— Зато я не похож на гуся…

Так Жоллуа намекнул на полноту генерала. Присутствующие засмеялись. Мену рассердился:

— Остерегайтесь этого животного. У него отвратительный характер, и он не любит, когда ему переходят дорогу. И не забывайте, что именно гуси спасли Рим!

— А вы, генерал Мену, не забывайте, что Тарпейская скала[146]находится совсем недалеко от Капитолия…

— Замолчите!

— Точно, прекратим гоготать и шипеть, как гуси!.. Вы считаете себя Победоносной армией, даете концерты и балы, а следовало бы срочно заняться организацией возвращения во Францию!

— Мы не оставим Египет! Вы это поняли?

— Глупые решения невозможно понять…

— Вы увлеклись, Жоллуа!

— Как раз напротив… Я сейчас зачахну от бездействия.

— Встряхнитесь! Думайте, пишите, исследуйте Египет.

Он открыл вам далеко не все свои тайны.

— Что нам делать в этом городе, где мы находимся в постоянной опасности с тех пор, как армия совершила здесь свои самые отвратительные преступления?

— Хорошо! Уходите из Каира. Исследуйте Египет! Это приказ.

— Я отсюда не двинусь!

— В таком случае я возьму вас под арест.

Вдруг Жоллуа пошел на попятный и, чувствуя, что зашел слишком далеко, сказал вполне примирительно:

— Я говорю с вами искренне, как это делал бы сын. Вы хотите наказать меня за прямоту, в то время как другие только льстят, чтобы сбить вас с толку…

— Если бы вы были моим сыном, наказание было бы еще серьезнее.

И Мену повернулся к нему спиной.

В тот день мы научились не верить фальшивой откровенности. Наш разрыв стал очевидным. Тем временем недоразумения лишь приумножались. Опасаясь, что произойдет худшее, Фарос забеспокоился о коллекциях, доставленных в Александрию несколькими месяцами раньше к нашему провалившемуся отъезду на «Птице». Коллекции так и остались в Александрии. И дело тут было не в небрежности. Мы просто желали избавить наш груз от бессмысленного перемещения туда-сюда. Чтобы выбраться из Египта, надо было оказаться на побережье. Поэтому логично было бы вернуться в Александрию…

— Когда случай вдруг представится, надо быть готовыми…

Фарос вспоминал о первом выезде из Каира, и ему не хотелось вновь переживать подобное приключение. Розеттский камень и древности пребывали под надежной охраной. Опасаться нечего. По крайней мере, мы так думали. До того самого момента, когда в марте англичане высадились в Абукире.

Турки не замедлили сделать то же самое. Розетта пала. Потом наступила очередь Эль-Ариша. Армия отступала повсюду. Однако Мену захотел дать сражение, и оно произошло в Канопе[147]— трагическое поражение, стоившее жизней двух тысяч французов. Мену отступил к Александрии и встал там. Ловушка захлопнулась. А внутри находились наши сокровища.

Те, кто остался в Каире, поняли, что положение отчаянное и лучше начать переговоры. Таким образом, единство экспедиции было нарушено, и наши силы разделились надвое. Александрия сопротивлялась. Каир договаривался. Нам требовалось выбрать между этими двумя лагерями. Оставаться в Каире и пытаться вести переговоры с англичанами об отъезде или перебраться в Александрию, чтобы следить за своими находками?

22 марта наш Институт собрался в семьдесят второй — и последний — раз. Опасаясь нового мятежа, мы не стали занимать дворец Хассан Кашефа, и собрание наше состоялось в доме, где проживали мы с Фаросом. Чтобы не нарушать установленных правил, повестка дня была соблюдена, и ораторы следовали строго друг за другом. Наш доктор Деженетт сделал доклад о санитарном состоянии Каира, астроном Нуэ говорил об астрономии… Кажется, Жирар, серьезный инженер, рассказывал о проекте новых поисков выхода к Красному морю — можно подумать, пред нами была вечность… Потом настала очередь Жоффруа Сент-Илера, который желал ознакомить всех со своими наблюдениями за нильскими крокодилами. Ему позволили говорить обо всем, что он узнал о челюстях, пищеварении и печени этого животного.

— А теперь давайте посмотрим, как выглядят их репродуктивные органы…

— Помилуй, Жоффруа! — прервал его ботаник Кокебер де Монбрэ.[148]

— Но я не закончил! — воскликнул Сент-Илер. — Я еще хотел рассказать об их органах дыхания…

— Оставьте эти ваши открытия для своих собратьев из Ботанического сада, — предложил химик Шампи.

— Я был бы очень рад. Но когда и как с ними увидеться?

Шампи ухватился за эту тему:

— Было бы, возможно, разумно поразмышлять, какими средствами мы располагаем, чтобы ответить на эти вопросы…

— Если речь идет о возвращении во Францию, я готов уступить трибуну и отложить свой доклад об анатомии нильских крокодилов…

— Будь уж так любезен, Сент-Илер, — попросил Ле Жансем.

И мы занялись наконец нашим отъездом из Египта.

— Не все дороги ведут в Рим, — проворчал Контэ, сторонник того, чтобы остаться в Каире и ждать.

— Но обратная дорога проходит по морю. А значит, начинается в Александрии. Следовательно, нужно перебираться туда, — возразил ему Ле Жансем.

Поскольку отныне все разделилось на два лагеря, Институт последовал за этой модой. Одна группа ученых приняла решение расположиться лагерем в Каире; другая — уезжать в Александрию. Было решено, что копии Розеттского камня также будут поделены.

— Я отправлюсь в Александрию, — объявил я, — но оставлю свои копии Розеттского камня в Каире под охраной Контэ. Таким образом, мы уменьшим опасность.

— Спасибо за доверие, — сказал Контэ, — и я поступлю точно так же с моими собственными копиями. Я остаюсь в Каире. А ты, Фарос, возьмешь с собой часть моих копий. Один из нас двоих, может быть, отсюда выберется. Пущей надежности ради, есть еще копии, которые мы доверили генералу Дюгуа.

Только смерть помешает этому отважному человеку доставить их во Францию. Я надеюсь, этих мер предосторожности хватит, чтобы спасти результаты нашего труда.

— А если эти меры ничего не стоят, мы все погибнем тут.

Или в Александрии, — прошептал Сент-Илер, который выбрал оставить Каир.

Наша группа отправилась в Александрию в начале июля 1801 года. По пути мы не встретили препятствий. На месте же нас ждало удивительное зрелище. Александрию окружало море — это противник прорвал дамбы… Пришлось оставить часть оборудования и идти по горьковато-соленой воде. Но это было только начало. Нам еще навязали пять дней карантина: чума наводила страх на армию. Наконец мы смогли войти в город, где нас ждал очень жалкий прием. Солдаты нуждались буквально во всем, и генерал Мену возмутился, узнав, что мы оставили Каир. Мы пришли к складу, где хранились наши древности. Ничего не изменилось. Розеттский камень так и был обернут в шерстяное покрывало. Фарос упаковал его в ящик и тщательно опечатал.

— Надо только найти корабль, — сказал он.

Он снова был полон надежд, и я разделял его настроение.

Победа еще будет за нами. «Птица» стояла у причала, готовая к отплытию. Мы погрузили на нее наш багаж. Ничто больше не могло помешать нам, даже генерал Мену, который ожесточенно всему противодействовал:

— Вам не улизнуть. Мы никогда не уйдем из нашей колонии!

— Не собираетесь ли вы уничтожить последнюю надежду спасти экспедицию? — спокойно осведомился Фарос. — Думаете, Бонапарт обрадуется, когда узнает, что вы несли ответственность за единственный трофей, который ему дорог: за Розеттский камень?

— Откуда вам знать, что обрадует или не обрадует Бонапарта, — усмехнулся Мену.

На сей раз пришлось вмешаться мне:

— Бонапарт говорил Моргану де Спагу, что Розеттский камень важен ему. Де Спаг рассказал нам об этом перед отъездом.

— Как я могу быть уверенным, что вы не лжете?

— Вы разве не знаете о близости Бонапарта и Спага и о дружбе, которая связывает нас с Морганом? — удивился Фарос.