– А как он отнесся к твоему появлению? Бедняжка Беатрис! Она жила крохами, которые тянула со стола Октавии?

– По-моему, он обрадовался. Да, он обрадовался.

– Ты собираешься увидеться с ним снова? Октавия все так же поглаживала покрывало.

– Нет. – В этом-то и была причина ее гнусного настроения. В следующий раз, когда она увидит Норта, он опять наверняка сделает вид, что не знает ее. Так, словно сегодняшнего вечера не было и в помине. Словно первой половины ее жизни, которую она провела рядом с ним, не существовало.

Беатрис смотрела на нее полными сочувствия глазами, как будто прочитала ее мысли.

– Почему ты не расскажешь все лорду Спинтону? Я уверена, он поймет.

Октавия тоже не сомневалась. Разве есть что-нибудь, что Спинтон не сможет понять? Человек, состоящий из одних добродетелей. Чересчур добродетельный, на ее взгляд.

– Я пообещала деду никому не говорить.

Мягкие черты Беатрис исказились, и она пронзительным взглядом пригвоздила Октавию к месту.

– Ты пообещала дедушке выйти замуж за Спинтона, но так пока и не сдержала обещания.

Опять это слово. Пока. Короткое слово, которое вмещает в себя так много. Так много, и все – не то.

– Я выйду за него, – призналась Октавия. – Выйду, потому что обещала. И если он узнает правду после женитьбы, мне придется смириться с последствиями. Но я дала слово, что сама ничего ему не расскажу. От меня он ничего не узнает.

Беатрис покачала головой:

– Я раньше так завидовала твоей близости с нашим дедушкой, а теперь – нисколько. Слава Богу, он не заставлял давать меня таких клятв. Я не смогла бы их сдержать.

Октавия тихо засмеялась:

– Смогла бы. Из нас двоих ты самая благородная. Ты непременно выполнила бы обещание и стала бы для Спинтона более подходящей графиней, чем я.

В полумраке с трудом можно было увидеть, как кузина слегка покраснела. Октавия и не заметила бы, если бы вдруг случайно не взглянула на нее. Неужели Беатрис испытывает к Спинтону нечто более серьезное, чем обожание его добродетелей? Неужели кузина влюбилась в Спинтона?

Или Октавия просто ищет причину, чтобы еще больше оттянуть свадьбу, а может, и отложить ее на неопределенный срок? Что, если Беатрис действительно любит Спинтона? А что, если и Спинтон влюбился в нее?

Господи, вот это будет клубок! Разве тогда все они не станут чудовищно несчастными?

В этот самый момент раздался стук в дверь. На оклик Октавии в дверях показалась горничная Жани. Горничная была чудесной девчушкой. Октавия никогда не видела Жани больной, усталой или хмурой. От одного взгляда на нее улучшалось настроение.

– Хорошо провели вечер, миледи? – спросила она, прикрывая за собой дверь.

– Очень, – коротко ответила Октавия и поднялась. – Но сейчас хочется только залезть в постель и не вставать до полудня. Займись своим волшебством, Жани, дорогая.

Беатрис соскользнула с постели.

– Мне тоже пора.

– О, – вдруг вспомнила Жани. – Вам пришло письмо, леди Октавия.

Когда она достала из кармана письмо, Октавия и Беатрис застыли на месте. Октавия не раз получала такие послания, и по тому, как было сложено письмо, по бумаге и восковой печати сразу поняла, что это. Очередное послание от ее тайного поклонника. Она почувствовала досаду. Конечно, было лестно знать, что кто-то относится к ней с таким пиететом, но сильно беспокоила неизвестность, кто же этот поклонник.

Октавия взяла письмо в руки и хотела, не распечатывая, швырнуть его в мусорную корзину. Но любопытство взяло верх. Чем будет восхищаться тайный поклонник на этот раз? Ее волосами, глазами, может, грудью? В каждом письме было что-нибудь такое, и каждый раз все излагалось таким цветистым слогом, что у самых романтичных поэтов глаза полезли бы на лоб.

Беатрис подошла, в то время как она вскрыла печать и развернула негнущуюся пергаментную бумагу.

«Мне известна ваша тайна».

Сердце замерло, а потом ухнуло вниз. Почерк был тем же самым, та же самая подпись – «Всегда Ваш». Но если все предыдущие письма носили отпечаток легкомыслия, то в этом содержалась угроза, на которую нельзя было не обратить внимания.

У нее была единственная тайна, которая касалась ее матери и прошлого. Как этот человек мог обнаружить ее? На этот вопрос не было ответа. Но еще важнее, что он собирается делать с этой информацией? Начнет ее шантажировать? Во что обойдется его молчание? Сможет ли она заплатить?

Было ли простым совпадением то, что это письмо пришло после ее встречи с Нортом? Возможно ли, что автор – один из тех, с кем она была знакома в прошлом? Один из тех, кто знал и Норта? Не хотелось верить, но это было бы логично.

А мог ли Норт быть этим самым поклонником? Даже мысль об этом казалась сплошной глупостью. Норт не способен на такое. Или способен? И какую цель он мог преследовать, отправив подобное послание?

– Миледи? – Жани сильно встревожилась. – С вами все в порядке?

Октавия откашлялась и кивнула:

– Все в порядке. Кто его принес, Жани?

– Посыльный, миледи. Какой-то парнишка.

Как всегда. Письма всегда приносили мальчишки, все время разные. Они ничего не знали про того, кто их нанимал.

– Что собираешься предпринять? – Беатрис тронула ее за руку.

– Ничего. – Октавия решила, что не поддастся. Этот ее воздыхатель никогда не войдет в число тех, кто может влиять на ее жизнь.

Да и если ей вдруг захочется что-нибудь предпринять, как она это сделает, не раскрывая подробностей своего прошлого Спинтону или кому-нибудь еще? Кому можно довериться? Никому. Даже Норту.

Пока никому.

Офисы на Боу-стрит под номерами три и четыре были непритязательными, скудно обставленными, но чистыми. Каждый дюйм резного дерева сиял от полировки. В утреннем воздухе пахло политурой, воском и лимоном. Пока ничто не могло перебить стойкий табачный дух и шлейф аромата только что сваренного кофе. Очень скоро в эту умиротворенную тишину ворвутся гам и лондонские запахи. Вонь немытых тел – этот признак дна, – станет проникать в поры, оседать на одежде, на их волосах. Но сейчас Боу-стрит еще не опустилась до уровня преступников, которых сюда свозили.

Именно поэтому Норт выбрал утренний час, чтобы прийти на место своей бывшей работы по судебной повестке, присланной ему Дунканом Ридом – главным судьей.

– Чем могу помочь, Дункан?

Сидевший за тяжелым дубовым столом, по слухам, принадлежавшим в свое время самому Генри Филдингу,[3] Дункан Рид посмотрел на Норта глазами старого, мудрого волка.

– Тебе тоже доброго утра, Норт. Кофе?

Откинув полы плаща, Норт уселся на один из потертых, но чистых стульев, стоявших перед столом.

Дункан взял с подноса на приставном столике маслянисто блестевший кофейник и наклонил над треснувшей фарфоровой чашкой. Если вкус напитка будет таким же, как запах, то всю следующую неделю Норту вряд ли удастся заснуть.

Получив в руки чашку с благоухающим черным кофе, над которым вился парок, Норт откинулся на спинку и стал ждать, когда Дункан заговорит.

– Мне стало известно, что ты имел какие-то дела с несчастной по прозвищу Черная Салли.

Норт кивнул:

– Она мне помогает. Я сейчас занимаюсь одним убийством. А в чем дело? Твои ребята загребли ее?

В глазах Дункана ничего не отразилось.

– Мог бы и поделиться, что у тебя за дело. Ее нашли сегодня рано утром.

У Норта похолодело в груди.

– Нашли?

– В какой-то аллее на Уайтчепел! С перерезанным горлом. – Дункан говорил сухо, глаза ничего не выражали, но он очень внимательно следил за Нортом, взвешивая его реакцию.

Значит, ее убили. Бедная Салли. Норт опустил голову. Подобная смерть не такая уж редкость на улицах, но это совсем не значило, что убийства стали для него привычнее, чем десять лет назад. И тут он вздрогнул. Он отправил одного из своих людей наблюдать за Салли. Почему посланный ничего не сообщил ему ночью?