— Прошлой ночью зарезали Даемона, — сообщил Кохэйдзи.

— Откуда ты знаешь?

— Первый вассал сёсакана-сама сказал, — ответил Кохэйдзи. — Он приходил ко мне в театр сегодня утром. Должен тебя предупредить, что он и его хозяин еще не закончили с вопросами. Теперь им надо раскрыть два преступления, и на них давят с двойной силой. Кажется, они уверены, что Макино и Даемона убил один и тот же человек. Поэтому мы с тобой среди подозреваемых в обоих убийствах.

Он пристально смотрел на Агэмаки, стараясь угадать ее реакцию, но она так хорошо прятала свои эмоции, что он никогда не знал, о чем она думает. Кохэйдзи презирал ее холодность и отрешенность. Он предпочитал женщин вроде Окицу, прозрачных, как вода. Но обстоятельства крепко связали их с Агэмаки.

— Сёсакан-сама или его вассал обязательно наведаются к тебе снова, — предрек Кохэйдзи. — И ты ничего не скажешь им обо мне.

Укрытая пеленой своих непроницаемых мыслей, Агэмаки сидела неподвижно, сцепив руки и закрыв глаза. Паланкин трясся дальше по улице. Сквозь ставни просачивались голоса нищих, просящих милостыню, и запах гниющего мусора. Кохэйдзи ерзал, с нетерпением ожидая ответа Агэмаки.

Она скользнула по нему взглядом и пробормотала:

—  Когда придет сёсакан-сама, возможно, мне придется рассказать ему о твоем поступке.

На сей раз Кохэйдзи сумел прочитать ее мысли. Если сёсакан-сама обвинит ее в убийстве Даемона, она спасется, нарушив их договор и выдав Кохэйдзи на милость правосудия. Кохэйдзи всегда чувствовал, что Агэмаки умнее, безжалостнее, чем кажется, и заботится только о собственных интересах. Теперь он был в этом уверен. Но если она думает, что может предать его, значит, насчет ума он погорячился. Пусть его судьба в руках Агэмаки, но и Кохэйдзи держал в руках ее судьбу.

— Если ты расскажешь обо мне сёсакану-сама, — предупредил Кохэйдзи, — мне придется рассказать о тебе.

Похоже, Агэмаки вовсе не расстроило это заявление. Улыбка тронула ее губы.

—  Как ты думаешь, чья история будет ему интереснее? Твоя или моя?

Нотка превосходства в ее голосе обожгла Кохэйдзи. Он вздрогнул, сраженный мыслью о том, какой опасностью на самом деле грозит ему предательство Агэмаки. Актер почувствовал, как вспотели подмышки и сладкая вонь нервозности наполнила паланкин. Сёсакан-сама мог решить, что показания Агэмаки неоспоримо доказывают вину Кохэйдзи в убийстве Макино, в то время как из истории Кохэйдзи вовсе не выходило, что убийца вдова. Агэмаки явно так и думала и, возможно, не ошибалась. Но Кохэйдзи не мог позволить ей взять над собой верх.

—  Если ты считаешь, что сёсакан-сама скорее поверит тебе, бывшей служительнице храма и шлюхе, а не мне, ведущему актеру кабуки, ты глубоко заблуждаешься, — бросил он. — Но мы можем легко разрешить спор. Давай прямо сейчас отправимся вместе к сёсакану-сама. Каждый расскажет свою историю, и посмотрим, кого он арестует.

Кохэйдзи блефовал, он бы не пошел на такой риск. Но Агэмаки повернулась и взглянула на него в упор. Кохэйдзи увидел в ее глазах страх неуверенности и ненависть. Она первой отвела взгляд.

—  Наверное, лучше будет придерживаться нашего договора, — сказала Агэмаки.

Кохэйдзи затопила радость и облегчение. В первый раз после того, как Хирата прервал его свидание в театре, он вздохнул свободно.

— О да, — согласился он. — Так сёсакану-сама придется выбрать кого-то другого на роль убийцы Макино и Даемона вместо нас с тобой.

И вскоре черная полоса его жизни закончится. Звезда Кохэйдзи воссияет вновь.

Рэйко тащилась за паланкином к стенам эдоского замка, когда увидела, как Кохэйдзи выпрыгивает на улицу. Окицу, которая, надув губы, шла со служанками, подбежала к нему.

— Кохэйдзи-сан! — крикнула она с обидой. — Что происходит?

—    Я объясню позже, — пообещал он, стряхивая ее руку со своего рукава. — Мне надо вернуться в театр.

Он зашептал Окицу на ухо, потом бросился прочь, скользнул между двумя колоннами марширующих солдат и исчез. Окицу помешкала, явно огорченная и готовая пуститься следом за любовником, но все-таки забралась в паланкин. Рэйко задумалась о разговоре, который только что подслушала между Агэмаки и Кохэйдзи. Теперь она знала, что парочка договорилась молчать. У каждого были доказательства причастности другого к убийству Макино. Вопросы так и роились в голове Рэйко. Кто из них убийца? Судя по разговору, подслушанному в «Янагия», Агэмаки. Или актер повязан с вдовой не только обетом молчания, но и кровью Макино?

Рэйко вспомнила сцену, которую наблюдала между Кохэйдзи и Окицу прошлой ночью, когда почти уверилась в виновности по крайней мере одного из любовников. Подозрения, словно мячик, перескакивали от одного к другому. На ком же остановиться?

Дождь с градом сек внутренний двор поместья главного старейшины Макино и стучал по крышам бараков вокруг. Сано поздоровался с одним из сыщиков, которых отрядил наблюдать за поместьем.

—Выходили вчера вечером из дома вдова или наложница главного старейшины Макино? — спросил Сано.

—Да, — ответил сыщик. — По отдельности, в паланкинах, примерно в час кабана.

Сано глянул на Ибэ и Отани. Те стояли рядом со своими войсками и сыщиками Марумэ и Фукидой, единственными, кого они позволили взять с собой. Отани заявил:

— Вот и подтверждение, что одна из женщин могла убить Даемона.

—  Постарайтесь найти и другие улики против них, ради своего сына, — добавил Ибэ с холодным и зловещим выражением лица.

—А первый вассал и актер? — продолжил Сано.

— Предупреждаю вас, — вмешался Отани.

Солдаты сторожевых псов увели наложницу. Ибэ толкнул вдову на колени возле ширмы, украшенной позолоченными птицами. Они с Отани встали по бокам, солдаты выстроились вокруг. Сано понял, что таким образом наблюдатели хотели нагнать страха, тем не менее у них ничего не выходило. Агэмаки казалась вовсе равнодушной к показательной демонстрации силы. Сано задумался, не ожидала ли вдова нового допроса. Либо она невиновна и чувствует себя в безопасности, либо ее присутствию духа позавидовал бы и самурай.

— Во время нашего вчерашнего разговора вы сказали, что в последний раз видели мужа перед тем, как он лег спать в ночь, когда его убили, — приступил к допросу Сано. — Вы проспали всю ночь в своей комнате. Вы ничего не видели и не слышали, потому что приняли снотворное, и не знаете, как умер ваш муж или кто убил его. Верно?

—Да, — подтвердила Агэмаки со вздохом.

— В ходе расследования мы выяснили кое-какие факты, которые заставляют сомневаться в вашей правдивости, — заявил Сано. — Может, вы забыли о чем-то упомянуть или хотели бы изменить показания?

Он был уверен, что убийство не осталось незамеченным. Благодаря тонким стенам в личных покоях и близкому расположению комнаты Макино кто-то да должен был что-то услышать. Может, рот на замке держал не только убийца, но и, например, Агэмаки.

—    Если так, настало время открыться, — продолжал Сано. — Сейчас я склонен простить ошибку.

Агэмаки почти неуловимо замешкалась, прежде чем пробормотать:

— Мне нечего добавить. Я не могу изменить правду.

Правды было больше в ее заминке, чем в словах. Теперь

Сано доподлинно знал: вдова что-то скрывает. Хотя на это бывают и другие причины, нежели виновность в преступлении. Среди них — желание защитить другого.

— Как вы относитесь к наложнице своего мужа? — спросил Сано.

Она искоса взглянула на него из-под опущенных ресниц. Сано показалось, что по ее лицу пробежала тень.

—    Окицу-сан мне как младшая сестра. Мы лучшие подруги.

Сано задумался: часто ли бывает, чтобы жена по-доброму

относилась к прекрасной молодой наложнице мужа?

—  Вас не волновало, что главный старейшина Макино предпочел Окицу?

— Вовсе нет.

Вдова мудро не стала вдаваться в объяснения. Если ей и хотелось многословно возразить, она подавила это желание. Но Сано пришло в голову, что Агэмаки скорее убила бы мужа, охраняя свое будущее от Окицу, чем стала бы лгать, защищая наложницу от правосудия.