Любопытно, ничего не скажешь, масса занятных подробностей в этих пяти папках — но ничего, насколько он может судить, касающегося убийства на Северном шоссе.

Придется вплотную заняться остальными — теми девятью, чьих досье, вопреки знаменитому постулату Баума, в архиве не нашлось. Возможно, это все тоже пустые номера. Завтра парочка сыщиков поумнее пусть ими займется. Пусть разнюхают все, что смогут. Но время уходит — разве что им крупно повезет и они сразу выйдут на что-нибудь подозрительное, сразу в точку попадут. У него-то и у самого нет четкого представления, что именно надо искать и что главное в этих поисках.

Вернувшись домой, он не стал подогревать ужин, просто выпил пива из холодильника и тихонько, стараясь не разбудить жену, лег спать.

— Обращайте внимание на все, что не укладывается в обычную схему, — объяснил Баум своим детективам. — На всякие странности и несовпадения. Задайтесь, к примеру, вопросом: что может связывать высокого ранга офицера из военной разведки с таким-то лицом из такой-то организации. Ответа я не требую — изложите свои соображения и сомнения, только и всего. Я сам постараюсь разобраться. И не стесняйтесь приходить ко мне с пустяками: может, они-то и окажутся важными. Нет так нет, я скажу, что ты, мол, идиот, так от этого еще никто не умер, правда? А люди почему-то боятся выглядеть дураками. Так вот, вы не бойтесь.

Молодые люди улыбнулись: домашняя философия Старика. Обожает он учить молодежь уму-разуму.

— Вот список имен — вы его поделите. Выясните, кто эти люди, чем занимаются, на что и как живут и какое отношение могли бы иметь к разведке. С коллегами ничего не обсуждать, записей на столах не оставлять, телефонные разговоры, имеющие касательство к данному заданию, вести не из конторы. Ясно? Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Тогда ступайте. По утрам, в девять, будете мне докладывать о результатах.

Бауму было не по себе: вчера он тщательно, но впустую, просмотрел пять досье из архива и теперь его не оставляло чувство, что он допустил прокол, не заметил чего-то важного — где-то в этих серых папках кроется разгадка секрета, над которым он бьется столько дней. Есть еще надежда, хоть и слабая, на то, что детективы справятся с тем заданием, которое им поручено, но если и тут результатов не будет, то ему, Бауму, покоя не видать, все ему будет мерещиться, что плохо ребята старались, а старайся они как следует…

Печень напомнила о себе, и он попросил у мадемуазель Пино воды, чтобы запить пилюли, бесполезные пилюли.

— Надо бы вам обратиться к врачу, господин Баум.

— Конечно, надо бы.

— Вы всегда так отвечаете — надо бы, надо бы, а сами ничего не делаете. Лет десять уж.

— Да что врач скажет? Печень — так я и сам знаю, без него. А лечить печень все равно никто не умеет.

Он проглотил таблетки и попытался сосредоточиться на своих проблемах, но тут его вдруг осенило и он позвонил Алламбо:

— Есть одна идея, — Алламбо слушал молча. — У нашего дружка Савари записан телефон Мустафы Келу — знаешь, это кто? Советник из сирийского посольства. Что-то это посольство мне житья не дает — не мешало бы последить за этим Мустафой хотя бы несколько дней, а? Просто чувствую, что это наш долг. У тебя найдется пара толковых ребят? Леон, может быть, со своим напарником — пусть присмотрят за ним.

— Договорились.

— Я хочу знать, с кем он встречается и где.

В тот же день Савари и Таверне встретились на Шато де Мадрид.

— Придется поменять место свиданий, — предупредил майор. — Мы тут примелькались, а за мной ДСТ слежку установил. Такую сложную операцию разработали, такого агента ко мне приставили…

— Что-нибудь им известно? — заволновался Таверне. — Должна же быть причина…

— Скорее всего, ничего им неизвестно, но какие-то подозрения возникли.

— Чего они добиваются? Как вы об этом узнали?

— Стоит ли вдаваться в подробности — толку от этого никакого.

— Но я должен знать, какая опасность нам грозит и с какой стороны, — попробовал было настаивать перепуганный партнер.

— Сам разберусь и приму меры, — сухо ответил Савари. — Единственный риск, если они узнали ваш служебный телефон, да и то вряд ли. Предупредите на всякий случай сотрудников.

— Вы хотите сказать, что лучше мне поменять место работы?

— Со временем, может быть. Главное, чтобы в контрразведке никто не связал ваше имя с именем Жалю, — тут уж Баум не промахнется, схватит вашего братца.

— Само собой. Что я должен предпринять?

— Попробую выяснить, что им известно. Такая возможность есть. Если вашему брату грозит опасность, тут же дам знать.

Таверне молчал, стараясь привести свои мысли в порядок, и неожиданно поймал на себе тяжелый взгляд собеседника:

— Ну?

— Что — ну? — снова заволновался Таверне. — Что вы имеете в виду?

— Вы уже работаете над этим делом, так ведь? И братец ваш тоже?

— Да.

— Вы же не собирались этим заниматься, пока не поступит первый платеж. Короче говоря, я хочу получить свои комиссионные.

— Но подтверждение из банка еще не получено.

— А я не собираюсь его дожидаться. — Савари улыбнулся, однако улыбка эта показалась партнеру чрезвычайно неприятной. — Мне мои деньги нужны завтра утром.

— Вряд ли к утру придет подтверждение.

— Так заплатите мне из своих сбережений и восполните эту сумму, когда банковские процедуры закончатся.

— Так не делают.

— Мне плевать, делают или не делают. Эти свои еврейские штучки оставьте для других, а мне извольте заплатить, что положено.

Таверне нахмурился:

— Ну если вы так ставите вопрос…

— Отступать не собираюсь, имейте в виду.

Они разошлись, не попрощавшись. Таверне отправился повидать брата — их редкие встречи обычно назначались в кафе возле Пантеона — и пересказал ему неприятный разговор.

— Жизнь становится опасной, — завершил он свой рассказ. — Савари то ли сам обманывается, то ли нас за нос водит — когда я попросил его объяснить подробней, что у него за проблемы с контрразведкой, он набычился и отвечать отказался. Но раз он требует свои комиссионные, да еще так настойчиво, значит, чувствует реальную опасность. Он больше знает, чем говорит.

— Если контрразведка выйдет на тебя, я пропал, — отозвался брат, он старался казаться спокойным, но взгляд, которым он окинул кафе, выражал тревогу. — Если что — придется мне когти рвать. Ты перевел деньги в Женеву?

— Перевел. Ты, кстати, еще не рассказал о результатах своей поездки, — напомнил Таверне.

— Я только вчера вечером вернулся. Все идет по плану. В Мейрарге я обо всем договорился — проблем не будет. Самый удобный день 22 июля, у меня есть все транспортные схемы. Ты успеешь подготовить команду?

— Успею. Я повидался с Караччи, он все устроит.

— Понадобится всего человек шесть, они должны быть надежными. Автоматы для всех. Хорошо бы еще гранаты со слезоточивым газом — на всякий случай.

— Это все достанем. Насчет машин тоже договорились.

— Через пару дней я тебе сообщу точное место и подробный план действий.

— Как он выглядит, наш товар?

— Две плутониевых боеголовки, по пятнадцать килотонн каждая.

Обсуждение деталей сделки как-то успокоило обоих — в сущности, ничего еще не потеряно, дело движется. Таверне так и сообщил Ханифу, прибегнув к услугам ливийской дипломатической почты.

— Пора уж тебе узнать все, — сказал Ханиф. — Тем более, что насчет Эссата ты оказалась права.

Расмия по обыкновению выслушала его молча и даже на похвалу не отозвалась.

— Да и с Саадом Хайеком зря я тебя не послушался, — такого профессор никогда еще не говорил, но девушка и тут не промолвила ни слова. — Почему молчишь?

— Убили хорошего человека — что ж тут скажешь?

— Не зацикливайся ты на этом. Ошибки у всех случаются. Если помнишь, я объяснял, что операции в Париже и Риме имеют значение разве что для самих исполнителей. Ничего они не изменили — ни наших границ, ни сионистской экспансии. Только отвратили от нас мировое общественное мнение — а оно и так было не за нас. Насилие можно победить только еще большим насилием, я всегда это говорил. Всякие там акции, набеги на чужие границы и даже локальные войны — сколько их было, а что толку? Сионисты до сих пор всегда оставались в выигрыше — и Семидневная война, и Иом Киппур — все в их пользу. Вот если они почувствуют, что могут проиграть, — тут держись. И атомную бомбу в ход пустят, ничто их не остановит. Пока обходилось без этого — их всегда выручали американцы. И впредь так будет — если не переломить ситуацию. Надо их поставить перед fait accompli — перед свершившимся фактом. А факт будет такой, что Израилю грозит полное уничтожение, если он не выполнит наших требований. Повиновения можно добиться, только если у нас будет собственная атомная бомба. Вот о чем были все эти хлопоты во Франции.