— Всё прошло, дядя Юлиан, всё встало на свои места, — Генри отстранил руки учителя и, подтянувшись, сел на палубе.

— Но что это было? — не веря в столь скорое исцеление, пробормотал Юлиан.

— Просто здесь и сейчас я приобрёл дар ясновиденья и то, что показали мне в эти первые секунды, я боюсь передать вам, простите, — Генри медленно встал на ноги и протянул Юлиану руку, — нам с вами нужно вооружиться терпением и непоколебимой верой в правельности наших действий. У меня остались только два самых близких человека в этом мире, жаль, что жизнь так быстротечна. Но нет худа без добра, проиграв эту битву, я всё равно выиграю.

В голосе Генри было столько тихого спокойствия, что Юлиан подозрительно посмотрел на него. «Как-то странно спокоен этот юноша, что-то здесь не так. Может, начались какие-нибудь необратимые процессы? О боги, только этого не хватало» забеспокоился Юлиан.

— Нет, я в своём уме, не волнуйтесь, — улыбнулся Генри, — но именно сейчас я понял что-то такое, что-то очень важное выстроилось в моём подсознании.

— Но тогда объясните мне, а то я ничего не понимаю.

— Не лукавьте, мой старый добрый друг, — Генри взял Юлиана за плечи, — вы прекрасно всё знаете, ещё лучше меня, но почему-то не хотите быть со мной откровенным. Я не прошу вас назвать мне дату, мне кажется, я скоро сам её узнаю до последней минуты. Я просто хочу успеть как можно больше. На свет появилось маленькое существо, которое нуждается в нашей опеке. Сколько успею, столько и попытаюсь объяснить ему. Жаль, что время диктует свои правила игры. Обещайте мне, что не оставите моего сына без присмотра, если со мной что-нибудь случиться.

— Да господь с вами, что за пессимизм, — Юлиан топнул ногой и сердито добавил, — мы с вами ещё повоюем. Король умер, да здравствует король! И прекратите эти разговоры. Мы победим, если не будем делать то, что нам предлагают заинтересованные в гибели нашей души. Мы скоро будем дома. Астральное тело Шалтира ждёт нас, надо проводить его, как должно. Пойдёмте, мой мальчик. Вам ещё столько предстоит сделать и все пасмурные настроения пройдут, как только вы возьмёте на руки своего сынишку. Вы сами всё ему расскажете и покажете, сколько впереди светлых дней, уйма, просто уйма!

Последние подбадривающие слова дались Юлиану с трудом и он, отведя глаза в сторону, зажмурился. Генри не видел этого, он снова смотрел в ночную даль горизонта, над которым уже разливался свет утренней зари.

— Я вижу землю, — почему-то тихо и сухо сказал юноша, — но к ней мы доплывём только к полудню.

Доктор положил руку на плечо Генри.

— Да-да, учитель, идёмте, — Генри повернулся к Юлиану, — я смертельно устал.

Ночь скрывала выражения лиц обоих. Два мужских силуэта, в первых робких лучах восходящего солнца, двинулись вниз по лестнице и каждый думал о своём, твёрдо зная, что нужно будет предпринять в первое время, когда пройдёт это ночное, необходимое наваждение радости и горя, встречи и разлуки.

Каждая жизненная история, рассказанная благодарному слушателю, несёт в себе учение и предупреждение. Только умелый рассказчик может донести истинный смысл своего рассказа, чтобы слушатель смог извлечь урок и прожил жизнь, не совершая ошибок, не попадая в курьёзные ситуации, избегая трагедий и всё это не на личном опыте, а на опыте тех, кто в своё время не смог отделить зерно от плевел. Надо запомнить, шанс исправить свой кармический цикл даётся нам с первой минуты нашего появления на свет. На протяжении всей жизни кто-то сразу, кто-то через большие невзгоды, а кто и никогда не может повернуть голову, открыть свои глаза свету и, как ни странно, он его не слепит, а наоборот, мягко и ярко освещает дорогу, которая приведёт избранника на прямую, ведущую в сады Эдема. Радость не бывает сладка без боли, каждая минута жизни-это шанс всё изменить.

— Не верь тому утверждению, что выбранная тобой дорога была предрешена сразу в момент твоего рождения. Наивно полагать, что надо просто жить, а всё остальное уже решено кем-то, что добро и зло чётко расписали твою жизь и талантливыми кукловодами будут дёргать за ниточки. Нам только предлагают правила игры под названием «жизнь», но выбираем мы сами. Только наш зов призывает ту или иную силу. Мы попадаем под власть того или иного начала и никто из нас не знает, куда заведёт эта дорога и каков будет конец. Да и выбранный путь слишком туманен, хотя начав его, мы так же не знаем до конца, вступили мы на него вообще.

Ядвига была очень удивлена, услышав от Людвига такие философско-пространные речи. Её больше по нраву было просто нежиться с ним в постели, наслаждаясь ласками искусного любовника, чем рассуждать о каких-то высших материях. «Лучше обсуждать маленькие и большие злодеяния, чем копаться в судьбах людских» нервозно думала Ядвига. Она упивалась телесным наслаждением, которое давал ей Людвиг. Но не только это, она чувствовала, что вступая с ним в близость, впитывает огромный энергитический всплеск, исходящий от него. Эта энергия была несравнима с той, которую может испытать простая женщина даже при самой огромной любви.

Но сегодня Людвиг был каким-то странным, непонятным и незнакомым. Что-то неуловимое появилось в нём, немного пугающее, но очаровательное до дрожи в её коленях. Ядвига ещё больше любила его, такого загадочного, необычного, без оглядки на всё и всех, его мысли, дела, одержимое стремление к превосходству. Как легко он мог расправиться с теми, кто ещё не дозрел до своего выбора пути. Как он играл судьбами и жизнями, наслаждаясь болью, слезами никчёмных созданий, не имеющих шансов перед его силой. Ни вопли обезумевших от горя людей, ни кровь жертв, ни страдания, ничто не выводило его из себя. Вот только к Генри он заметно охладел. Это было не понятно. Но спросить об этом напрямую Ядвига опасалась. Она точно знала, какую грань не смеет переступать в отношениях с Людвигом. «Нельзя, ни в коем случае, нельзя спрашивать о том, что он решил по тому или иному поводу, он сам всё прекрасно знает. Зло самодостаточно и самолюбиво и только оно знает, когда нанести решительный удар. Если сам дъявол дал Людвигу безграничные возможности править на земле от своего имени, значит, надо воспринимать все его действия, как сигнал к новой атаке, ещё непонятному, но всё-таки разрушению» думала рыжеволосая бестия, с нежность заглядывая в лицо своего избранника.

Людвиг сидел на кровати, облокотившись спиной на подушки и водил большим пальцем по краю бокала. Молчание было невыносимым для Ядвиги, она любила властный голос Людвига. Привлекая его внимание к себе, она потянулась, изогнувшись всем телом, изящно, словно дикая кошка и, повернувшись на живот, снизу вверх, заглянула в глаза своему любовнику:

— Что ты думаешь о Жерме?

Людвиг ответил сразу, как-будто именно об этом и думал. — Эта женщина заслуживает уважения за свою искреннюю приверженность сословию зла. Ей покровительствует сам сатана, хотя как и у бога, у него сотни тысяч имён, но сущность одна. Жерма живёт с его именем на устах с самого рождения и до сегодняшнего дня и вряд ли отступит от этой стези. О всех её делах, согласованных с ним, уже можно написать толстенный и умопомрачительный по жестокости роман.

— Ты говоришь так, как будто всё про неё знаешь.

Ядвига почему-то встревожилась, перевернулась на спину, ей не понравилось то, что Людвиг говорил о Жерме с несвойственной ему теплотой и заинтересованностью.

— Как и про тебя, моя дорогая, — Людвиг посмотрел на Ядвигу и усмехнулся, видя как её щёки вспыхнули румянцем, — не переживай так, неужели для тебя новость, что я вижу всех насквозь и любая душа для меня не потёмки. Как ты думаешь, мог бы я так здорово находить себе сторонников, если бы их помыслы и пороки были для меня покрыты тайной. Я вижу мародёра и убийцу, когда он готов отвернуться от силы тьмы и обратиться к свету. Вперёд, со всем своим красноречием и нагоняя на него ужас, я не допускаю предательства. И вижу попа, который непрочь позаигрывать со злом, чтобы испытать на себе всю сладость порока. В том и другом случае нужен разный подход и я прекрасно знаю множество методов. Я не гнушаюсь никакой «грязной работы», как о ней думают наши противники и не боюсь запачкать руки в дерьме и крови, чтобы добиться своего. Ядвига, перестань конфузиться, это выдаёт тебя. Не заставляй меня напоминать, стыд и неудобство в другом лагере, а у нас только чёткие и здравые рассуждения. Многие считают, что можно определить степень зла, не слишком очернив себя, вроде того, как «из двух зол выбирают хорошее, но нет меньшего или хорошего, из двух зол и выбирать не надо». Я давно простил тебе твою мимолётную страсть к Генри. Он не смог оценить тебя по достоинству и в этом его промах. Нельзя было такую, как ты, так резко отталкивать. С тобой надо обращаться нежно, как с хрупкой, но весьма закалённой, вещицей. Ему нужно было больше уделить тебе время, рассуждая на темы добра и света. В конечном итоге, он приобрёл бы безобидную подружку, а не ожесточённого врага.