Марди-Гра ждал знака кюре, чтобы ударить в старенький бронзовый колокол, в котором ему накануне удалось-таки заделать трещины. Двери церкви были открыты настежь.

Когда с первыми лучами солнца над округой поплыл раскатистый колокольный звон, даже у самого кюре от волнения сжалось сердце. Сколько же лет этот храм Божий не собирал паству на молитву?

Пока разливался колокольный звон, священник ходил вдоль стен, помахивая прикрепленным к тонкой цепочке небольшим серебряным кадилом, в котором на раскаленных углях тлели два кусочка ладана. Очистительный дым и сильный аромат ладана мало-помалу заполнили внутреннее пространство церкви. Для Энно Ги клубы дыма от ладана символизировали расширение пространства, охватываемого его первым богослужением, на котором он и не надеялся увидеть многочисленную паству.

Марди-Гра прекратил звонить в колокол и, согласно установленному порядку, закрыл входные двери. В церкви по-прежнему было пусто. Кюре подошел к алтарю, чтобы начать богослужение.

— Слава Господу, и ныне, и присно, и вовеки веков!

Стоя на коленях возле клироса, склонив голову, Флори готовился к исповеди. Его главный грех имел вид девичьего лица с длинными шелковистыми ресницами и дивным взглядом. Это лицо время от времени грезилось ему с тех самых пор, как он увидел его в лесу. Энно Ги с невозмутимым видом произносил слова покаяния. Мальчик истово повторял молитву вслед за кюре — слово в слово.

— Я каюсь перед Всемогущим Господом и признаюсь перед моими братьями, что грешил в мыслях, словах, действии и бездействии. Да, я воистину грешен!

Оба товарища кюре ударили себя кулаками в грудь.

— Да будет Всемогущий Господь милосерден к нам! Да простит он нам грехи наши и откроет нам врата Царствия Небесного! Аминь.

Богослужение шло своим чередом. Лишь когда священник дочитал молитву до слов «Да будет так!», снаружи послышался какой-то шум. Марди-Гра, находившийся ближе всех к входной двери, настороженно прислушался.

Трижды повторив слова литании,[46] Энно Ги запел хвалебный гимн, твердо соблюдая порядок богослужения.

Шум снаружи становился все сильнее. Там явно происходили какие-то события. Флори пристально посмотрел на священника, но тот по-прежнему продолжал богослужение. Тогда пришлось вмешаться Марди-Гра.

— Хозяин, они уже здесь.

Флори поднялся с колен. Он отчетливо слышал раздававшееся снаружи топанье по снегу, шуршание ветвей деревьев, бряцанье чего-то металлического, возможно оружия…

В стенах церкви еще оставались щели. Через них в рассветном сумраке стало заметно, как горят факелы и быстро перемещаются какие-то тени…

Похоже, дикари наконец решили появиться в деревне. Нужно было действовать, однако Энно Ги не знал, как ему следует поступить в этой ситуации. Что привлекло сбежавших жителей деревни: колокольный звон, свет свечей или же звуки церковных песнопений? Кюре чувствовал, что ему нужно немедленно что-то предпринять, причем неважно что, лишь бы только взять инициативу в свои руки.

Ги положил сборник церковных гимнов на алтарь и схватил распятие. Он решил, что ему сейчас следует одним махом открыть входную дверь и стремительно выйти наружу.

Вокруг церкви раздавались приглушенные голоса. Марди-Гра потянулся за своим тесаком. Кюре сошел с возвышения, находившегося у алтаря, и направился к входной двери.

Однако в этот самый момент дверь с треском распахнулась!

Флори, отшатнувшись, упал на пол. Энно Ги остановился и сделал шаг назад. Через секунду в дверной проем с силой втолкнули полуголого человека, и он, не удержавшись на ногах, упал на каменный пол лицом вниз. Снаружи послышались пронзительные, нечеловеческие крики. Казалось, ревела стая разъяренных животных. Крики сотрясали воздух, словно грохот обрушившихся камней. Несмотря на то что входная дверь была распахнута, сумрак не позволял разглядеть, кто же там кричит. Кроме человека, упавшего ничком на пол, больше в дверях никто не появился, да и этот человек продолжал лежать на полу, даже и не пытаясь подняться. Он лишь время от времени конвульсивно дергался. Присмотревшись, Марди-Гра увидел, что запястья и щиколотки простертого на полу человека порезаны до кости, а вокруг его тела образовалась целая лужа крови. Дыхание человека было прерывистым.

Марди-Гра, помрачнев, отвел взгляд: он узнал ризничего Премьерфе.

Затем вовнутрь влетела подожженная кипа соломы. Еще секунда — и крики прекратились. Энно Ги и его товарищи услышали, что нападавшие убегают. Причем очень быстро. Еще через несколько секунд стало абсолютно тихо. Не было слышно ни единого звука, если не считать стоны раненого и потрескивание горящей соломы.

Марди-Гра бросился тушить огонь. Энно Ги и Флори подняли окровавленного человека и положили его на алтарь, которому теперь предстояло стать хирургическим столом.

Раны сильно кровоточили; тело мужчины было все изрезано. А еще от него дурно пахло.

Марди-Гра не ошибся — это был не кто иной, как ризничий Премьерфе.

Энно Ги быстро оценил состояние раненого. Ему сильно порезали запястья и щиколотки. Половые органы и грудные соски были отрезаны. Живот был исколот ножом, а один глаз — вырван. Кровь вытекала из ран, как вода из прохудившегося бурдюка. Энно Ги подал знак Марди-Гра и Флори. Первый из них тут же отправился к очагу, а второй — к тому месту, где лежали вещи кюре.

Священник взял свое кадило со все еще дымящимися углями и перевернул его на живот ризничего. Тот даже не отреагировал, когда раскаленные угли коснулись его ран. Энно Ги вытащил из углей кусочки ладана и бросил их на пол, а затем при помощи палочки стал перемещать угли на животе раненого так, чтобы они попали в порезы, которые под воздействием жара стали затягиваться. Каждый раз когда уголек попадал в порез, раздавалось шипение крови и доносился запах жженой плоти.

Флори вернулся с сумкой Энно Ги, а Марди-Гра принес из находившегося рядом с входом в церковь очага две горящие головешки. Премьерфе по-прежнему истекал кровью. Священник достал из своей сумки кусок плотной кожи и порезал его на тонкие полоски. Затем он сделал из них петли, которые накинул на руки и ноги ризничего и туго затянул. Кровотечение постепенно ослабло. Тогда Энно Ги сорвал с тела раненого еще остававшуюся на нем одежду.

Первым делом в глаза священнику бросилась зияющая рана в паху Премьерфе. Она была просто ужасной. Флори от ее вида едва не стошнило. Рана представляла собой большую кровавую впадину, окруженную изодранным месивом плоти.

Энно Ги вытер проступивший у него на лбу пот. Затем он вытянул правую ногу ризничего и, взяв из рук Марди-Гра тесак, вытер его лезвие о свое церковное облачение. Ги показал великану на горящую головешку и на раны ризничего. По знаку кюре Марди-Гра прикасался головешкой то к одной, то к другой ране Премьерфе, а Энно Ги в это время рассчитанным движением срезал большой кусок кожи с верхней части бедра раненого. Отточенное лезвие легко снимало кожу. Всего кюре срезал три больших куска кожи. Марди-Гра при этом прижигал раны то на запястьях, то на щиколотках раненого.

Затем Энно Ги достал из своей сумки иголку и длинную нитку. Ему предстояло пришить срезанные им куски кожи, закрывая рану в паху. Он знал, что обычно перед такой операцией на рану накладывают специальное заживляющее вещество, однако сейчас у него на это не было времени. Он стал как можно быстрее пришивать края кожи, стараясь зацепить иголкой наименее пострадавшие участки плоти, чтобы шов хорошо держался. По ходу дела он невнятно бормотал себе под нос какие-то слова. Под конец операции Энно Ги поискал пальцем канал мочеточника. Почувствовав, что тот сильно отклонился от своего обычного места и очень пострадал, кюре засомневался в том, что ризничий выживет.

Вся операция сопровождалась неистовыми хрипами Премьерфе: несмотря на жуткую боль, он так и не потерял сознания.

Когда Энно Ги отошел от алтаря, его церковное одеяние было во многих местах пропитано кровью. Так закончилось его первое богослужение.