В том месте, где в незапамятные времена находились арабские конюшни, с помощью детекторов нашли вторую ядерную боеголовку. Она была спрятана в каменном гроте, рядом журчал светлый родник, бивший за тысячи лет до рождества Христова. Узкий металлический цилиндр, чуть присыпанный гравием, покоился там, куда некогда приводили на водопой боевых коней.

В 20:00 по радио объявили, что вторая бомба найдена и обезврежена. Террористы убиты, угроза миновала — так говорилось в сообщении. Правительство распорядилось прекратить подготовку к взрыву Стены плача — под ней стояли к тому времени толпы молящихся.

В министерство иностранных дел позвонили из Парижа:

— Поздравляю — только что услышал по радио. Это замечательно!

— Благодарю вас, господин министр.

— Так бомб было две?

— Выходит, так.

— Вы, безусловно, понимаете, что эта тема требует особой осторожности. Мы оказались в крайне сложной ситуации…

— Еще бы. Вы же уверяли, будто из арсенала исчезла всего одна боеголовка.

— Прежде чем позвонить вам, я проконсультировался с президентом. Он озабочен тем, что наши добрые отношения могут потерпеть ущерб, если в Израиле станут нагнетаться антифранцузские настроения. — Он помолчал. — В этом случае, если вы оповестите всех, будто обе боеголовки похищены из французского арсенала. — Снова неловкое молчание. Иерусалим не спешил Парижу на выручку. — Мы ни в коем случае не согласимся с этой версией. Тем не менее мы понимаем, с какими затруднениями столкнется ваше правительство, если встанет вопрос о происхождении бомб.

— Смею сказать, что и ваше положение в этом случае будет не легче, господин министр.

— Вот именно. Между прочим, наш президент в курсе того, что вы интересовались некоторыми самолетами заводов Дассо. Он считает, что сейчас как раз есть возможность вернуться к этой проблеме, он одобрительно относится к развитию торговых сделок в данной области.

— Приятно это слышать.

— Есть и другие формы экономического сотрудничества, по поводу которых мы готовы встретиться и поговорить в самое ближайшее время. Наметились интересные идеи…

— Мы можем это только приветствовать, — голос говорившего, однако, прозвучал так, будто в Иерусалиме не намерены приветствовать ничего, исходящего из Франции.

Ответ из Парижа прозвучал несколько фальшиво — очень уж деликатен был разговор, даже многоопытному дипломату не всегда под силу делать хорошую мину при столь плохой игре.

— Подобное сотрудничество может быть дурно истолковано общественным мнением, если появится официальное признание, будто обе боеголовки попали в Израиль из Франции.

— Возможно.

— Могу ли я в этот замечательный, поистине исторический день получить обещание, что ваше правительство не пойдет на столь чреватый последствиями шаг?

— Надлежит обсудить это с моими коллегами. Но обещаю, что никаких публичных заявлений без согласования с вами сделано не будет.

На этом разговор и завершился.

В тот же вечер военный фотограф отправился в Мегиддо и сделал множество снимков обнаруженной там боеголовки. Часть их попала в газеты и журналы, однако те негативы, что могли бы изобличить французское происхождение находки, были отправлены на хранение в сейф. «Кто его знает, — сказал министр иностранных дел, отдавая распоряжение на этот счет, — в политике никогда не знаешь, как дело обернется».

— Ты же меня уверял, будто в «Шатиле» высокие профессионалы, — отчитывал шеф французской военной разведки стоящего перед ним навытяжку майора Савари.

— Они и есть профессионалы.

— Непохоже!

— В такого рода делах большую роль играет удача. Им не повезло.

— Неубедительно. План был чересчур сложен. — шеф поморщился. — Терпеть не могу всяких выкрутасов. Простота — вот что требуется в таких делах. Чем проще, тем лучше.

Савари поборол в себе искушение напомнить, что в свое время план шефу понравился и был им одобрен. Неожиданно он сообразил, что с тех пор от него ни разу не потребовали отчета, как развиваются события. Выходит, шеф с самого начала хотел остаться чистеньким. А теперь, извольте радоваться, он в кусты.

— Риска же не было, взрыв произойти не мог.

— С твоих слов.

— На судне, которое переправило боеголовки в Израиль, плыли двое моих инженеров — они их обезопасили. Так что это был чистый шантаж — и ничего более.

— Опять-таки — с твоих слов.

— Но если бы шантаж удался, то Израиль пошел бы на серьезные политические и территориальные уступки, отыграть назад бы уже никогда не смог.

— Очень ты ловкий и умный. Вот только план твой провалился.

— Откуда мне было знать, что «Моссад» внедрил в группу своего агента.

— Кажется, у них и здесь есть друг-приятель.

— Есть. В ДСТ.

Шеф нахмурился.

— Твоя идиотская затея бросила тень на военную разведку. Придется как-то все это объяснить министру. — Савари молчал, уставившись в окно. — Кстати — кто выболтал всю историю прессе?

— Никто ничего не знал.

— Но был же какой-то посредник между тобой и «Шатилой»?

— Был, — Савари не изменился в лице. — Но с ним случилось несчастье. — Он понизил голос, будто оба они находились на вражеской территории, и сделал паузу, подыскивая наиболее выразительные и подходящие для данного момента слова. — Кажется, вчера в его квартиру на улице Спонтини проник вооруженный бандит и прикончил его выстрелом в голову. Полиция начала расследование. — Савари выждал еще минуту, прикидывая что-то в уме, потом все же рискнул добавить еще несколько слов. — Сдается мне, господин генерал, что вряд ли убийцу поймают.

Генерал Бадран, шеф генерального разведывательного управления в Дамаске, получил инструкции от своего министра и вызвал начальника одного из спецподразделений.

— Речь пойдет о профессоре Ханифе, — начал он. — Это человек известный. И очень опасный.

Сидевший напротив полковник возразил:

— Ханиф чрезвычайно предан делу арабов.

— Предан — это верно. Но ему не хватает благоразумия. Повторяю — он опасен.

— Это окончательное мнение?

— Да. И русские, и американцы оказывают давление… Вы поняли? — Генерал неопределенно указывал рукой куда-то вверх. — Я получил указания. Надо выполнить их аккуратно, в точности и без огласки. И относительно его ближайших сподвижников тоже — мало ли как они себя поведут в таких обстоятельствах? Ни к чему нам шум вокруг этого дела.

— Ясно, господин генерал.

— Что касается меня, — добавил генерал, — то я считаю профессора личностью выдающейся, настоящим реалистом — только реализм теперь не в моде. Уж эти политики… — Он развел руками как бы в знак собственного бессилия в данном случае и жестом отпустил полковника, напутствовав его на прощание: — Займитесь этим лично. И поскорее.

Поздравляя Бен Това с успехом и произнося подобающие любезные фразы, Мемуне смотрел в сторону — слова прямо-таки застревали у него в горле. «Будто вязкая жидкость вытекает из узкого сосуда», — подумал Бен Тов, его забавляла эта процедура. Однако, перейдя к изложению мнения министра обороны, Мемуне приободрился и заговорил с привычной уверенностью: — Министру доложили, что убитая в Мегиддо террористка и есть та самая Расмия Бурнави, которую мы не сумели перехватить в аэропорту. Так как же все-таки она проникла в страну?

— Не имею ни малейшего представления, — Бен Тов пожал плечами.

— Это она помогла найти бомбы? Каким образом?

— По телефону. Сначала был звонок насчет иерусалимской бомбы, потом насчет той, что в Мегиддо. Два звонка — ведь бомб, заметьте, было две.

— Репутация нашего ведомства может пострадать, если станет известно, что нам приходилось полагаться на столь сомнительный источник, — нахмурился Мемуне.

— Ну, если вы так считаете…

— Да, я именно так считаю. И требую, чтобы это обстоятельство оставалось в тайне.