– Ну, как... Он же – человек известный. А в нашем городе сразу все на виду... Как в деревне.

– Да-а... Это точно. А все равно я бы хотела с ним...

– Чего? Трахнуться?

– Ну да. Интересно...

– Хм. Мечтать не вредно.

– А что? Подумаешь, большое дело! Мужики все одинаковые. Я забиться могу, что, если захочу, трахну его. Спорим?

– Не хочу.

– Почему?

– Я люблю его – вот почему.

– Ну и дура!

– Очень может быть. Только – люблю. Так люблю, что даже знакомиться с ним не хочу.

– Как это?

– А вот так. Не хочу. Вдруг он окажется подонком? Или – импотентом. Я этого просто не переживу. Люблю его... Очень люблю.

– Да ты сумасшедшая просто.

– Наверное. Только лучше его для меня никого нет. Он – бог. Настоящий бог. Такие песни может писать только бог... И петь так, как он...

– Ну да, конечно... И пиво хлестать, и портвейн... И, кстати говорят, что когда его в менты забирают, он сдает всех... Сразу колется, все выкладывает... Всех закладывает...

– Не верю. Он не может.

– Ты почем знаешь?

– Я знаю. Я его чувствую. Я им только и живу.

– Так пошли в «Сайгон», познакомишься... Он там все время вечерами толчется.

– Нет. Не пойду. А между прочим, я знаю точно, мне Огурец рассказывал, что они как-то ездили в Крым, там, на пляже, к ним гопники местные пристали, так все приссали, все наши рокеры, ну, с кем он ездил... А он один отбился. Он и Славка из Москвы. Огурец сказал, что он – настоящий мужчина. Что он такого еще не видел, чтобы один, ну, то есть вдвоем со Славкой, против целой кодлы... А ты говоришь – «менты», ты говоришь – «сдает»... Это люди добрые от зависти придумывают. Завидуют ему. Его таланту... Его красоте, если хочешь. Он же красив, красив невероятно... Эти его волосы – одни волосы чего стоят... Я таких прекрасных волос не видела ни у кого... Черные, как ночь... Да я бы за одну ночь с ним, за одну только ночь, чего бы я не отдала... А ты говоришь – «менты»...

– Погоди, какие это у него черные волосы? Он же блондин!

– Ну, я не знаю. Я ходила на концерт, ну, на квартирник – черные волосы.

– Да блондин он, говорю тебе! Может быть, он покрасился?

– Я не знаю... Я его видела только с черными волосами. Раньше только в записи слышала...

– Да нет... Не может быть... Он еще и красится... Не может быть...

– Это он, – сказал Ихтиандр. – Его шаги. Ольга Стадникова подошла к плите и, чиркнув над конфоркой спичкой, поставила на огонь серый чайник с мятыми грязными боками.

Царев и Игорь Ихтиандр-Куйбышев уже три дня жили в комнате Стадниковой. Комнату эту она снимала за какие-то символические деньги у своего случайного знакомого, плотника, работающего в Театре юных зрителей, где когда-то трудился Огурцов. Огурец и познакомил Ольгу с Борисычем в момент совместного, как говорили милиционеры, задержавшие в тот же день и Огурца, и Лекова, и Олю Стадникову и самого Борисы-ча, «распития спиртных напитков в общественном месте». А всего-то делов: присели молодые люди и приставший к ним за неимением наличных денег театральный плотник Борисыч на лавочку возле Театра юных зрителей, выпили пять бутылок портвейна – большое дело...

– Распиваем?

– Да нет, просто пьем.

– Пройдемте...

Прошли. Посидели в отделении. Что такое пять бутылок на четверых? Трезвые. Ну, не как стекло, но все-таки...

До вытрезвителя дело не дошло, однако дружбу посиделки в отделении укрепили, и по выходе из отделения Борисыч являлся уже полноценным членом компании – если и не другом «не разлей вода», то равным среди равных.

Настроение у задержанных было чрезвычайно благодушное, какое приходит после определенного количества выпитого портвейна. Если чуть переборщить – беды не миновать. Но в тот день Лекову со товарищи везло – доза оказалась нужной, и это отразилось на беседах с представителями власти. Вежливо вели себя и Огурец, и Леков, и Стадникова, не говоря уже о Борисыче. Вежливость очень часто помогает в критических ситуациях. Вот и сейчас стражи порядка даже не отобрали у Огурца оставшиеся у него деньги.

Выйдя из отделения, друзья купили еще портвейна, отправились в Летний сад, где благополучно, без неприятных происшествий, выпили за освобождение, а Борисыч, совершенно разомлевший от портвейна и обходительности молодых собутыльников, вдруг предложил имеющуюся в его распоряжении комнату.

– Сдать хочу фатеру, – сказал Борисыч, почесывая лысину. – Я, мать его, один хрен, в Павловске живу... Воздух, етти ее налево, огород... А в городе мне тоскливо. Комната от жены осталась, царствие ей небесное... Так я там как заночую, так обязательно нажрусь. А как нажрусь, так на работу не выйду. Одно расстройство. Опять-таки, сдать кому ни попадя – боязно. Такой народ ушлый... Засрут комнату. А она от жены все-таки... Хочу в порядке содержать жилище. Память.

Сказавши многозначительно про «память», Борисыч выпил еще полстакана и вопросительно посмотрел на Огурцова.

– Не надо никому? Хорошим людям за дешево сдам.

– «За дешево» – это за сколько? – спросил Леков.

– А это смотря кому. Ежели тебе – так договоримся.

– Хм... А соседи?

– А соседей, почитай, и нету вовсе. Парень один жил, так сел. Подрался по пьяни... Сидит теперь.

– Так если сидит, у него жилплощадь отобрать должны. По нашим советским законам.

– Не-а. На мать комната записана. На мать его, – уточнил Борисыч. – Так что дверь закрыли и все. Считай, отдельная квартира теперь. Живи – не хочу.

– Хочу, – сказал Леков. – Хочу. А где комната-то?

– На Бассейной. В районе Софийской.

– А дом?

– Девятиэтажка. Панельная. И телефон есть.

– Ну, супер. Оля, это просто супер. Значит, о цене договоримся?

– Да, раз хороший человек, конечно, сговоримся... Плесни-ка еще..

Борисыч протянул Лекову пустой стакан. Сделка состоялась.

Через два дня Ольга и Леков переехали на новое место жительства. Стадникова, впрочем, несмотря на то, что уже довольно давно была известна в своем кругу как «девушка Лекова» до сих пор не знала, где прежде жил ее любимый.

Леков никогда не говорил о доме, где он, как принято говорить, «вырос». О его родителях, близких, родственниках, о его детстве, школьных годах, его семье Стадниковой не было известно ничего. Она несколько раз пыталась вывести Лекова на эти темы – женское любопытство брало верх, – но Леков либо отшучивался, либо делал вид, что не слышит вопроса. Либо просто подходил медленно, как он умел, выдерживая длинную паузу перед тем, как начать расстегивать ее джинсы... И было уже не до вопросов.

Леков появлялся неожиданно и когда ему заблагорассудится. Он мог просто встретить Стадникову в тот момент, когда она выходила из магазина с авоськой, набитой продуктами, – как он мог догадаться, что она окажется именно в это время именно в этом магазине – одному Богу известно. Первое время Ольга удивлялась, потом, привыкнув, перестала. У Лекова были, вероятно, свои и, вероятно же, метафизические источники информации о Стадниковой.

Они проводили дни и целые недели, ночуя в квартирах друзей и знакомых, благо у Лекова их было бесчисленное множество, да и Стадникова считала себя человеком вполне коммуникабельным и на одиночество не жаловалась никогда. Однако, сколько ни было у нее друзей и подружек, количество «вписок», то есть мест, где можно погостить и переночевать, а при случае, если обстоятельства сложатся благоприятным образом, и пожить несколько дней, поражало Ольгу.

Ей иногда казалось, что Леков знаком едва ли не с каждым жителем города. Он общался с мужиками, толкущимися возле пивных ларьков, как со старыми знакомыми, с которыми просто слишком давно расстался – так иногда бывает с одноклассниками, которые в пору ученичества не очень между собой дружили, а через двадцать лет вдруг встретились и с трудом узнали друг друга, путая имена, фамилии и годы, но подсознательно понимая, что встретившийся человек – не совсем чужой. И, как оказывалось, многие из них, суровых любителей дешевого пива, таковыми и являлись. Другие просто шли на контакт с Лековым так, словно он работал на том же заводе в соседнем цеху.