Адзэти-но дайнагон (Кобай) – сын То-но тюдзё, брат Касиваги

Госпожа Северных покоев в доме Адзэти-но дайнагона (Макибасира) – дочь Хигэкуро (см. кн. 2, гл. «Кипарисовый столб»)

Ооикими, 26 лет, – старшая дочь Адзэти-но дайнагона

Нака-но кими, 24 года, – младшая дочь Адзэти-но дайнагона

Дочь принца Хёбукё, обитательница Восточных покоев, – дочь принца Хёбукё (Хотару) и Макибасира

Принц Хёбукё (Ниоу), 25 лет, – внук Гэндзи, сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси

Правый министр, Левый министр (Югири) – сын Гэндзи и Аои

Тюнагон (Каору), 24 года, – сын Третьей принцессы и Касиваги

В те времена звание адзэти-но дайнагона имел второй, следующий за покойным Уэмон-но ками сын вышедшего в отставку и вскоре скончавшегося министра. С младенчества обнаруживал он веселый, приветливый нрав и незаурядные дарования, а потому без труда продвигался по службе и, с каждым годом упрочивая влияние свое, достиг довольно высокого положения и приобрел особенную благосклонность Государя.

В доме Адзэти-но дайнагона было две госпожи Северных покоев. Первая давно скончалась, а второй стала дочь предыдущего Великого министра, та самая девица, которой так не хотелось когда-то расставаться с кипарисовым столбом[132]. В свое время принц Сикибукё отдал ее в жены принцу Хёбукё, а после того как последний скончался, ее начал тайно посещать Адзэти-но дайнагон, впоследствии решивший, как видно, придать их союз огласке.

Первая супруга оставила Адзэти-но дайнагону двух дочерей. Он долго молил богов и будд даровать ему сына, и наконец его новая супруга родила мальчика. От принца же Хёбукё у нее была дочь. Адзэти-но дайнагон воспитывал девочек вместе, равно заботясь о них, но, к сожалению, не все прислуживающие им дамы были одинаково мягкосердечны, поэтому поводов для взаимных обид и оскорблений было немало. Впрочем, госпожа Северных покоев, обладая живым и приветливым нравом, умело улаживала все ссоры и проявляла редкое великодушие, если оказывалась обиженной сама.

Таким образом ей удавалось предупреждать сплетни и пересуды, и в доме, как правило, царили мир и согласие.

Девушки одна за другой приходили в совершенный возраст, и над каждой в свое время был справлен обряд Надевания мо. Нарочно для них построили новый просторный дом на восьми столбах[133]. В южных его покоях поместилась старшая дочь Адзэти-но дайнагона, Ооикими, в западных – младшая, Нака-но кими, а в восточных – дочь принца Хёбукё. Участь девушки, оставшейся без отца, невольно возбуждает жалость, но дочери принца Хёбукё можно было лишь позавидовать: получив большое наследство и от отца, и от деда, она жила, ни в чем не испытывая нужды, окруженная изысканной роскошью.

Разумеется, в мире стало известно, с каким рачением воспитывает Адзэти-но дайнагон своих дочерей, и, по мере того как они взрослели, многие обращались к нему с предложениями. Даже Государь и принц Весенних покоев изволили намекнуть на свое желание породниться с ним, но Адзэти-но дайнагона одолевали сомнения. В самом деле, при Государе уже была Государыня-супруга, которая вряд ли потерпела бы рядом с собой соперницу. Стоит ли отдавать дочь во Дворец, заранее зная, что ею станут пренебрегать?

В Весенних же покоях прислуживала дочь Правого министра, имевшая исключительное влияние на принца, и соперничать с ней тоже было нелегко. Вместе с тем отступить, не предприняв ни единой попытки… Не воспользоваться столь редкой возможностью, имея дочь, способную затмить многих… Разумно ли это? В конце концов Адзэти-но дайнагон согласился отдать во Дворец свою старшую дочь Ооикими. Ей только что исполнилось семнадцать или восемнадцать лет, и она была красива яркой, свежей красотой.

Младшая дочь, Нака-но кими, тоже была необыкновенно хороша собой. Светлое спокойствие дышало в ее тонких, благородных чертах; право, она едва ли не превосходила старшую. Адзэти-но дайнагон, полагая, что и она заслуживает лучшей участи, чем быть супругой простого подданного, думал: «Вот если бы принц Хёбукё…»

Между тем принц Хёбукё не жалел усилий, чтобы завоевать доверие младшего сына Адзэти-но дайнагона, которого он часто встречал во Дворце. Он не упускал случая вовлечь мальчика в разговор, зазывал его к себе, шутил с ним. Отрок сей отличался незаурядной наружностью, позволявшей уже теперь предполагать в нем немалые дарования.

– Прошу вас передать господину Адзэти-но дайнагону, – как-то сказал ему принц, – что я не прочь познакомиться и с другими членами его семейства.

Узнав об этом, Адзэти-но дайнагон довольно улыбнулся: «Ведь не зря…»

– Я предпочел бы отдать свою дочь этому принцу, – сказал он, – чем отпускать ее на службу во Дворец, где она скорей всего не сумеет выдвинуться. Благо тому, кто получит такого зятя. Глядя на него, словно и сам молодеешь.

Впрочем, пока мысли Адзэти-но дайнагона целиком были заняты предстоящей церемонией вступления в Весенние покои его старшей дочери. Он тешил себя надеждой, что хотя бы теперь исполнится обет, данный когда-то богом Касуга[134], и обретет покой душа его отца, до самой смерти своей не забывавшего обиды, нанесенной его старшей дочери.

Итак, Адзэти-но дайнагон отдал дочь в Весенние покои, и скоро дошел до него слух, что она заняла там не последнее место. Госпожа Северных покоев: «Нельзя оставлять без присмотра совсем еще неопытную девицу», – рассудив, тоже переехала во Дворец и сосредоточила на Ооикими все свои попечения.

В доме Адзэти-но дайнагона стало тоскливо. Нака-но кими скучала по старшей сестре, с которой ранее не разлучалась.

Дочь принца Хёбукё никогда не стремилась держаться в отдалении от своих сводных сестер. Девушки часто проводили вместе ночи, вместе обучались разным искусствам, вместе предавались всевозможным забавам. Причем дочери Адзэти-но дайнагона привыкли почитать дочь принца своей наставницей. Девушка отличалась необычайной, можно сказать, болезненной застенчивостью и даже матери редко показывала свое лицо. Вместе с тем замкнутой ее назвать тоже было нельзя. Напротив, в характере ее было немало привлекательного – словом, она скорее превосходила своих сестер, нежели в чем-то уступала им.

Чувствуя себя виноватой перед падчерицей за ту поспешность, с какой он устраивал дела родных дочерей, Адзэти-но дайнагон как-то предложил супруге:

– Постарайтесь сговорить вашу дочь с каким-нибудь достойным человеком, я сделаю для нее все, что сделал бы для собственной дочери.

– Похоже, что она еще не задумывается о таких вещах, – плача, ответила мать. – Если мы будем настаивать, это скорее огорчит ее, чем обрадует. Пусть будет так, как ей определено судьбой. Пока я жива, она ни в чем не будет нуждаться. Но вот когда меня не станет… Ах, как сжимается мое сердце при одной мысли о том, что ждет ее в будущем! Возможно, она отречется от мира и таким образом ей удастся избежать насмешек и оскорблений.

Вместе с тем она так превозносила достоинства дочери, что возбудила невольное любопытство в душе Адзэти-но дайнагона. Он заботился о дочери принца совершенно так же, как и о родных своих дочерях, и ему вдруг стало обидно, что она прячется от него. Он беспрестанно заходил в ее покои – должна же она когда-нибудь показаться? – но ему не удалось увидеть даже краешка ее платья.

– Меня обижает ваше недоверие, – сказал он однажды, усевшись перед занавесями. – Госпожи нет дома, и я почитаю своим долгом навещать вас вместо нее.

Она что-то тихо ответила, и такое благородство звучало в ее мелодичном голосе, что Адзэти-но дайнагон был совершенно очарован.

Он всегда гордился своими дочерьми, полагая, что мало кто может сравниться с ними. Но до дочери принца им было далеко. Да, потому-то и бывает так трудно выдвинуться, когда попадаешь на службу во Дворец. Каждый считает, что красивее его дочери нет, но всегда находится особа, которая оказывается еще прекраснее. И Адзэти-но дайнагону страстно захотелось увидеть девушку.