– Я не стану писать,– заявила она.

– Но это неучтиво! – всполошились дамы.– В ваши годы нельзя так пренебрегать приличиями. Даже письмо, написанное посредником, может быть воспринято как оскорбление. А уж если вы вовсе не ответите…

«Ах, когда бы матушка была жива! – подумала принцесса, и глаза ее увлажнились.– С какой нежной снисходительностью скрывала бы она мои недостатки, даже если бы и не одобряла моего поведения». Слезы падали на бумагу прежде, чем ложилась на нее тушь, и она не могла писать. В конце концов она начертала первое, что пришло ей в голову:

Не добавив к песне ни слова, она свернула письмо и отдала его. Тем временем Куродо-но сёсё беседовал с дамами.

– Я бываю у вас так часто, что вправе рассчитывать на более теплый прием,– многозначительно говорил он.– К тому же теперь по некоторым причинам я буду заходить к вам еще чаще. Надеюсь, мне позволят входить и во внутренние покои. Должна же быть вознаграждена моя многолетняя преданность…

С этими словами он вышел.

Видя, что все попытки добиться благосклонности принцессы лишь возбуждают ее нерасположение к нему, Удайсё совершенно потерял покой. Госпожа с Третьей линии с каждым днем становилась все печальнее. Слух о том очень скоро дошел до То-найси-но сукэ. «Госпожа не хотела мириться даже с моим существованием,– подумала она,– а ведь с особой столь высокого звания ей нельзя будет не считаться…» Она и раньше иногда писала к ней, а потому:

Как ни уязвлено было ее самолюбие, госпожа все-таки решила откликнуться – отчасти потому, что в те дни было ей как-то особенно грустно и тоскливо, отчасти потому, что письмо бывшей соперницы принесло ей некоторое удовлетворение, ибо трудно было не заметить сквозившей в нем тревоги…

написала она. Могло ли столь чистосердечное признание не тронуть То-найси-но сукэ?

То-найси-но сукэ была единственной, кого удостоил своим вниманием Удайсё, когда его разлучили с дочерью Вышедшего в отставку министра. Однако, соединившись наконец со своей первой возлюбленной, он постепенно охладел ко второй и стал бывать у нее весьма редко, что, впрочем, не помешало им иметь детей.

Госпожа Северных покоев родила Удайсё четырех сыновей: Первого, Третьего, Четвертого и Шестого – и четырех дочерей: Первую, Вторую, Четвертую и Пятую.

То-найси-но сукэ родила двух дочерей: Третью и Шестую – и сыновей: Второго и Пятого .

Все двенадцать детей до единого были хороши собой и обнаруживали незаурядные дарования. И все же особенной миловидностью и умом отличались дети То-найси-но сукэ. Третья дочь и Второй сын воспитывались у госпожи Восточных покоев из дома на Шестой линии и пользовались особым расположением Гэндзи.

Право, трудно описать все сложности, с которыми пришлось столкнуться Удайсё…

Гэндзи, 51 год

Госпожа Мурасаки, 43 года, – супруга Гэндзи

Госпожа Акаси, 42 года, – возлюбленная Гэндзи, мать имп-цы Акаси

Государыня-супруга (имп-ца Акаси), 23 года, – дочь Гэндзи и госпожи Акаси, супруга имп. Киндзё

Третий принц (принц Ниоу), 5 лет, – сын имп-цы Акаси и имп. Киндзё, внук Гэндзи

Удайсё (Югири) – сын Гэндзи и Аои

Вышедший в отставку министр (То-но тюдзё) – брат первой супруги Гэндзи, Аои

Государыня-супруга из дворца Рэйдзэй (Акиконому), 42 года, – дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, приемная дочь Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй

Госпожа Мурасаки так и не сумела оправиться после тяжелой болезни, едва не пресекшей ее жизнь. Немало лет прошло с того дня, но она по-прежнему испытывала какое-то неопределенное недомогание. Не столь, казалось бы, и опасный недуг исподволь подтачивал ее силы, она слабела с каждым днем, и скоро стало ясно, что конец близок. Гэндзи был в отчаянии. «Неужели мне суждено пережить ее?..» – думал он, содрогаясь от ужаса. Сама госпожа сожалела лишь о том, что своим уходом причинит невольную боль тому, с кем связана долгими годами супружества. Других причин дорожить жизнью у нее не было: она жила счастливо и не оставляла в этом мире никого, о ком думы стали бы преградой на ее будущем пути.

Устремляясь душой в грядущие миры, множество благих дел совершала она, и по-прежнему самым большим ее желанием было посвятить служению Будде хотя бы немногие оставшиеся дни. Но Гэндзи не давал своего согласия. Казалось бы, ничто не мешает ему, вняв настоятельным просьбам госпожи, вместе с ней вступить на путь, к которому давно уже влеклось его сердце, но ведь, однажды покинув это временное жилище, он никогда не позволил бы себе оглянуться. Когда-то они поклялись, что возродятся в едином лотосе, и, на эту клятву уповая, прожили вместе долгие годы. Но если они оба решат переменить обличье, им придется все оставшиеся годы прожить розно, никогда не видясь друг с другом, ибо, даже если одни и те же горы станут их пристанищем, неприступные вершины будут разделять их жилища. Мог ли он оставить госпожу, слабевшую с каждым днем? Увы, чистые горные воды вряд ли смыли бы с его души грязь суетных помышлений. Так, ему оставалось досадовать на то, что слишком многие опередили его… И пусть лишь случайный порыв привел их на этот путь…

Противиться воле Гэндзи госпожа не могла, да и не хотела. Она сетовала на его непреклонность и вместе с тем тревожилась: «Уж не в том ли причина, что слишком велико бремя, отягощающее мою собственную душу?..»

Когда-то госпожа дала обет – тысячу раз переписав сутру Лотоса, поднести ее в дар Будде. Недавно переписка была завершена, и в доме на Второй линии, который госпожа считала своим, состоялась церемония подношения.

Для Семи служителей[109] были сшиты великолепные наряды, радующие взоры яркостью красок и изяществом покроя. Да и все остальное производило чрезвычайно внушительное впечатление. Пожелав обойтись без широкой огласки, госпожа держала свои приготовления в тайне и при этом обнаружила такую осведомленность во всех тонкостях буддийских обрядов, что Гэндзи был поражен: «Право же, для нее нет ничего невозможного!» Он взял на себя лишь общую подготовку церемонии.

Выбор музыкантов и танцоров был поручен Удайсё. Государь, принц Весенних покоев, обе Государыни[110], обитательницы дома на Шестой линии прислали вознаграждения и дары. Дом на Второй линии оказался завален ими, а как в приготовлениях к церемонии так или иначе участвовали еще и все знатнейшие семейства столицы, зрелище получилось куда великолепнее, чем можно было ожидать. И когда только госпожа успела обо всем позаботиться? Видимо, речь шла о каких-то давних обетах.

В тот день в дом на Второй линии приехали госпожа Акаси, госпожа Ханатирусато и прочие особы. Сама госпожа Мурасаки поместилась в западной кладовой главного дома, юго-восточная дверь которой была нарочно открыта. В северных передних покоях, отгородившись друг от друга перегородками, разместились остальные дамы.