Жильбера бросало то в жар, то в холод. Сын крестьянина, он не раз слышал о легендарных подвигах этих шестерых человек. Их героизм мог сравниться лишь с героизмом персонажей легенд о короле Артуре. Они еще при жизни стали бессмертными, благодаря написанным о них на пергаментах повествованиях.

— Ты не очень-то многословен, друг мой! — сказал старик. — Отведи-ка меня лучше туда, где заседает Совет, а то я уже давно не был в Риме.

Жильбер огляделся по сторонам. Из стражников он по-прежнему был здесь один, и Сарториус до сих пор еще не вернулся. «Если повезет, — подумал юноша, — то Сарториус не заметит, что я отлучился».

Он кивнул в знак согласия и вместе с незнакомцем направился во дворец.

Поднявшись по лестнице, они прошли вдоль колоннады, окружающей здание, к северному крылу дворца, где находилась канцелярия понтифика.[32]

Жильбер шел медленно. Позади себя он слышал тяжелую поступь своего спутника. Тот приподнял воротник плаща, заслонив им лицо.

Юноша напряженно пытался вспомнить имена шестерых легендарных сподвижников короля Людовика Святого. В их число входил прежде всего Эд де Бретань — гигант, который был единственным, кому удалось пробиться с боем в крепость Мансура. Затем — Симеон Ламбаль, организовавший тайную покупку тернового венца Христа у Византии при посредничестве живших там венецианцев. Затем — Орейак де Тулуз, который, размахивая боевым цепом, первым бросился в схватку во время сражения при Эг-Морт. Затем — Даниэль Мудрый, ассистировавший славному королю Людовику, когда тот вершил суд у своего знаменитого дуба правосудия. Затем — Ор де Сакс, устроивший побег более тысячи попавших в плен крестоносцев во время Первого крестового похода, организованного королем. Затем… затем…

Черт возьми! Они уже подошли к входу в Совет, а Жильберу так и не удалось вспомнить имя шестого героя. Он помнил лишь его деяния: именно он был рядом с королем в битве при Тайбурге. А еще он два раза жертвовал всем своим состоянием на ведение войны в Святой земле. И наконец, когда король был уже при смерти, именно ему пришла в голову блестящая идея положить тело умирающего монарха на крест, выложенный из пепла.

«Как же все-таки его зовут? И не единственный ли он из этих шестерых героев, кто еще может появиться сегодня здесь, во дворце Мартина IV?» — спрашивал себя молодой стражник. И в самом деле, Эд был зарезан в Бейо сошедшим с ума крестьянином; Симеон умер на подступах к Гробу Господню; Орейак отдал Богу душу в аббатстве[33] Фонфруад; Даниэль скончался в Сен-Пон-де-Томьер; могила Ора де Сакса находилась в картезианском[34] монастыре в центре Альп. Да, человек, положивший умирающего Людовика Святого на крест из пепла, был единственным, кто еще оставался в живых из этих шестерых героев.

Жильбер остановился перед большой, укрепленной заклепками дверью. Возле нее несли службу двое стражников. Юноша повернулся к своему спутнику.

— Вот вы и пришли, ваша светлость. Вооруженному стражнику нельзя заходить вовнутрь. Дальше вы легко найдете дорогу сами. Помещения, где располагается канцлер, находятся в конце галереи.

— Благодарю, мой юный друг, — произнес старик. Изящным, полным грациозности движением старик сунул в руку юноше маленькую бронзовую монетку с изображением Людовика Святого. Жильбер с благоговением посмотрел на старую монету с четко выбитым профилем короля и с крестом, окруженным лилиями.

Это незатейливое изображение, в котором чувствовался дух Франции, освежило его память.

— Спасибо, — сказал Жильбер, и в глазах у него появился блеск. — Это для меня большая честь, ваша светлость… Я — француз, а потому не могу не знать, кто такой рыцарь Энге…

Но старик тут же жестом запретил юноше произносить его имя: он поднес палец одной руки к губам, а другой рукой показал на монету на ладони юноши. Тот понял, что от него требуется.

Затем старик повернулся и вошел во дворец.

Дверь за ним захлопнулась. Жильбер еще несколько секунд стоял неподвижно, словно в оцепенении.

Он только что встретился с живой легендой. Героем своего детства. Самим Энгерраном III дю Гран-Селье. Одним из шестерых великих героев. Его также еще называли шевалье Азур.

Приемная перед кабинетом канцлера Артемидора представляла собой очень большую и практически пустую комнату. Энгерран сразу же отметил, что любой человек, даже очень крупный, поневоле чувствовал себя маленьким и ничтожным в этом нарочито огромном помещении. Все здесь было нацелено на то, чтобы сбить спесь с посетителей. Из мебели в комнате стояли лишь две маленькие и очень неудобные скамейки, да еще стол секретаря возле большой двери, ведущей в кабинет канцлера.

Энгерран присел на одну из скамеек. Кроме него, в комнате находился облаченный в ливрею стражник, стоявший поодаль, метрах в тридцати. За столом секретаря никого не было.

В старые добрые времена дю Гран-Селье не стал бы утруждать себя излишней дипломатичностью: он стал бы прохаживаться с гордым видом, клацая шпорами по мраморному полу, положив одну руку на рукоять меча, с выражением нетерпения на лице, то есть стал бы вести себя так, как подобает знатным особам его страны.

Но в данный момент француз не мог позволить себе ни малейшей дерзости. Он покинул свое имение в Морвилье и явился сюда, в Рим, несмотря на зимний холод и свой преклонный возраст, чтобы испить чашу горечи своего унижения.

Он, великий крестоносец, всем известный сподвижник короля, провозглашенного святым, с замиранием сердца ждал, соизволит ли прелат принять его. Энгерран осознавал, что предстоящая встреча должна была решить его судьбу, а главное, судьбу его имени. Канцлер Артемидор через курьера сообщил, что готов выслушать его. Этот кардинал был старым знакомым Энгеррана. Некогда Артемидора звали совсем по-другому, а именно Ор де Брейак. Они вместе бороздили воды Тирренского моря, будучи еще совсем молодыми рыцарями. Артемидор, теперь ставший канцлером Мартина IV (у него был даже шанс самому когда-нибудь стать Папой Римским), просто не мог отказать ему в приеме. В самом деле, разве Энгерран не спас ему жизнь при осаде Мальты, причем дважды?

Рыцарь надеялся, что сегодня будет положен конец его долгим злоключениям. Но он ошибся.

Сначала его заставили томиться несколько долгих часов в приемной, словно он был заурядным просителем. Ему пришлось терпеть насмешливые взгляды сновавших через приемную молодых клерков. Он отвернулся, чтобы его не узнал проходивший мимо знакомый нунций:[35] ему не хотелось афишировать свое появление здесь. То же самое ему приходилось делать, когда он стоял перед лестницей дворца Латран, так как мимо проходило слишком много знакомых ему людей.

Вскоре в приемную вошли трое монахов-францисканцев[36] и стали так же, как и Энгерран, ожидать аудиенции у канцлера. Они вели себя с некоторым апломбом, показавшимся Энгеррану неуместным для нищенствующих монахов ордена Святого Франциска. На него монахи не обратили ни малейшего внимания. Старый воин заметил, что у них так же, как и у него, есть треугольный знак Святого Духа, дарованный Мартином IV. Вскоре после их появления дверь в кабинет Артемидора отворилась. Дю Гран-Селье и трое монахов-францисканцев поднялись со скамеек. Из открывшейся двери выглянул молодой дьякон. Быстро оглядев посетителей, он сухо сказал:

— Заходите.

Это приглашение относилось к францисканцам. Ни один мускул не дрогнул на лице Энгеррана. Когда дверь закрылась, он снова присел на скамейку.

Настало время очередной смены караула, и он увидел, что на пост в приемной канцлера заступил тот самый стражник, который стоял здесь четыре часа назад, когда Энгерран в первый раз присел на скамейку. По равнодушному взгляду этого молодого человека Энгерран дю Гран-Селье, геройский полководец Седьмого крестового похода, бывший правитель различных провинций в Святой земле, еще раз почувствовал всю глубину своего падения.