– Лучше, – согласился Царев. И вспомнив, снял с шеи забавную феньку. – Держи.

– Ты это правда? Я думала, ты шутишь.

– Какие тут шутки. Владей. Она тебе удачу принесет. Мужа крутого по фамилии... Вавилов. И будет он, муж твой, царем земли и всех окрестностей ея. И даст он тебе... – Маркиза-Херонка засмеялась. – Даст он тебе, – повторил Царев.

– Да я сама такому крутому дам, чего уж... – отозвалась Маркиза.

После сайгоновского кофе Цареву вдруг показалось, что мир наполнился звуками и запахами. Их было так много, что воздух сгустился.

И вдруг от короткого замыкания вспыхнули троллейбусные провода. Прохожие сразу шарахнулись к стенам домов. Царев обнял Маркизу-Херонку за плечи, и они вместе прижались к боку «Сайгона».

Сейчас Царев был счастлив. Над головой горели провода, бесконечно тек в обе стороны вечерний Невский, и впервые за много лет он, Царев, никуда не торопился. Он был никто в этом времени. Его нигде не ждали. Его здесь вообще не было.

Он стоял среди хипья, чувствуя лопатками стену. Просто стоял и ждал, когда приедет аварийная служба и избавит его от опасности погибнуть от того, что на него, пылая, обрушится небо.

И «Сайгон», как корабль с горящим такелажем, плыл по Невскому медленно, тяжело и неуклонно.

На прощание Маркиза поцеловала странного мажора, сказала «увидимся» и нырнула обратно в чрево «Сайгона». Царев пробормотал, поглядев ей в спину:

– Увидимся, увидимся...

И перешел Невский. В кулаке он сжимал десять копеек, которые Маркиза сунула ему, чтобы он, бедненький, мог доехать до дому.

Ехать домой Цареву было не нужно. Ему нужно было на дачу. Воздухом подышать. С соседкой побалагурить. Папироску выкурить.

Оглянулся. Чтобы на «Сайгон» еще разик взглянуть.

На углу Владимирского и Невского стоял чистенький, в розовых тонах, совсем европейского вида дом. Швейцар у входа. Сверкающие витрины. За витринами – унитазы.

Царев закрыл глаза. Открыл. Нет, все в порядке. Маркиза сидит на приступочке, рядом с ней – народ прихиппованный тусуется. Все в порядке.

Царев быстрым шагом пошел к Московскому вокзалу. В город со своей дачи он уже не вернулся. Как и предполагал.

Ихтиандр-Куйбышев еще не очень хорошо изучил топографию завода. Судя по всему, те два парня внизу шли с участка гибкого автоматизированного производства. Ихтиандр посмотрел на часы. Обеденный перерыв. В столовую идут, выходит. А где же здесь столовая-то, черт бы все это побрал? Куйбышев знал, где находится главное – административное здание, бухгалтерия, гараж, литейный цех, но разобраться в лабиринте заводских построек еще не успел. Жрать хотелось.

Ихтиандр-Куйбышев посмотрел вниз. Ребята явно о нем говорят. Интересно, что же они говорят? Хотя – какая разница? Явно в столовую намыливаются.

Ихтиандр-Куйбышев сошел с Бронзовой горы.

– День добрый, – сказал он, обращаясь к Лео.

– Здравствуйте, – осторожно ответил тот.

– В столовую? – весело спросил Ихтиандр-Куйбышев.

– Ну, – сказал Серж.

– Ребята, с ходу – анекдот. Стоят на горе, – Ихтиандр-Куйбышев махнул рукой в сторону Бронзовой горы, – два бычка – молодой и старый. А внизу – стадо телок.

– Эх, – выдохнул Серж. – Телок бы...

– Не перебивай, – сказал Лео. – Продолжайте, пожалуйста.

– Стадо телок, – кивнул Ихтиандр-Куйбышев и взглядом обласкал еще и Медную гору. Какие перспективы... – Молодой бычок и говорит старому, – продолжил он, – пойдем, мол, в темпе, говорит, трахнем вон ту, белую. Старый молчит. Пойдем, говорит молодой, быстренько трахнем тогда вон ту, пятнистую. Старый молчит. Пойдем, наконец взъярившись, мычит молодой, хотя бы ту, рыженькую, стремительным домкратом оприходуем.

Ихтиандр-Куйбышев сделал короткую паузу.

– Ну и? – не выдержал Серж.

– Ну... Баранки гну, – ухмыльнулся Ихтиандр-Куйбышев, новый замдиректора завода. – Старый подумал, помолчал, рогом поводил... Сейчас, говорит, мы с тобой спустимся с горы без лишней спешки и трахнем все стадо.

Лео громко расхохотался, а Серж просто хмыкнул и внимательно посмотрел на новоиспеченного замдиректора.

– Вы, простите, кто? – спросил он на всякий случай, хотя заранее знал ответ.

– Я новый замдиректора этого... – Ихтиандр-Куйбышев обвел взглядом Бронзовую, Медную и Железную горы, Аллюминиевый пик, Стальной кряж, – этого предприятия. А вы кто?

– Лео, – сказал Лео, протягивая руку новому начальству.

– Серж.

– Куйбышев, – широко улыбаясь, сказал Ихтиандр. – Мне кажется, парни, мы с вами сработаемся.

– Очень может быть, – осторожно заметил Серж. – А зампредседателя Совнаркома вам, случайно, не родственник?

– Да что там – Совнарком? Какого хрена нам о Совнаркомах думать тут, да, парни? – весело вскричал Куйбышев. – Где тут у вас кормят?

– А вы не знаете? – изумился Лео.

– Все недосуг было, – гаркнул Ихтиандр. – Не до сук. Дела, ребята... Работы – море. Запустили тут у вас производство. Надо выгребать как-то. День и ночь в кабинете, покушать некогда... Ну, ничего. С такими орлами... – он хлопнул хайрастого Лео по плечу. Лео вздрогнул. – С такими орлами мы горы свернем. Ведите меня, юноши, ведите в харчевню вашу.

А в делах плотских на этом заводе начальство толк понимает, думал Ихтиандр-Куйбышев, сидя после очень даже недурственной трапезы у себя в кабинете. Да, сущий заповедник зубров. А еще не верят, что в этой стране деньги под ногами валяются. Гибкое автоматизированное производство – это, конечно, чушь. Год-два пройдет – никто и не вспомнит. А вот основные цеха – это Клондайк.

Если перепрофилировать по-грамотному. Цветмет – за бугор. Оттуда – комплектуюшие. Здесь – сборка. Грамотные ребята есть, эти за меня, точнее, за бабки от меня, – за них зубами держаться будут. Остальные – остальных в шею. Балласт. Зубров – в первую очередь. И крутиться – оч-чень быстро крутиться. Потому как лафа эта не вечная. Года три-четыре от силы есть, чтобы подняться, раскрутиться и свернуться. Грек так и рекомендовал. Года три-четыре, в неразберихе, которая уже начинается. А дальше – новое дело. Оно и правильно. Как там у Ивана Ефремова в «Туманности Андромеды»: покрутился по Великому Кольцу, жирком пооброс – пора на подводные рудники, кайлом с аквалангом за плечами махать, пузыри пускать. А оттуда – еще куда-нибудь.

Любил Игорь Куйбышев советскую фантастику. Особый прикол в ней находил. И не в новой, не в Стругацких – хотя и в них тоже, – а в старой. В Ефремове том же, в Беляеве, который человека-амфибию воспел.

У Спаса-на-Крови каяк, в котором плыли Маркиза и Лео, чуть не перевернули. Тот самый давнишний катер со здоровенным обломом и ляльками. Впрочем, обломов было теперь двое. Расплодиться, что ли, успели. Второй был как две капли воды похож на первого. Или это так показалось в темноте.

В ярко освещенном кабаке напротив оглушающе ревела попса, далеко разносясь по округе. Одно время Лео каждую ночь проходил вон там, мимо решеток Михайловского сада: вечерами халтурил, возвращался к разводке мостов. Кабак этот слышен был еще с Марсова поля. Здесь, возле собора, он всегда воспринимался как что-то особенно непотребное. По крайней мере, Лео это так казалось. Хотя религиозным человеком Лео не был.

А кабак был неистребим. В каком году он открылся? Лет пять уже. Или шесть. Место уж больно завлекательное. Все иностранцы, как только Спас увидят, кипятком начинают писать. А тут тебе и посидеть-оттянуться. С видом на историческую достопримечательность.

Внизу, на воде, звуки музыки приобретали какое-то странное какафоническое звучание. Вверху мерцали золотом лики, устремленные на кабак.

Над головами слышались голоса, звуки шагов. Хлопнула дверца машины...

Катер появился будто из ниоткуда. Странно, что ни Лео, ни Маркиза его не услышали. Просто их вдруг оглушил рев мотора, а вслед за этим брезентовую посудину завалило набок. В нос ударило выхлопом. Лео инстинктивно навалился на другой борт, удерживая равновесие. Верткое суденышко плясало на взбаламученной воде.