Тридцать третий год принес ужас: голод в Поволжье, на Украине. Голодно было и на Урале. Не успела страна оправиться, еще одна беда: убит Киров, начались аресты и расстрелы. Однако Анастасия не теряла присутствия духа, всячески убеждала Николая бежать за границу. Но тучи сгущались. В тридцать пятом году летом вышел закон: каждый гражданин, бежавший за границу, заочно приговаривается к смертной казни. Это значило, что всемогущая рука НКВД достанет в любой точке планеты. Стало страшно.

Как специалиста, проявившего сознательность и старание, Анастасию перевели в школу. Николка тоже из кожи лез, стал ударником. Ударников любило начальство, но не любили простые работяги, считая их выскочками. Но Николай старался из-за семьи, ему также хотелось реабилитироваться в собственных глазах за бандитское прошлое. А ударника премировали хорошим жильем – дали квартиру в новом доме. Если учесть, что квартирный вопрос стоял остро, на человека полагалось четыре квадратных метра, то переселение в квартиру считалось верхом богатства. Комнаты были большие и светлые, в одной поселились Левка с Ксюшей, в другой – Николай с Анастасией. Это произошло в тридцать шестом году.

Собираясь в школу, Анастасия дала указания Левке, чем и когда кормить Ксюшу, когда уложить спать и погулять с ней.

– Иди уж, – отмахнулся тот. – Я получше твово знаю, чего делать.

– Ты балуешь ее, а следует воспитывать, – возразила она. – И воспитание начинается с дисциплины. До свидания, Левушка.

– Вам бы из дитя чурку сделать, – ворчал тот, закрывая за ней дверь. – А оно ж дите! И пошалить ей охота и напроказничать. Без этого нельзя.

Первым у Анастасии было занятие с новичками. Она вошла в класс, представилась, стала вести опрос, кого и как зовут. Дети вставали и называли фамилию с именем, а также возраст. И вдруг ее словно ударили:

– Евдоким Кочура. Восемь лет.

Тот же взгляд цепких и жестких глаз, тот же подбородок, губы… У Анастасии заныло под ложечкой и потемнело в глазах. Ошибки быть не могло. Но почему?! Почему именно в Свердловске? Страна огромная, а он не нашел другого места… Судьба, как нарочно, приготовила им встречу с Кочурой. Чем грозит эта встреча, которая еще не состоялась, но состоится обязательно? К вечеру она знала о Кочуре немного, но этого хватило, чтобы тревога усилилась.

– Чего ты, Настя, всполошилась? – усмехнулся Николай. – Нам ли бояться? Ты на хорошем счету, я тоже. Пусть он боится.

– Ну как же, – нервно говорила она, – Кочура работает в каком-то учреждении при НКВД, я узнавала. Мартын плохой человек, он не оставит нас в покое. Ты забыл? Я выкрала у него колье. Его сын обязательно скажет, кто у него учительница. А фамилия Стрижак редкая, не самая распространенная. Собственно, так же как и Кочура. Я боюсь. Умоляю, давайте уедем…

– Куда ж мы уедем, Настенька? – вздохнул Николай. Он был более практичным человеком, поэтому на доводы жены нашел убедительные аргументы. – Здесь у нас дом, работа. Вон и Ксюша маленькая, а на носу зима. Думаю, Мартын не рискнет нам пакостить, у самого рыло в пуху.

– И то верно, – поддержал его Левка. – А коли доложит… мы ж про него тоже имеем чего порассказать. Ты, Настя, не беспокойся… да.

А на сердце становилось все тревожней и тревожней. Аресты в городе не шли на убыль, людей забирали неизвестно по каким принципам и причинам.

Через месяц пришли в дом Стрижака. Левка ушел погулять с девочкой перед тем, как уложить ее спать, через десять минут раздался оглушительный стук в дверь. Этого стука Анастасия боялась больше всего на свете. Догадался и Николай, кто пришел.

– Как же вы без меня-то будете? – с беспокойством поднял он глаза на жену.

– Коленька! – бросилась к нему она. – Через окно, а?.. Невысоко…

Стук надрывал душу.

– Настя, ты же сильная… Ты не простая баба, не вздумай реветь. Иди, открой.

Вошли пять человек. Черные кожанки, сапоги, галифе… Впоследствии, видя так одетых людей, Анастасия замирала, словно ударенная током. Начался обыск. Но что они могли найти? Забрали мелочовку и кое-что из вещей, увезли Николая. Дверь оставили распахнутой, через нее проникал холод. Анастасия опустилась на край кровати, глядя на разгром в квартире. Пустота заполнила все нутро, даже слез не было. Осторожно вошел Левка, держа за руку четырехлетнюю сонную Ксюшу:

– А мне соседи снизу сказали, чтоб не шел… мол, приехали… Я у них обождал…

Он закрыл дверь, накормил девочку, уложил ее, затем сел на кровать рядом с Анастасией, обнял ее за плечи:

– Ничо, Настя. Как-нибудь обойдется.

– Это Мартын, – сказала Анастасия. – Это он.

– Отпустят Николку, – убеждал Левка. – Ударник он, показал себя…

Но «оттуда» не возвращались, она это знала. Знал и Левка.

– Эту запись сделал отец перед тем, как его застрелили. Правда, записано некачественно, голос отца хорошо слышен, а того… его неважно слышно, – извинился Генрих, словно виноват он, что Казимир Лаврентьевич плохо записал диалог. – Хотя отец повернул диктофон микрофоном в сторону убийцы…

– Где вы это взяли? – осведомился Щукин.

– Диктофон был приклеен скотчем к столешнице снизу. Туда, наверное, никто из ваших не заглянул, когда осматривали мастерскую. А сегодня его нашла уборщица, когда убирала там. Я не заходил пока туда. Но теперь мне предстоит заняться делами отца, я попросил ее убрать… Понимаете, он догадывался, что убийца придет к нему и… Вы послушайте, послушайте, сами поймете…

Щукин осторожно нажал на «Пуск». Сначала послышался треск, потом голос Казимира Лаврентьевича…

– Входите, я жду вас.

Он вошел. Всего лишь переступил порог, не достигнув светового пятна. Казимир Лаврентьевич вглядывался в силуэт. Показалось, что фигура этого человека ему хорошо знакома, а от лица пришельца, оставшегося в тени, шел холод. Но так хочется заглянуть ему в лицо, в глаза…

– Вы пришли за колье? – спросил Казимир Лаврентьевич, затем достал из ящика ожерелье, положил его перед собой на стол. – Вот оно. Я отдам его вам.

Пришелец не сдвинулся, фигура его была напряжена. Наверняка он озадачился поведением Казимира Лаврентьевича, поэтому осторожничал. Очевидно, подозревал, что ему приготовлен неприятный сюрприз.

Сжимая пистолет до боли в пальцах, Казимир Лаврентьевич вдруг ощутил, что этот человек тоже боится. Но разве Алголь боится? Такое просто невозможно. Значит, перед ним простой человек, которому он приписал свойства дьявола. Одновременно Казимир Лаврентьевич припомнил, как им самим завладевало дьявольское искушение. Как мощна она – иррациональная сила воздействия Алголя. Она страшна тем, что просачивается в тебя невидимой струей сквозь бреши, о которых ты не подозревал, но они в тебе есть. И просачивается очень быстро, стоит только позволить себе сказать: «Хочу». А чего хотел Казимир Лаврентьевич? Удовлетворить вожделение, которое он испытывал к камням Агнессы. Нет, неправильно поставлен вопрос. Разве хотел? Хочет! И ради этого он готов рискнуть, а также уничтожить того, кто пришел уничтожить его. Да, дьявольщина то берет верх над Казимиром Лаврентьевичем, то отступает, но с каждым разом Алголь становится сильнее, потому что обещает необозримо больше того, что есть сейчас.

Казимир Лаврентьевич смотрел на пришельца и видел в нем себя. Значит, они оба хотят одного и того же: иметь и уничтожить. Иметь камни – удивительные, неповторимые, потому что каждый камень – вкрапление волшебной песчинки в океан трухи и обыденности, неизмеримое счастье созерцания, доступное далеко не каждому. Вглядываясь в прозрачность такого камня, уносишься из повседневной реальности, из примитивного мира – ввысь, в космос. Без сомнения, из космоса камень и пришел на землю, потому не похож на все, что окружает. Он могуществен, так как вечен и велик, он совершенен, он имеет власть над людьми, а не они владеют им. Кто может оценить достоинство камня? Только Казимир Лаврентьевич, потому что чувствует его, любит его. Значит – иметь и уничтожить. Да, они оба нацелены уничтожить друг друга, а причина в камнях, и каждый надеется на продолжение жизни, но своей, а не того, кто сейчас напротив.