У всех есть враги, а особенно много их у игрока, который привык выигрывать. Но подобная вендетта была какой-то нелепицей. В сотый раз Ландо перебрал воспоминания за последние несколько лет, пытаясь обнаружить кого-нибудь, кого он знал и задел настолько сильно, что обеспечил себе такое внимание. Он был талантлив и удачлив в картах и, несмотря на поражения на торговом поприще, становился довольно хорошим капитаном. Если, конечно, он мог делать подобные выводы о себе сам. Впрочем, Вуффи Раа точно мог его оценить.

К сожалению, при ближайшем рассмотрении таланты Ландо не имели практической пользы. Все, на что они годились, так это на создание неприятностей. Он словно путешествовал на шикарном межзвездном лайнере в качестве пассажира, поучающего других, как глупо в игре пытаться собрать карты, идущие подряд по достоинству. Рутина жизни солдата удачи начинала надоедать.

Что ж, если ему представится хоть крошечный шанс выбраться из всего этого, он подумает, как изменить свою жизнь. Он полюбил «Сокол», но дело было слишком опасным — в любой момент он мог быть убит. Вуффи Раа — совсем другое дело. Хороший друг и партнер, проницательный советник. Но быть капитаном…

С упавшим сердцем Клин Шанга изучал остатки своей команды. Один был потерян на Осеоне 6845. Двое — в первой стычке с бродягой-фрахтовщиком. А теперь, с этим Огненным ветром и взорвавшимся астероидом, уцелело всего-навсего пять истребителей. Возможно, что выжило больше и что даже сейчас они пытаются найти дорогу к эскадре сквозь шторм и радиацию. И кто-то из них вполне может остаться в живых после этого несчастья именно потому, что они потеряли связь со своими товарищами.

Пять крошечных боевых самолетов, не имеющих сходства ни в чем, кроме как в размерах, дальности следования и огненной мощи, подтянулись к двигателю боевого крейсера. Они восстанавливали энергию даже тогда, когда чудовищный механизм увлекал их сквозь кошмарную пустоту.

Что ж, каждый человек знал с самого начала, с чем им придется столкнуться: злобный и умный враг, существо, которое получало удовольствие от человеческих страданий и желало принести в жертву целые культуры и планеты только для того, чтобы осуществить неведомые и непостижимые злые цели, которые оно перед собой поставило. И каждый понял, насколько малы шансы на то, чтобы выжить в процессе выполнения их миссии, еще тогда, когда он собрал всех вместе. Жалкие остатки дюжины армий. Но для них осуществление цели стоило любых жертв. Пять из двадцати четырех. Все еще…

Боххуа Мутдах отдыхал в заполненном гелем шезлонге, наблюдая за разворачивающимся представлением, полным совершенной непристойности. На лужайке перед ним смешались разнообразные существа, способные чувствовать и развлекавшие себя всеми возможными для них способами. Он нанял их — более трех сотенименно для этих целей. Они выполняли его подробные указания. И он находил это скучным.

Очень скоро все становилось для Боххуа Мутдаха скучным. Мало в чем он принимал участие непосредственно — либо из-за своего физического состояния, либо из соображений безопасности. Даже сейчас его окружало ненавязчивое силовое поле, чтобы защитить от возможных убийц из числа нанятых. Он долго жил, видел слишком многое, получил от жизни слишком много. И все еще цеплялся за нее, хотя уже и не знал зачем.

Сказать, что Боххуа Мутдах страдал ожирением, значило сильно преуменьшить. Ему было больше двух сотен лет, широкий в кости, чуть выше двух метров, широкоплечий, с длинными ногами. Так он выглядел в самом начале, фигура, которую впоследствии он превратил в гротескную пародию на героическую скульптуру. Он был героически тучен, монументально тучен, космически…

На полноценной планете, с настоящей гравитацией, он бы весил триста килограмм, а может, и триста пятьдесят. Но в таких мирах он не бывал уже с четверть столетия. В талии Мутдах был шире, чем могли обхватить два человека, а скоро не смогут уже и трое. Его руки были похожи на толстые короткие обрубки, а конусообразные ноги заканчивались абсурдно маленькими детскими ступнями. Его лицо полностью заплыло жиром, и на нем едва угадывались крошечные глазки, нос и миниатюрный рот.

Около пяти лет он не пользовался собственными руками вообще. Он мог себе позволить использовать руки других. У него не было ни малейшего представления, на что он годен. Как и у любого, по-настоящему богатого, человека. Он слышал, что считается самым богатым человеком в обозримой Галактике. В этом он не был уверен, но ему было плевать. По большому счету ему было плевать на все — кроме, пожалуй, лесаи.

Возможно, что именно наркотик поддерживал его волю к жизни, сохраняя слабый интерес к тому, чтобы оставаться живым. Все прочее — мир, целая вселенная — напоминало ему унылую серую равнину. Огненный ветер, что бушевал и ярился над его надежно защищенной резиденцией, казался ему бесцветным, в то время как нанятые им существа подолгу останавливались, чтобы с благоговением смотреть на это чудо.

Не богатство сделало его таким. Сколько он себя помнил, с самого детства, которое прошло в гораздо более обычных условиях, он пытался понять, что значит словосочетание «воля к жизни». Он гадал, что толкает других на странные крайности, которые они иногда совершают в борьбе за то, чтобы просто сохранить свое существование. Богатство Мутдаха было побочным результатом мало связанной между собой разнообразной деятельности, в которой он применял свой невероятный интеллект. Его скромное состояние просто было направлено по пути неотвратимого, автоматического увеличения.

Но этот интеллект не мог решить одну настоящую задачу. Мутдах знал слабоумных подчиненных, которые работали на него и чья способность наслаждаться жизнью была бесконечна по сравнению с его. Он же просто жил, подобно машине, совершенно не переживая на этот счет. Даже обслуживающие его механизмы, казалось, наслаждаются подобием жизни, которым обладали с большей страстью и удовлетворением, чем их хозяин.

Это и было задачей. К счастью, он не слишком заботился о ее решении, чтобы его отсутствие могло его чрезмерно беспокоить. Он смотрел в небо, он наблюдал за представлением перед ним. Он смотрел на отражения всего этого в гранях огромного кристалла из системы Рафа, который носил на шелковом шнурке на шее, и гадал, чего ради он приобрел эту безделушку.

Этот философ, кем бы он ни был, был прав: величайшая загадка жизни — это сама жизнь. И вопрос, который лучше всего к ней подходил, звучал так: к чему волноваться?

По пухлой щеке Боххуа Мутдаха скатилась слеза, но он слишком оцепенел, чтобы заметить это.

В своем укрытии Рокур Гепта размышлял об искусстве обмана. Какая ирония, но в то же время какая справедливость заключена в том, что самый надежный способ солгать другим — это прежде солгать самому себе. Если ты сможешь убедить единственную душу, которая знает в чем фальшь, то все прочие станут легкой добычей. Торговцы знали эту простую истину на протяжении десяти тысяч лет, но Рокур Гепта не был знаком с торговцами. Политики тоже знали ее, но политики были обычными жертвами Гепты. Хотя паук знает о мухе все, она никогда не спросит у паука — что он думает о погоде.

Будучи вынужденным к этому, Гепта оставил свой крейсер, своих ничтожных подчиненных, даже своего обожаемого любимца — лучше бы людишкам хорошо о нем заботиться или же им придется столкнуться с куда большим аппетитом, чем у его зверушки! — и не жалел о строгих мерах, которых требовало осуществление его планов. За долгие столетия до того, как младенец Боххуа Мутдах промямлил, что жизнь ничего не значит, Гепта уже пожирала ошеломляющая жажда всего того, что для него значила жизнь: власти, удовлетворения голода, власти, унижений врагов, власти.