Питер… — прошептала она.

— Питер… — эхом отозвался отец. Он всмотрелся в меня изо всех сил. — Даниэлла!

Он вспомнил!

— Ох, Даниэлла! — воскликнул он, и его голос дрогнул. — Я так виноват! Прости меня!

И тогда мы все втроем обнялись, заливаясь слезами.

— Вы вспомнили! — рыдала я, все еще крепко сжимая фотографию. — Вы нас вспомнили!

— Даниэлла, пожалуйста — прости нас! — всхлипнула мама, прижимаясь ко мне мокрой от слез щекой.

Полицейский потряс головой.

— Что тут происходит? — резко спросил он. — Так вы знаете эту девочку?

— Да, — ответил ему отец. — Она наша дочь. Тут такое дело, командир… В общем, все нормально.

— Так она… она, выходит, не воровка?

— Нет, — сказал папа. — Вы можете идти. Извините за беспокойство. Мы совершили ужасную ошибку.

Полицейский направился прочь, что-то ворча и качая головой.

— Питер! — выкрикнула я. — Нам надо торопиться. Мы должны выручить Питера.

Я провела родителей в подвал.

— Он… он в маленькой задней комнате, — сообщила я им.

Увы, закуток оказался пуст. Голый цементный пол. Каменные стены. Никакого люка. Никакой щели, которая вела бы в бесконечную черную яму.

Мы пришли слишком поздно, поняла я. Он ушел.

Мама и папа с ужасом смотрели на меня.

— Где же он? — прошептала мама. — Ты сказала…

— Ушел, — пробормотала я. — Потерян навсегда.

Я не могла этого вынести. Я была готова взорваться от отчаяния.

Наконец я сообразила, что со мной по-прежнему находится фотография медведя в очках. Я привстала на цыпочки и подняла ее как можно выше.

— Питер, мы помним тебя! — закричала я. — Мы помним тебя! Мы помним тебя!

Молчание.

Самое долгое молчание в моей жизни. А потом пол сотрясся, и я услышала низкий грохочущий звук.

Грохот превратился в громкий стон. По полу пробежала трещина, кусок его стал подниматься… выше… выше… И вот люк медленно и тяжело открылся.

Мы все ахнули, когда к нам шагнул Питер.

— Мы помним тебя! — крикнула я. — Мы помним!

Оболочка из густой слизи спадала с его тела; она отваливалась крупными кусками, падала на пол и медленно таяла.

Питер шагнул к нам, моргая, разминая руки и ноги, потягиваясь.

А потом мы обнимались. Радовались. Праздновали самое великолепное воссоединение семьи в истории!

* * *

Потом я сидела в комнате моего брата и помогала ему распаковывать какие-то картонки и расставлять вещи по местам. Как приятно было делать что-то полезное, что-то нормальное!

Я непрестанно бросала взгляд на фотографию плюшевого медведя в маленьких очках. Мы поставили ее на комод. Медведь улыбался нам оттуда, словно и он был счастлив оттого, что про него вспомнили.