С этого времени Зиновьев и Каменев попадают сами под зубья аппарата, построенного ими против Троцкого.
С июля 1926 года, когда разногласия между правящей фракцией и левой оппозицией обнажились со всей остротой, Троцкий окончательно и навсегда отказался от политики «гнилых компромиссов». В речах на пленумах ЦК и ЦКК и в письмах, обращённых в эти органы, он называл по имени главного врага партии и революции и давал крайне резкие характеристики его ближайшему окружению. В 1927 году Троцкий прямо обвинил правящую фракцию во главе со Сталиным в узурпации власти партии.
Эти разоблачения Троцкого по большей части оказывались известными партии не в первозданном виде (ибо большинство работ Троцкого того времени Политбюро запрещало публиковать), а в сопровождении тенденциозных комментариев идеологов правящей фракции. Так, на XV конференции ВКП(б) Ярославский, ссылаясь на слова Троцкого о том, что «нет Центрального Комитета, а есть сталинская фракция», связывал это высказывание с тем, что на XIV съезде вопрос о Сталине представлял «центральный пункт всей атаки». Ярославский с возмущением прибавлял, что «тов. Троцкий очень часто любил говорить в последнее время по адресу ЦК: «вы заменяете идейное убожество аппаратным всемогуществом»[595].
Угланов с не меньшим возмущением называл «поруганием партийного руководства» заявление Троцкого на одном из заседаний Политбюро о том, что «Сталин выставляет свою кандидатуру в могильщики нашей партии и революции»[596]. Ссылаясь на это же высказывание Троцкого, Бухарин с негодованием заявлял: «Сказано ли было или нет, что мы переживаем бюрократическое перерождение наверху, где создалась каста оторвавшихся от масс… Тов. Троцкий читал с этой трибуны, что партийный аппарат и руководящие круги партии схватили всю партию за горло»[597].
Осенью 1926 года оппозиция сделала первую попытку открытого выступления с изложением своих взглядов на собраниях партийных ячеек. «Аппарат дал бешеный отпор. Идейная борьба заменилась административной механикой: телефонными вызовами партийной бюрократии на собрания рабочих ячеек, бешеным скоплением автомобилей, рёвом гудков, хорошо организованным свистом и рёвом при появлении оппозиционеров на трибуне. Правящая фракция давила механической концентрацией своих сил, угрозой репрессий. Прежде чем партийная масса успела что-нибудь услышать, понять и сказать, она испугалась раскола и катастрофы»[598].
В этих условиях оппозиция выступила с заявлением от 16 октября, подписанным Зиновьевым, Каменевым, Пятаковым, Сокольниковым, Троцким и Евдокимовым. Смысл заявления состоял в том, что лидеры оппозиции, считая свои взгляды правильными и сохраняя за собой право бороться за них в рамках партии, отказываются от фракционных методов защиты своих взглядов и призывают к тому же всех своих товарищей, разделяющих эти взгляды. В то же время в заявлении отмечалось, что «в течение последних месяцев ряд товарищей был исключён из партии за те или другие нарушения партийной дисциплины и применение фракционных методов в борьбе за взгляды оппозиции… Выражаем твёрдую надежду на то, что фактическое прекращение со стороны оппозиции фракционной борьбы откроет возможность исключённым товарищам, признавшим свои ошибки в деле нарушения партдисциплины и интересов единства партии, вернуться в ряды партии»[599].
Невзирая на этот важный шаг со стороны оппозиции, октябрьский пленум ЦК и ЦКК 1926 года «ввиду нарушения партдисциплины» поставил на вид членам ЦК Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, Пятакову, Евдокимову, Сокольникову, Смилге и кандидату в члены ЦК Николаевой, а «ввиду руководящей фракционной деятельности» освободил Троцкого от обязанностей члена Политбюро, Каменева — от обязанностей кандидата в члены Политбюро.
На XV конференции ВКП(б) Зиновьев вновь обратил внимание на то, что целый ряд оппозиционеров оказался исключённым из партии, чего не было даже в период крайнего обострения фракционной борьбы в 1918 году. Он констатировал также, что в последнее время большинство ЦК впервые в истории партии выдвинуло лозунг — «добивай оппозицию».
После заявления от 16 октября оппозиция на некоторое время прекратила фракционную деятельность. Тем временем аппарат продолжал исключать оппозиционеров из партии и усиленно добиваться от других оппозиционеров заявлений об отходе от оппозиции. Наиболее серьёзным из таких отходов явился отказ Крупской от участия в оппозиции. В опубликованном по этому поводу письме Крупской в редакцию «Правды» говорилось, что «широкая крестьянская и рабочая масса поняла выступление оппозиции как выступление против основных принципов коммунистической партии и советской власти. Конечно, такое представление было в корне ошибочно. Однако, данный факт красноречиво говорит о необходимости более сдержанных и товарищеских форм полемики. Я считаю чрезвычайно важной самокритику партии, но я думаю, что эта самокритика не должна переходить в обвинение друг друга во всех смертных грехах. Нужно деловое, трезвое обсуждение вопросов»[600].
В письмах Троцкому и Зиновьеву Крупская объясняла свой поступок тем, что «мы прямым путём катимся при таких методах работы в другую партию» и что «сейчас и внутреннее и международное положение таково, что должно быть полное единство действий…»[601] В ответе Крупской Зиновьев замечал: «Независимо от Ваших желаний, которые, конечно, хороши, на деле Вы поможете Сталину, который ведёт дело (теперь уже в лихорадочном темпе) на раскол, на исключение из партии тех, кто защищает дело Ильича… Не сомневаюсь, что Вы в этом убедитесь довольно скоро. Но Сталин тем временем своё дело сделает…
Не пройдёт и несколько недель, и Вы увидите до конца намерения Сталина. До боли жаль, что Вы на деле облегчите ему выполнить то, чего так боялся В. И. и против чего он предупреждал»[602].
Кроме Крупской, никто из ведущих деятелей оппозиции не заявил до XV съезда о своём отходе. Отчётливо представляя, что Сталин готовит организационный разгром оппозиции, её основная группа шла навстречу этой развязке с открытыми глазами. «Ядро оппозиции составляла группа старых революционеров. Но мы были уже не одни. Вокруг нас группировались сотни и тысячи революционеров нового поколения, которое впервые было пробуждено к политической жизни Октябрьской революцией, проделало гражданскую войну, искренне держало руки по швам перед гигантским авторитетом ленинского Центрального Комитета и только начиная с 23-го года стало самостоятельно мыслить, критиковать, применять методы марксизма к новым поворотам развития и, что ещё труднее, училось брать на свои плечи ответственность революционной инициативы»[603].
Исключённый из Политбюро Троцкий, продолжая на пленумах ЦК и ИККИ открыто развенчивать теоретические «открытия» и бесчестную тактику Сталина, вынуждал последнего нередко занимать оборонительную позицию и даже выступать с уничижительными для себя заявлениями. Так, на VII расширенном пленуме ИККИ (22 ноября — 16 декабря 1926 года) Сталин заявил, что он никогда «не претендовал на что-либо новое в теории…»[604]
Необходимость публично полемизировать с Троцким и другими оппозиционерами делала для Сталина всё более настоятельной задачу: изгнать лидеров оппозиции из ЦК и руководства Коминтерна, полностью лишить их возможности всяких публичных выступлений. Для решения этой задачи сталинская фракция усиленно продолжала применять свои излюбленные приёмы: переносить внимание с действительных разногласий на якобы дискредитирующие оппозиционных лидеров факты их биографий. Так, на том же пленуме ИККИ Сталин в ответ на критику Каменевым ошибок правящей фракции привёл порочившую Каменева сплетню, фигурировавшую в 1917 году в буржуазных газетах и тогда же опровергнутую «Правдой». «Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с тов. Каменевым, — заявил Сталин. — Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с тов. Каменевым послали на имя Михаила Романова… (Каменев с места: «Признайся, что лжешь, признайся, что лжешь!»). Молчите, Каменев. (Каменев: «Признаешь, что лжешь?»). Каменев, молчите, а то будет хуже. (Председательствующий Тельман призывает к порядку Каменева). Телеграмма на имя Романова, как первого гражданина России, была послана несколькими купцами и тов. Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого т. Каменева, который зашёл ко мне и сказал, что допустил глупость (Каменев с места: «Врешь, никогда тебе ничего подобного не говорил»). Так как тов. Каменев здесь пытается уже слабее опровергать то, что является фактом, вы мне разрешите собрать подписи участников апрельской конференции, тех, кто настаивал на исключении тов. Каменева из ЦК из-за этой телеграммы (Троцкий с места: «Только не хватает подписи Ленина»). Тов. Троцкий, молчали бы вы! (Троцкий: «Не пугайте, не пугайте…») Вы идете против правды, а правды вы должны бояться (Троцкий: «Это сталинская правда, это грубость и нелояльность»)»[605].
