Время летело. Урок приближался к концу. Продолжая вслушиваться в шепот врагов, Витька понемногу начал успокаиваться. Спустившись на грешную землю с высот фантазии, распаленной гневом, он понял, что план мести, по которому Генку и Янку предполагалось избить, — тоже нереален. На такое дело ребят подговорить не удастся.

И Витька решил следить за своими врагами, смутно догадываясь, что историческим наконечником можно будет по крайней мере одного из них ранить в самое сердце. Как это осуществить на практике, Рыжий пока еще не знал.

На другой день Генка и Янка отправились в музей. Чтобы попасть в него, надо было пересечь всю старую часть города. Это был очень интересный район. Генка любил бродить здесь. Почти на каждом шагу встречались старинные здания, на которых были прибиты аккуратные желтенькие таблички: «Архитектурный памятник. Охраняется государством». Переулки, где не разъехаться и двум всадникам; живописные тупики, оканчивающиеся домиками, словно перенесенными из книг Дюма; высокие и темные купеческие амбары, с крюком наверху, напоминающим виселицу; большая площадь возле самого музея, которая помнила тяжелые шаги меченосцев…

Даже названия всех этих улиц, переулков, площадей и тупиков были очень интересными. Тут был и двор Конвента, и Английский дворик, и проходной Иванов двор. Одна из самых старых улиц почему-то называлась Новой, а одна из самых тихих — Шумной. Неподалеку находились улицы Грешников и Мучеников… О происхождении некоторых названий Генка легко догадался сразу же, как только перевел на русский язык. Так, Валовая улица наверняка получила свое название потому, что здесь когда-то проходил городской вал, ограждавший город от врагов; на Известковой, видимо, жили ремесленники, которые жгли известь… Но все же оставалось так много загадочного и непонятного, что Генке весь Старый город казался частью какого-то исторического музея, в котором без хорошего проводника можно просто заблудиться.

По особенно старым и особенно красивым улицам Генке даже хотелось пройти на цыпочках, — так действовала на него окружающая обстановка, свидетельница давно минувших времен.

Был ноябрьский серый день. Падал снег пополам с дождем, — частое явление в здешних местах. Под ногами стояли лужи. Мокрые голуби просительно заглядывали в лица прохожих. Из парадной двери домика, на фронтоне которого цветным камнем была выложена дата постройки «1745», вышел важный румяный малыш и с деловым видом принялся ковыряться палочкой в старинном водостоке.

Около музея не было никакого оживления. Выставка «Страницы рыцарских времен» привлекла только любителей старины, специалистов да немногих болельщиков, вроде Генки и его друга. Остальная, неизмеримо большая часть человечества, не заметив такого выдающегося события, продолжала спокойно заниматься своими делами.

Янка и Генка поднялись по вытоптанным ступеням, вошли в вестибюль, холодный и серый. Здесь их встретил красноносый и усатый музейный служитель Сирмгайле, объединявший в одном лице целое штатное расписание. Он был одновременно кассиром, контролером и швейцаром на вешалке.

Сирмгайле, или, как его между собой называли Генка с Янкой, Симгай, поступил в музей сравнительно недавно. С Янкой, а через него и с Генкой, у Симгая почти сразу же установились хорошие отношения. Этому способствовал ряд причин. Во-первых, в музее работала Янкина мать; во-вторых, к мальчикам очень тепло относился заведующий отделом средневековья Сергей Петрович.

А в-третьих, что, пожалуй, было самым главным, Симгай любил выпить и в этом состоянии становился удивительно добродушным. А так как выпивал он довольно часто, то, следовательно, часто пребывал в хорошем настроении.

С виду Симгай был довольно забавный — большеголовый, невысокого роста, с длинными руками, которые не знал, куда деть. Пышные усы его спускались по-запорожски, красные щеки были постоянно надуты, как у трубача, голова покрыта редкой растительностью неопределенного цвета. В свободное от службы время Симгай снимал форменный черный костюм и надевал старое пальтишко, перешитое из немецкой шинели, с большими коричневыми заплатами на локтях.

Друзья раздеваться не стали. На ходу сняв фуражки, они кивнули Симгаю и помчались мимо него по гулким коридорам.

Музей, как известно, был исторический. Здание, в котором он помещался, тоже было историческое. В коридоре потолок был сводчатым. Кое-где у входа в залы торчали большие деревянные раскрашенные фигуры святых — покровителей различных прибалтийских городов средневековья. Вдоль стен стояла домашняя утварь, которой пользовались люди четыреста или пятьсот лет назад; на стенах висели старинные географические карты, выцветшие, с разлохмаченными краями. Они были причудливо освещены уличным светом, падавшим в коридоры и залы сквозь витражи — цветные стекла, вставленные в длинные островерхие музейные окошки.

Быстро пробежав через несколько хорошо знакомых и поэтому неинтересных залов, друзья приблизились к сводчатому входу, над которым красовалась свежая надпись голубым по натянутому холсту: «Страницы рыцарских времен». У входа в сводчатый зал стояла Янкина мать, — гладко причесанная, еще довольно молодая, красивая, но грустная женщина. На ней, как и на Симгае, был служебный темный костюм с начищенными пуговицами.

— Здравствуйте! — восторженно пролепетал Генка.

Янкина мать всегда казалась ему неотъемлемой частицей чудесного мира старины. Если бы она об этом знала, она бы, пожалуй, еще рассердилась, но так как не знала, то ответила ласково:

— Здравствуй, Генрих! Проходите в зал.

Надо сказать, что правильно Генку звали Генрихом. И он когда-то даже гордился своим королевским именем и мысленно хвалил родителей за догадливость, проявленную ими в свое время. Но школьные остряки придумали дразнить Генку «Генрих Надцатый» и так противно при этом причмокивали, что он очень быстро возненавидел свое королевское имя.

Выход нашел Янка. Однажды в разговоре он нерешительно начал:

— Ген, ты знаешь?..

И первый стал звать друга Генкой.

Пока Генка раскланивался с Янкиной мамашей, сам Янка уже успел убежать вперед. Ему не терпелось скорей достичь того места, где висело копье Черного принца, и представить экспонат своему ученому другу. Впрочем, ученый друг тоже козлом поскакал по навощенному паркету и добежал до стенки, где висело копье, почти одновременно с Янкой.

Оно висело в небольшой нише, у входа в которую стоял на постаменте железный латник и загораживал историческую ценность от случайных взоров. Обойдя латника, Янка приблизился к нише и сделал широкий хозяйский жест в сторону копья.

— Вот оно!

Генка благоговейно взглянул на стену. Там, прикрепленная двумя скобками по диагонали, виднелась трехметровая серая палка пальца в два толщиной. В центре она была перехвачена сине-черной металлической чашкой, защищающей руку рыцаря в бою. Генка перевел молитвенный взор на верхний конец копья, где должен был находиться знаменитый наконечник из сверхтвердой стали, пробивающий любой панцирь и вонзающийся в тела врагов, как в сливочное масло.

Наконечника не было!

Прославленное копье отважного рыцаря, королевского сына и победителя многих турниров заканчивалось безобразным обрубком. Если бы не металлическая чашка посредине, оно напоминало бы простую ручку от метлы, ради которой совсем не стоило ходить в музей.

Генка растерянно оглянулся на друга.

— Как же это так?

Практичный Янка немедленно предположил:

— Украли!

— Из музея?

— А что тут такого? Простое дело.

— Бежим к директору! Надо сейчас же заявить!..

— Бежим! — охотно согласился Янка и даже чуть-чуть повернулся на каблуке, но тут же остановился. — Бежать-то мы можем, а только что из этого получится?.. Нам же будет хуже.

— Почему? — удивился Генка.

— Потому что какой нормальный жулик станет из музея железки воровать? Подумают, что мы.

— Что-о?

Генка побледнел от возмущения.

— Неужели найдутся такие люди, которые…