— Не дай своему самолюбию перейти дорогу себе же. Как ни странно, но это имело воздействие. Ядвига, съёжившись на мгновенье, помолчала немного и перешла на очень ласковый тон, не обещающий ничего хорошего:

— Прости мою грубость, Жермочка, но я как представлю, что мне может хоть малейшее помешать расправиться с Генри, так просто теряю контроль над собой. У меня нет ни капли сострадания к тому, кто всё время отравляет мне жизнь. В своё время я сполна заплатила за свои неудачи. Боль, пережитую мной, я не забуду никогда. Теперь моя совесть чиста, пора снова согрешить. Согласитесь так больше опыта и меньше скуки.

Ядвига положила свою руку на руку Жермы и сверкнула глазами на Людвига.

— Извинения приняты, — через секунду молчания, сухо ответила жрица, и уже чуть мягче, добавила, — как я вас понимаю. Тот, кто изуродовал меня, уже 7 лет в могиле, а мне кажется, я бы поднимала и поднимала бы его, оживляла и убивала его так же мучительно, как и тогда.

В карете повисла недосказанность, которая объединяла обоих женщин. Одна не могла простить, что её отвергли, другая, что изуродовали. Хотя жрица ни разу не рассказывала историю своего увечья.

— Значит, эта слащавая гадина, Виола родила ему сына, — вновь зашипела Ядвига, — но ничего, не долго она будет согревать его постель, а он не успеет насладиться отцовством и счастьем семейной жизни. Все захлебнуться кровавыми слезами, а их выродка кину на съедение червям.

В карете было темно, но злобный взгляд Ядвиги мог бы осветить площадь в несколько сот метров. Людвиг чувствовал, как дрожала нога его возлюбленой, соприкасавшаясь с его ногой.

— Мои очаровательные злючки, вот мы и прибыли в своё святилище, — как-то весело сказал Людвиг, когда карета остановилась, — здесь мы сделаем всё необходимое, чтобы свершилось наше правосудие.

Он ликовал, всем существом ощущая, какая злобная сила исходит от его спутниц. Их ненависть, коварство, вероломство и одержимость вселили в него ещё большую уверенность в скорой победе.

Генри стоял на палубе, пристально вглядываясь вдаль, глаза слезились от солёных брызг, ветра и напряжения. Душа замирала от предвкушения скорой встречи с единственной, неповторимой и самой прекрасной девушкой на свете. Ему хотелось первому увидеть берег, поэтому он, словно юнга стоял на самом краю палубы, до хруста в пальцах сжимая поручни ограждения, первому сообщить команде корабля когда берег грёз, надежд и веселья появиться на горизонте. Генри переполняла радость и глубокая любовь, только Виола, нежная Виола может вознаградить его за все переживания, пережитые в разлуке. Сколько нового и интересного поведает он своей избраннице. Самым прекрасным и долгожданным было то, что совсем скоро он назовёт её своей женой перед богом и людьми, в горе и радости, в богатстве и нищите, до последних дней своих. Он будет жить ради любви, ради неё и будущих детей, всеми силами оберегая их покой. Ожидание встречи может понять только тот, кто был в разлуке со своей любовью и перед скорой встречей душа замирает, словно птица.

Генри, поглащённый своими мыслями, даже не заметил, как к нему подошёл Юлиан. Доктор, заметив слезу на щеке своего ученика, смутился и участливо положил руку тому на плечо. Генри, поймав взгляд учителя на своём лице, смахнул слезу и, улыбаясь, сказал:

— Наверно, я так никогда и не смогу поплакать от души, хотя хотел бы, оказывается, так действительно легче. Но сейчас мои глаза слезяться от ветра и морских, солёных брызг.

— Понимаю, — с недоверием пробормотал Юлиан, — как я вас понимаю. Мой мальчик, не надо стесняться своих слёз, мужчинам слишком редко выпадает возможность излить свою боль или радость таким способом. Ложное представление о слезах, как о слабости духа, всегда считалось недостойным мужчины. Но само явление «слёзы» имеют, мой друг, совершенно иной смысл. Опять я начинаю лекцию. Скажите, неужели, за всё это время, вы ни разу не наведывались к Виоле в астральном виде?

— Месяцев пять назад я получил от неё всего одно письмо, в котором она обещала писать, как можно чаще. Но, увы, в наше время надеяться на почту не приходиться, ведь так, дядя Юлиан?

Первый раз, за долгое время, Генри назвал доктора «дядя», как в детстве. Юлиан вздрогнул от неожиданности и почувствовал, как защекотало у него в глазах и в носу от давнего чувства, когда он качал маленького Генри на руках. От нахлынувшей нежности Юлиан растрогался так, что не смог сдержать собственные эмоции и разрыдался, припав к груди своего ученика. Генри опешил от такого поведения доктора и, смущаясь, приобнял старого учителя. Так они и стояли долгое время, обнявшись и не произнося ни слова. Когда Юлиан отплакался, он отстранился от юноши и, махая руками, начал вытирать слёзы.

— Ну вот и я дал волю слезам, стыдно, — закашлялся Юлиан, — простите меня, мой мальчик.

— Что вы, что вы, учитель, господь с вами, — Генри улыбнулся, — разве чувства могут быть постыдными? Нет, чувства любви и нежности нужно проявлять целиком, без утайки, радость и счастье тоже не имеют границ. А не давать волю эмоциям другого порядка, так можно разорваться от их избытка. Нужно учиться не давать им шанса родиться вообще, хотя без них нельзя понять всю прелесть первого списка.

— Мальчик мой, это слова зрелого мужчины, но для меня странно то, что имея дар астральных проекций, вы, как я понял, ни разу не ходили к Виоле.

— Один раз, когда она была в пути и больше я не прибегал к этому искусству, — Генри посмотрел в глаза Юлиана, — мне знакомо чувство такта. Даже во имя великой любви, я понимаю, что не имею права посягать на личную жизнь других, даже Виолы. Ведь она не видит и не слышит меня и получается, я банально подглядываю. Нет, наши чувства должны жить на почве доверия и только так. И в искренности и честности моей любимой я ничуть не сомневаюсь. Моё сердце, в котором покой — лучший советчик.

— Прекрасно, молодой человек, я рад и счастлив за вас, — Юлиан, обоими руками, пожал руки Генри, — у меня есть две новости, которые, я уверен, вызовут в вас потрясение.

— Неужели, что-то случилось с Виолой?! Почему, почему вы не предупредили меня раньше, — напрягся Генри и схватил Юлиана за руки.

— О, бог мой, что вы, мальчик мой, что вы, — Юлиан поморщился от боли, — с ней всё впорядке. Неужели вы могли предположить, что я умолчал, если бы с ней что-то случилось. Наоборот, с ней связано всё самое лучшее, что могло произойти с вами, обоими. Вот подтверждение этому, взгляните на небо.

Юлиан высвободил руку и указал Генри на небосклон:

— Посмотрите, только посмотрите, какое звёздное небо. Рассвет ещё не наступил, но ночь уже сдаёт свои права, — Юлиан сложил руки на груди и отставил одну ногу чуть назад для упора, — потрясающее зрелище. Ведь там, в этом неописуемом далеке, в этой невообразимой бездне, вполнее вероятно, есть тоже жизнь. А может, она чуть иная, но не хуже или лучше, это однозначно. Вот-вот-вот, смотрите во все глаза, это знак. Вы видите огромное скопление звёзд возле одной, самой яркой? Смотрите, что будет происходить через несколько секунд, молчите и смотрите.

Генри, чувствуя почему-то, невероятное волнение, постарался взять себя в руки и положиться на спокойствие Юлиана. Он поднял глаза на ту часть неба, куда указывал доктор. Действительно, зрелище было восхитительным. Словно, рука самого могущественного, вечного творца рассыпала из лукошка звёзды-зёрна на благодатной почве Вселенной и вот-вот пробьются первые всходы-лучи нежного света. Едва Генри успел насладиться увиденным, как началось чудное действо. На миг показалось, что звёзды пришли в движение, группируясь возле самой яркой. Она вспыхнула ослепительным светом всех цветов радуги, превратившись в цветной шар, будто оторвалась от невидимых нитей, державших её, и радужной молнией прочертила всё небо, растаяв за линией горизонта. Через секунду, на месте этой звезды, появилась сначала крохотная яркая точечка и как ни странно, вокруг неё стало разгораться точно такое же радужное свечение. Душа Генри вздрогнула, одновременно от радости и какойто странной грусти. Он ни как не мог понять, почему эта картина вызвала в нём столь противоречивые чувства. «Что это? Почему так странно на душе?» подумал он про себя, а вслух произнёс: