В 1903 году он подал ходатайство о пересмотре своего дела; и, наконец, в январе 1906 года, через одиннадцать лет после первого осуждения, кассационный суд отменил приговор 1899 года и полностью реабилитировал Дрейфуса. Его вернули в армию с чином майора, наградили крестом Почетного легиона. В окончательном тексте приговора верховный трибунал Франции счел достойный отметить тот факт, что Дрейфус «изъявил намерение воздержаться от требования материального возмещения, на которое, по статье 446-й процессуального Кодекса, имел право».

Тот факт, что Дрейфус вначале был не оправдан, а амнистирован, избавил государственные власти от необходимости возбудить преследование против преступных свидетелей и судей. Но те, кто подвергся преследованию за попытки установить невиновность Дрейфуса, были формально оправданы и реабилитированы. Пикар, пострадавший даже больше Золя за разоблачение интриг генерального штаба, был восстановлен на службе в чине генерала. Когда Клемансо формировал свой первый кабинет, он сделал этого честного солдата военным министром.

Но на этом ещё нельзя поставить точку. Эмиль Золя умер в 1902 году, и французская палата, оказав ему запоздалую честь, постановила перенести его останки в Пантеон. Эта церемония происходила 4 июля 1908 года; и когда министр просвещения Думерг произносил свою речь, какой-то неуравновешенный субъект из толпы выхватил револьвер и в упор выстрелил в Дрейфуса, который отделался, к счастью, легкими ранениями.

На допросе покушавшийся, назвавший себя Грегори, заявил, что он стрелял не в Дрейфуса, а в «систему». В какую «систему»? Дрейфус, добровольно вышедший в отставку в 1909 году, спустя три года после своей реабилитации, никого не представлял и не делал никаких попыток спекулировать на своем всемирно известном мученичестве или своем полном оправдании.

Скорее уж Грегори, оказавшийся плохим стрелком, представлял поистине систему неистребимых предубеждений, ибо когда дело дошло до суда, французская юстиция вспомнила недавнее прошлое и быстро его оправдала.

Родные Дрейфуса в годы его осуждения подвергались форменному бойкоту. Особенно это сказалось на молодом поколении. В 1894 году два старших сына его брата Жака, готовившиеся в Париже к поступлению в Политехническое и Сен-Сирское военные училища, вынуждены были отказаться от военного поприща. Других двух сыновей буквально затравили в Бельфорском лицее и вынудили его покинуть.

И все же два года спустя, когда почти всякий во Франции, имевший несчастие носить фамилию Дрейфуса, менял её в законном порядке, этот решительный человек вызвал к себе двух других сыновей, достигших призывного возраста, и сказал им: «Вы покинете отчий дом и больше в него не вернетесь. Вы поедете во Францию, где вашу фамилию презирают, но сохраните её. В этом ваш долг. Ступайте».

Когда разразилась мировая война 1914–1918 годов, Альфред Дрейфус тотчас же вернулся в армию, был произведен в бригадные генералы и назначен командующим одним из парижских фортов в предместье Сен-Дени. К концу войны его произвели в следующий чин и сделали командором ордена Почетного легиона.

Дело Дрейфуса и связанные с ним события привели ко многим радикальным переменам в военных кругах Франции. Это относится, в первую очередь, к проведенным ещё до мировой войны 1914–1918 годов реформам в генеральном штабе и в разведке. Но пока существовал лагерь антидрейфусаров, с реформами не торопились. Дело секретного агента Лажу не удостоилось того внимания, которого заслуживало. Произошло это главным образом потому, что одновременно с ним развертывалось дело Дрейфуса, приковавшее к себе все внимание широкой публики. Впрочем, Лажу не имел ничего общего с Дрейфусом. Это был ловкий интриган типа Анри — Эстергази.

Лажу прослужил десять лет во французской армии, принимал, участие в трудной тунисской кампании и дослужился до унтер-офицерского чина. В 90-х годах прошлого века он находился в почетной отставке и жил в Брюсселе без дела и без денег. В ту пору в бельгийской столице проживал Рихард Кюрс, глава «экспедиции», посланной германской секретной службой. Сведя в кафе случайное знакомство с Лажу, он стал льстить ему, желая завербовать отставного французского унтер-офицера в германские шпионы. Лажу не стал скрывать, что весьма нуждается в деньгах, и намекнул на свою готовность быть полезным. Кюрс сделал ему выгодное предложение, и француз согласился его принять. В тот же день он послал французскому военному министру письмо, в котором изложил предложение Кюрса и добавил: «Если вы одобрите, я буду поддерживать контакт с этим типом и запоминать все, что он станет говорить или спрашивать; может быть, мои сведения вам пригодятся».

Разумеется, это значило сделаться агентом-двойником, что влекло за собой двойной доход. Если все пойдет нормально, можно жить припеваючи. Но ему нужно было угодить Рихарду Кюрсу — лучшему помощнику Вильгельма Штибера, какого только сумела отыскать германская разведка. Чиновники французской разведки, с которыми он сотрудничал, впоследствии отдали должное его проницательности.

Когда начальник генерального штаба дал свое согласие, Лажу записали в «отдел статистики»; на той же неделе он стал официальным агентом французского и германского шпионажа, иначе говоря, двойником. Кюрс платил щедро, но требовал за свои деньги отдачи. На французского «предателя» градом сыпались анкеты, заключавшие в себе весьма опасные вопросы. Они касались французских укреплений, мобилизационных планов, проверенного, но ещё не принятого в армии вооружения и многих других секретов. И Лажу оставалось либо давать правдоподобные ответы, либо утратить доверие германского шефа.

Ответы, которые он передавал в Брюсселе, составляли в штабе французской разведки и неизменно представляли на одобрение начальника генерального штаба и его заместителя. Так как при этом приходилось выдавать Кюрсу немало верных сведений, чтобы он не раскрыл всей махинации, игра, которую вели французские офицеры, в известной степени граничила с изменой. На основании французского закона, карающего за выдачу иностранной державе или её агентам секретных или конфиденциальных документов, касающихся национальной обороны — то самое обвинение, которое было выдвинуто против Дрейфуса, — любой из этих «игроков» мог угодить в Кайенну.

Три года выдерживал Лажу этот маскарад. Чуть ли не каждую неделю получал он список вопросов и быстро на них отвечал. Таким образом, германская разведка как будто могла поздравить себя с получением самой свежей информации; а работники французской контрразведки посмеивались, уверенные, что водят противника за нос.

«По мере того как вопросы становились все более конкретными, давать на них ответы, которые поддерживали бы обман и не вызывали подозрений, становилось все труднее», — признавалось впоследствии Второе бюро французского генерального штаба. «Лажу, как доверенный агент иностранной державы, собрал массу ценных данных о военном деле и шпионской системе этого государства (Германии), которые и сообщил нам. Когда противная сторона заметила, что ответы становятся все более туманными, и одновременно несколько её агентов во Франции были арестованы, Лажу перестали доверять».

Несмотря на почти шестилетнюю преданную службу и отличные аттестации. Лажу пришлось уйти, потому что он слишком много знал. Вдобавок, всегда существовало опасение, что он двойной шпион, решивший работать не на французов, а на ловкого и щедрого Кюрса.

Поэтому Лажу предложили смириться со вторым почетным увольнением из французской армии. Он мог рассчитывать на единовременную выплату в размере трехмесячного оклада, но в дальнейшем должен был устраиваться сам, причем его бывшие начальники выразили горячее желание, чтобы он ничего не рассказывал, ничего не писал и вообще стушевался. Ему недвусмысленно дали понять, что о возвращении в секретную службу не может быть и речи. Никто не подумал пристроить Лажу куда-нибудь в тихое местечко или хотя бы уволить с пенсией.