Хотя Зиновьев и Каменев признались, что они вместе со Сталиным способствовали сокрытию «Завещания» от XII съезда, Сталин в разделе своего доклада, озаглавленном «Некоторые мелкие вопросы», утверждал: «Было доказано и передоказано, что никто ничего не скрывает, что «завещание» Ленина было адресовано на имя XIII (а не XII! — В. Р.) съезда партии… что съезд решил единогласно не опубликовывать его…»[629]

Далее Сталин дал такую интерпретацию ленинской критики в его адрес, при которой его отрицательные качества, отмеченные Лениным, были представлены как достоинства. «Говорят, что в этом «завещании» тов. Ленин предлагал съезду ввиду «грубости» Сталина обдумать вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да, я груб, товарищи,. в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается»[630].

Наконец, Сталин, напомнив о своих многочисленных «просьбах» об освобождении с поста генсека и об отклонении этих просьб, заявил: «Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было» бы дезертирством. Человек я, как уже раньше об этом говорил, подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться»[631].

Октябрьский пленум подтвердил решение июльского» (1926 года) пленума о том, чтобы испросить разрешения XV съезда на публикацию «Письма к съезду», равно как и ленинских писем 1917 года с предложением об исключении Каменева и Зиновьева из партии. Однако вопреки этому решению два письма Ленина с критикой октябрьских ошибок Каменева и Зиновьева были опубликованы в «Правде» за месяц до съезда в сопровождении редакционной статьи под заголовком «Ленин о штрейкбрехерах: в Октябре 1917 года. Штрейкбрехерство 1917 года и штрейкбрехерство 1927 года». В статье подчёркивалось, что «печатаемые письма Ленина приобретают значение не только чисто исторических документов, но и значение политических характеристик, годных для настоящего времени»[632].

Рецидив «штрейкбрехерства» усматривался в том, что» Зиновьев и Каменев, вместе с другими оппозиционными лидерами, способствовали публикации в органах, издававшихся за рубежом группами, близкими к левой оппозиции, «секретных внутрипартийных документов». На основании этих фактов в статье делался вывод о том, что «доказана «неслучайность» ошибок тт. Зиновьева и Каменева в Октябре 1917 года: тем самым доказана несомненная связь этих ошибок с теперешними ошибками этих лидеров оппозиции, тем самым «штрейкбрехерство» 1917 г. становится в тесную связь с штрейкбрехерством 1927 г.»[633].

Что же касается «Письма к съезду», то на XV съезде в заключительном слове по докладу ЦКК — РКИ Орджоникидзе просил съезд принять предложение июльского пленума о публикации «последних писем Владимира Ильича, касающихся внутрипартийных разногласий», и отменить постановление XIII съезда о запрете на публикацию «Завещания». Это предложение в полном объёме («опубликовать не только то письмо, которое называется «завещанием», но и другие неопубликованные письма по внутрипартийным вопросам, а так называемое «завещание» приложить и к стенограмме»[634]) было поддержано Рыковым и затем единогласно принято съездом.

Однако ни одно из скрывавшихся от партии ленинских писем (а точнее — статей) не было опубликовано в СССР вплоть до 1956 года. Лишь отдельные части «Письма к съезду» (записи от 24, 25 декабря 1922 года и от 4 января 1923 года) были приложены к секретному Бюллетеню XV съезда № 30, изданному тиражом 13500 экземпляров. Эти документы были доведены до сведения только аппаратной верхушки, а подавляющему большинству членов партии остались неизвестными. Уже в 1927 году при обысках у оппозиционеров текст «Завещания» изымался как часть «антипартийной» литературы.

Тем временем в предсъездовских выступлениях руководители правящей фракции, вынужденные затрагивать вопрос о «Завещании», убеждали коммунистов в том, что Сталин учел совет Ленина и изменил своё поведение. С последней фарисейской просьбой об отставке с поста генсека Сталин обратился к пленуму ЦК ВКП(б), избранному XV съездом. На заседании пленума 19 декабря он заявил: «Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противоядие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас имеется указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня от поста генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет»[635]. Разумеется, теперь уже вполне однородный, просталинский Центральный Комитет отверг в очередной раз это «предложение» Сталина.

Сталинская фракция одержала полную победу, подготовив организационный разгром левой оппозиции, завершённый на XV съезде. Сила и срочность этого разгрома определялись тем, что на протяжении всего периода ожесточённой травли левой оппозиции она продолжала вести борьбу против теоретических и политических ошибок большинства ЦК, возглавлявшегося дуумвиратом.

Рассмотрим подробнее основные направления этой борьбы.

Одним из главных направлений теоретических разногласий в 1926—1927 годах был вопрос о возможности победы социализма «в одной, отдельно взятой стране».

В работах западных исследователей можно встретить мнение, по которому тактической ошибкой левой оппозиции явилось то, что она позволила Сталину втянуть себя в эту дискуссию, носившую якобы «схоластический характер». На первый взгляд такого рода суждения могут показаться резонными. Стоило ли так ожесточённо спорить по, казалось бы, отвлечённому вопросу: что произойдет раньше — построение социализма в СССР или победа социалистических революций в развитых капиталистических странах (принципиальных сомнений в неизбежности таких революций не высказывал в то время ни один из наиболее рьяных защитников «теории построения социализма в одной стране»)? Однако дальнейший ход исторических событий показал, что данная дискуссия имела важное не только теоретическое, но и практическое значение и победа в ней сталинской фракции оказала значительное негативное влияние на весь ход мирового революционного процесса.

На протяжении долгих лет позиция в этой дискуссии Троцкого и его единомышленников, отвергавших возможность построения социализма без победы революции в других странах, трактовалась сталинистской пропагандой и историографией как наиболее тяжкий грех «троцкизма», а «правота» и «прозорливость» Сталина обосновывались тем, что социализм в СССР одержал «полную победу» уже в 30-е годы, когда ещё не произошло победоносной социалистической революции ни в одной из капиталистических стран.

Ныне, когда большинство европейских стран, именовавшихся до недавнего времени социалистическими, повернуло к капитализму, а в СССР пришли к власти силы, отвергающие саму идею социалистического выбора, дискуссия 20-х годов о возможности победы социализма в одной стране предстает в новом свете. Целая когорта советских публицистов, называющих себя «демократами», ныне «переписывает» всю послеоктябрьскую историю ради «доказательства» того, что претворение в жизнь марксистской идеи социализма и развитие революционной практики большевизма не могли привести ни к чему иному, чем сталинизм. Вслед за сталинистской пропагандой они утверждают, что в СССР построен социализм, и добавляют, что только такой «социализм» и мог быть построен в результате последовательной реализации марксистско-ленинского учения.