— Это ты цап-цап! — наконец не выдержав, гневно вскричал иностранец.
Так вот оно что! Вместо того, чтобы спросить по-хорошему, а потом, возможно, и поблагодарить за проявленную бдительность, этот тип еще подозревает его в чем-то. Такого оскорбления Рыжий уже вынести не смог. Забыв о всякой осторожности, он гордо шагнул вперед и сказал:
— Это вы бросьте! Насчет «цап-цап» я не занимаюсь. Понятно?
Но иностранец ничего не хотел понимать. Он бросился к Рыжему, схватил его за ворот и завопил:
— Украдал!
Только тут, ощутив прикосновение чужой сильной руки и услышав страшное обвинение, выраженное в достаточно ясной форме, бедный Рыжий уразумел, что произошла большая беда. Теперь не он, а его враги Генка и Янка будут потешаться над ним, когда узнают обо всем. А они наверняка узнают, потому что этот сумасшедший, у которого такие жесткие пальцы, позовет на помощь милицию, милиция сообщит в школу, и тогда доказывай, объясняй, зачем ты пришел в гостиницу.
Рыжий почти никогда не плакал, но тут на его глазах показались слезы.
— Дяденька, вы поймите… Я ничего не воровал, — плача, лепетал Рыжий, надеясь, что его все-таки поймут. — Я пришел предупредить насчет наконечника, который был в музее… Понимаете, не у вас, а в музее. — Рыжий почувствовал, что совершенно запутался, но иностранец при слове «музей» вдруг насторожился и даже слегка отпустил Витькин воротник.
— Museum?..
— Да, да, музи́м, — обрадованно закивал головой Рыжий.
Однако, после короткого размышления, иностранец потащил испуганного Рыжего в коридор, так и не выпустив из рук.
Таня и ее друзья ничего не подозревали о драме, которая разыгралась в гостинице. В тот самый день, когда Витька Тарасюк отправился в роковой для него поход, они, с трудом дождавшись конца занятий, помчались в музей.
Больше всех ликовал Янка. Справедливость восстановлена. Похищенный наконечник найден. Теперь осталось только водрузить его на место.
В музее Таню предстояло провести мимо Симгая. Этого Янка не особенно боялся. В крайнем случае, если Симгай не пустит, можно позвать Сергея Петровича, рассказать ему обо всем и показать возвращенную историческую ценность. Тогда не только пустят, а еще и спасибо скажут.
Но Симгай не задержал ребят. Он лишь спросил, кивнув на их худенькую спутницу:
— Это тоже юный историк?
— Да, — ответил Янка.
Генка неожиданно уточнил:
— Она работает в области нумизматики.
Когда шли по коридору, Янка поинтересовался:
— К чему это ты приплел математику?
— Серый ты человек, — наставительно сказал Генка. — Не математику, а нумизматику. Это такая наука о древних монетах и медалях…
— А ты думаешь, Симгай что-нибудь понял? — не унимался Янка.
Но Таня примиряюще положила ему руку на плечо. Она совсем не протестовала против такого научного звания, и они пошли дальше.
Таня попала в Исторический музей впервые. Она вертела головой в разные стороны, пыталась остановиться возле некоторых экспонатов, хотела разглядеть их внимательно. Но Генка и Янка широкими шагами преодолевали пространство, и она вприпрыжку семенила за ними, чтобы не отстать.
Но вот они подошли к залу, при входе в который стояла Янкина мама. Та с некоторым удивлением взглянула на девочку.
— Это Таня, — не смутившись, пояснил Янка. — Из нашего класса. Мы с Генкой встретили ее совершенно случайно. Оказывается, она до безумия любит музеи. Пришлось пригласить…
Мама посмотрела на Янку. «Ой, братец, врешь ты что-то», — говорили смеющиеся мамины глаза. Однако мама и не подозревала, зачем явилась сюда эта компания, выдававшая себя за любителей старины.
Генка сразу потянул всех в дальний угол зала. Там, в нише, висело знаменитое копье. Возле него стоял знакомый латник, которого Таня слегка испугалась, подумав, что он живой.
— Видишь, пусто! — показывая на верхнюю часть длинной серой палки, шепнул Янка Тане.
— Ничего, сейчас все будет в порядке, — так же шепотом успокоил Генка, вытащил наконечник и, приподнявшись на цыпочки, стал надевать его на копье.
Это был очень торжественный момент. Слабоосвещенный угол зала, поблескивающая фигура древнего латника и тишина, нарушаемая легким сопением Генки, который никак не мог дотянуться до верхушки копья.
— Ну что ты стоишь, как мумия! — не вытерпев, рявкнул Генка на друга. — Помоги-ка лучше, нагнись…
Подчиняясь властному приказанию, Янка безропотно встал на четвереньки. Генка взобрался на него, одной рукой опираясь на Танино плечо, а в другой держа наконечник.
— Так… Теперь все! — через несколько секунд удовлетворенно сказал Генка и спрыгнул на пол.
Наконечник наделся довольно свободно. Копье моментально приобрело боевой вид, хоть сейчас протыкай кого хочешь.
Янка выпрямился, отошел на два шага в сторонку, вздохнул с облегчением и удовлетворенно прищурился.
— Как в аптеке!
— Жаль, что потомки не узнают о нашем подвиге, — проговорил, обращаясь к Тане, Генка. — Но не беда. Мы трудимся не для славы.
Таня скромно опустила глаза. В душе она была совсем не против славы.
— Теперь давайте осмотрим выставку, — предложила она.
Генка согласился охотно, чего нельзя было сказать о Янке. После того как наконечник был водружен на место, его интерес к рыцарским временам начал остывать.
Они двинулись вдоль стен зала. Генка, как экскурсовод, — впереди, Таня — за ним, а Янка замыкал шествие и все время отставал.
— Вот из таких ковшей пили рыцари в эпоху Ричарда Львиное Сердце, — остановившись у одного экспоната, сказал Генка с такой гордостью, как будто сам был одним из тех рыцарей.
— Ой, какой большой! — удивилась Таня. — Сюда целый литр войдет.
— Два четыреста, — мрачно уточнил подошедший Янка.
— А ты откуда знаешь? — подозрительно спросил экскурсовод. Он не любил, когда его перебивали.
— В прошлом году сам стаканами мерил, — ответил Янка.
Генка торопливо повел экскурсию дальше, задержался у высокого, застекленного с трех сторон шкафа, в котором висело длинное парчовое платье, отделанное жемчугом, и сказал:
— А вот такие платья носили невесты и жены рыцарей.
— Прекрасное платье, только оно ужасно большое.
— Та, кому оно принадлежало, была ростом около двух метров, — снова ввязался Янка.
— Тоже мерил? — съязвил Генка.
— Нет, мне Сергей Петрович рассказывал, — спокойно ответил Янка.
Так, передвигаясь от экспоната к экспонату, с Генкиными объяснениями и Янкиными неожиданными добавлениями, они вскоре обошли весь зал и снова очутились возле Янкиной мамы. Она хотела было расспросить Таню о чем-то, но Янка запротестовал:
— Мама, нам некогда, мы торопимся!
Куда они торопятся, кроме самого Янки, никто не знал. Таня явно не торопилась, ей в музее очень понравилось. И совсем здесь не скучно, как думают некоторые девчата… Даже модницам тут есть на что посмотреть. Разве неинтересно, например, своими глазами увидеть платья, которые носили наши прапрапрабабушки? Или их туфли… Точь-в-точь солдатские ботинки на высоких каблуках! Генка говорит, что в этом нет ничего удивительного, — ведь дамы в старину не только ездили в каретах, они ходили и пешком, а тротуаров, таких, как сейчас, тогда не было и в помине. Приходилось, приподняв юбки, прыгать с кочки на кочку, с камешка на камешек… А то и по грязи шлепать…
Тане не хотелось уходить из музея еще и потому, что здесь сегодня она была героиней, находилась в центре внимания, пользовалась уважением таких солидных историков, как Генка и Янка, которые в школе любят задаваться тем, что они историки… А когда уйдешь отсюда, все это кончится.
Генка тоже пока никуда не торопился, но видя, что друг его помрачнел, из солидарности не стал спорить. Он только посмотрел на Таню и, чтобы успокоить ее, сказал:
— Мы проводим тебя до самой гостиницы. Я и Янка.
— С удовольствием, — подтвердил Янка, но видно было, что насчет удовольствия он врет. Счастье, что Таня была своя, — другую девчонку он вообще бы не пошел провожать.
