А он был именно злейшим врагом, потому что приставал к Тане, маленькой и худенькой девочке, которую Генка, втайне от всех, даже от нее самой, объявил дамой своего сердца. Только один Янка был посвящен в Генкину сердечную тайну. Честно говоря, Янка не понимал этого увлечения. Он больше понимал поведение Рыжего. Танины косички торчали настолько соблазнительно, что рука просто сама тянулась подергать их.
Но раз Генка назвал Таню дамой своего сердца, значит так и надо, и нечего Рыжему соваться, куда не просят.
А Рыжий в эту злосчастную перемену поймал Таню в коридоре, схватил за косичку и, ехидно прищурив глаза, стал спрашивать:
— Отвечай, голова, сколько будет дважды два?
— Отвяжись, — пищала Таня, — четыре!
Дерг!..
— Держи карман шире!
Янке надоело на это глядеть. Он подошел и оттолкнул Рыжего в сторону. Тот взъярился, хотел броситься на Янку, но увидел, что рядом с ним стоит дружок, поостерегся и только процедил насмешливо:
— Эх, ры-цари. Двое на одного!
Если бы он этого не сказал, может быть ничего и не было. Но тут Янка не стерпел, молча отодвинул Генку — уйди, мол, не мешай, — и ринулся на Рыжего. Через минуту злодей был распростерт на полу. Янка завернул Рыжему руки за спину, а Генка, нагнувшись к самому лицу повергнутого, наставительно сказал:
— А теперь повторяй за мной слова страшной клятвы. — И начал: — «Я, рыжий приставака, никогда в жизни не буду больше цепляться к девчонкам и доводить их до слез… Клянусь в этом кубком Грааля!»
— Переходящим кубком Грааля, — ни с того ни с сего уточнил Янка. Ему казалось, что так Рыжему будет понятней. Он думал, что Грааль — это футбольная команда.
Но Генка вдруг огрызнулся:
— Не знаешь, не перебивай! Грааль — это священная чаша, сохраняемая рыцарями на горе Монсальват… После смерти последнего хранителя рыцаря Парсифаля она была вознесена на небо.
— Не хочу клясться небесной чашей, — захныкал Рыжий.
— Ах, не хочешь? — процедил сквозь зубы Янка, рассерженный тем, что опростоволосился в присутствии Рыжего. — Сейчас захочешь! — И он нажал посильнее.
Рыжий взвизгнул на весь длинный коридор и залпом выпалил слова страшной клятвы.
Когда Янка наконец его отпустил, Рыжий встряхнулся и, отбежав на безопасное расстояние, заныл:
— Ну ладно, рыцари! Узнаете вы у меня, как руки ломать. Сейчас пойду вот к директору и все расскажу.
— Иди, иди, — не испугался Генка.
А Янка, поддразнивая, добавил:
— И заодно уж не забудь отца своего позвать. Пусть он узнает, как ты сегодня по истории двойку схватил.
Насчет двойки Янка сказал истинную правду. И это еще больше разозлило Рыжего. Он метнул в сторону своих врагов страшный, убийственный, огненный взгляд. От такого взгляда Генка с Янкой должны были немедленно превратиться в прах. Но оба продолжали стоять как ни в чем не бывало. И при этом еще нахально улыбались.
Надо было срочно что-то придумать. Такое, чтобы у этих рыцарей навсегда пропала охота связываться с ним. А то девчата из девятого «А», которые с любопытством наблюдали всю эту сцену, уже начали ехидно хихикать.
И, набрав в легкие как можно больше воздуха, Рыжий злорадно закричал:
— Мой-то отец придет, ему стыдиться нечего… А зато, Янка, твой отец — не придет!.. Он изменник Родины и враг народа!.. Враг народа! Враг народа! — что есть силы крикнул Рыжий и, растолкав девчат, побежал по коридору.
Генка рванулся было вслед, но Янка вдруг дернул его за рукав и сказал каким-то глухим, незнакомым голосом:
— Не надо.
— Как это не надо? — запротестовал Генка. — Я ему покажу, чтобы он…
— Не надо, — еще тише сказал Янка.
Его как будто подменили. В одну секунду помрачнел и опустил голову, чтобы случайно не встретиться взглядом со школьниками, которые обступили друзей плотным полукругом.
Тут, на счастье, зазвенел звонок. Все побежали в классы. Генка положил руку Янке на плечо.
— Не понимаю, почему ты сразу скис? Ведь Рыжий врет! Ведь все знают, и я знаю тоже, что твой отец был политруком в Красной Армии, потом стал комиссаром партизанского отряда, а потом погиб…
Янка понуро молчал.
— Хочешь, отлупим Рыжего, чтобы он раз и навсегда заткнулся?
— Нет, — грустно сказал Янка. — Это не он выдумал. Это ему бабка сказала.
— Какая бабка?
— Его собственная… Пенсионерка. У этой пенсионерки есть знакомая, а у этой знакомой сестра в Америке живет… Посылки присылает и письма. И она написала, что мой отец жив-здоров, живет в Америке, женился и не хочет сюда приезжать.
— Врет! — убежденно воскликнул Генка. — Откуда эта тетка может про твоего отца знать? Это бабка сама сочинила, чтобы Рыжего успокоить… Он ей, наверно, нажаловался как-нибудь на тебя, вот она и сочинила, чтобы утешить бедного своего внучка.
— Может, и сочинила, — вздохнув, согласился Янка. Потом, помолчав, поднял на Генку печальные глаза:
— Генка, я вот часто думаю, почему про других отцов, которые на войне пропали, ничего плохого не говорят? Пропали, и о них память хорошая… а мой… — и Янка горько вздохнул.
— Да брось ты, — стараясь подбодрить друга, заговорил Генка. — Если бы твой отец был изменником, я бы сразу увидел по тебе… Честное пионерское! Характер передается по наследству. Не зря говорят — яблоко от яблони недалеко падает…
Янка невесело усмехнулся.
— Чудак ты, Генка. Утешаешь, а сам ничего не знаешь… Ведь про яблоко и яблоню говорят, когда хотят плохой пример привести!
— Ого, любопытно! — возмутился Генка. — А если яблоня мичуринская, высшего сорта?.. Тогда что?
От такого объяснения Янке стало чуточку легче. Какой у него умный друг! С таким другом захотелось поделиться самыми сокровенными, самыми тайными мыслями и чувствами.
— А ты знаешь, Генка, как мама папу до сих пор любит! Портрет в спальне повесила… С того самого снимка, помнишь?
— Конечно, помню! В военной форме, с тремя кубиками, и фуражка чуть-чуть на правый бок… Слушай, Янка! Давай сделаем такую надпись на ленте, как на венках героев, и прикрепим к стене над портретом… Чтобы каждый, кто к вам придет, знал, чей это портрет… Мы напишем золотыми буквами: «Политрук Ян Андреевич Янсон пал смертью храбрых в бою против гитлеровских захватчиков. Вечная слава герою!»
— Ну, вечная слава, это, пожалуй, уж чересчур, — нерешительно сказал Янка. — Давай лучше напишем «Вечная память».
— Нет! — пылко возразил Генка. — Для героя ничего не бывает «чересчур».
Тут друзья вдруг заметили, что они стоят вдвоем в совершенно пустом коридоре. Вспомнив что-то, Генка вытаращил глаза.
— Ведь сейчас русский! Бежим скорее, а то не успеем проверить ЭПМ-1.
Услышав странное для постороннего уха словечко ЭПМ-1, Янка тоже встрепенулся. Выражение грусти мигом сбежало с его лица. Он сам принялся торопить друга.
— Пошли скорее, а то и вправду можем опоздать.
Электронно-подсказочная машина (первого выпуска), или, как она называлась сокращенно, — ЭПМ-1, была плодом коллективного гения двух изобретателей. Как все выдающиеся изобретения, она была предельно проста и удивительно портативна. Машина состояла из двух основных частей: обычного березового круглого пенала, внутри которого был укреплен валик на резиновом амортизаторе, и программного устройства. В пенале с одной стороны было прорезано «подсказочное окошко», а с другой пропилена прорезь для вытягивания использованной программной ленты. Стоило отпустить кончик, и резиновый амортизатор втягивал всю ленту внутрь.
Программная лента заполнялась накануне, в спокойной домашней обстановке. Списанные из учебника ответы наносились на ленту в кодированном виде. Каждому предмету посвящалась отдельная лента. Скатанные в виде валиков, эти ленты хранились в кармане и по мере надобности закладывались в цилиндр перед самым уроком.
Во время урока машина лежала на парте, рядом с чернильницей, обращенная подсказочным окошком в сторону Генки с Янкой. Если учительница вызовет одного из друзей, другой должен был за ниточку незаметно тянуть ленту до тех пор, пока в подсказочном окошке не покажется соответствующий закодированный ответ. Каждый ответ должен был обязательно уместиться в одной строке, поэтому над кодом пришлось попотеть. Но в конце концов друзья его освоили. И если на уроке истории в подсказочном окошке появилась бы, например, запись: «Г8 АК 1491 — 547 ун. вл. пап. 6ж. 2к.», — то ее было совсем нетрудно расшифровать. Она означала: «Генрих Восьмой, английский король, родился в 1491 году, умер в 1547, уничтожил власть папы в Англии, имел шесть жен, двух из коих казнил».
