Литмир - Электронная Библиотека

— Старик уже там?

— Тебе-то что?

— Да ничего, — усмехнулся тот.

Человек по имени Эссат появился с той же стороны, что и такси, привезшее толстяка, но прибыл он на мопеде. Слез, пристегнул своего коня цепью в нескольких метрах от ворот. Быстрым шагом прошел мимо охранников, бросив какую-то шутку на ходу. Он был лет тридцати или около того — красивый парень, атлетически сложенный, с шапкой темных кудрявых волос и длинными, на мексиканский манер, усами, модными среди палестинских боевиков. Расстегнутая короткая кожаная куртка не прикрывала тяжелого пистолета на ремне.

Это происходило как раз в тот час, когда Бен Тов в Вене объяснял Альфреду Бауму, на какую помощь с его стороны рассчитывает.

— Рассказывай, мы ждем, — обратился профессор Ханиф к грузному человеку, который был тут известен под именем Саад Хайек. Тот сидел на неудобном низеньком стульчике, неловко пристроив толстые ноги. Вид у него был измученный: небритый, глаза красные, на лоб свесилась потная прядь. Прошлым вечером в парижском аэропорту Шарль де Голль он выглядел куда лучше. Полицейский на контроле, держа его египетский паспорт и сличая фото с оригиналом, увидел перед собой хорошо одетого, респектабельного господина с кейсом и пластиковым пакетом, в котором лежали покупки, сделанные в магазине «free shop» тут же в аэропорту. Шахид Ансари, торговец. Полицейский шлепнул печать, бросил паспорт на конторку и ткнул пальцем в направлении выхода — проходи, мол, — тут же забыв этого пассажира. Летел он в Женеву, и только оттуда, чего не знал полицейский, — в Дамаск.

В Дамаске Хайек первым делом пошел к себе домой, переоделся и, следуя инструкции, направился к Ханифу — бриться не стал, он всегда после акции несколько дней не брился, а почему — и сам не знал.

— Все прошло хорошо, — сказал он. — Нам помогли, как и обещали. Ребята были на высоте. Но из квартиры пришлось уйти.

— Почему?

— Кому-то, видно, странным показалось, что много людей ходят туда-сюда. Настучали, наверно. Но все обошлось, нас предупредили вовремя.

— А если бы не предупредили?

Толстяк помолчал, поерзал на стуле.

— По-моему, это простая случайность. Вечно какой-нибудь тип найдется, который сует нос в чужие дела…

— А я в простые случайности не верю, особенно если они на руку врагу. Когда обстоятельства благоприятствуют нам — это же не случайно! Значит, мы хорошо все продумали и благодаря этому реализовали свои возможности наилучшим образом. Разве не так?

— Согласен. Но мальчики правда сработали отлично. Стреляли без промаха… — Вид у говорившего был встревоженный, он будто оправдывался.

— А ты что скажешь? — Ханиф медленно повернул голову и в упор посмотрел на молодого человека. Взгляд его был тяжел. Тот, кого здесь называли Эссатом, попытался ответить Ханифу не менее прямым взглядом, но у него не получилось. Он смешался, полез было в карман за сигаретами, но передумал и заговорил сбивчиво:

— Похоже на правду. Да, похоже. У них там в полиции понятия не имеют, что в соседнем департаменте делается. Могло так совпасть — полиция держит своих стукачей во всех местах, где живут арабы. Вполне могло так быть — стукнул кто-то, что, мол, люди ходят, много…

— Я так не думаю.

Эссат пожал плечами. Ему отчаянно хотелось закурить, но он медлил. Тот, толстый, притих на своем стульчике. Тишину нарушал лишь стук пишущей машинки, доносившийся откуда-то сверху.

— Возьмем это дело на заметку, — похоже было, что профессор Ханиф решил пока отложить неприятный разговор. Он снова повернулся к Сааду:

— Завтра возвращайся в Париж. Ищи новые возможности безопасного пересечения границ. Расмия получила от меня инструкции.

— Значит, планы меняются?

— Скажем так: сроки сокращаются. Я думаю, в Риме надо начинать прямо сейчас. — Он обернулся к Эссату: — Ты поедешь с Расмией. Она устроит все с твоим паспортом. Ступай сейчас к ней, наверх…

— Хорошо, шеф. А что делать в Риме?

— Узнаешь в свое время. Расмия тебя ждет.

Молодой человек поднялся, толстяк собрался было сделать то же самое, но профессор жестом остановил его:

— Постой. Нам еще надо поговорить.

Тот послушно опустился на стул, а молодой человек вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Но вместо того чтобы подняться по лестнице, он повернул в короткий коридор, вошел в туалет и заперся. Там он достал из кармана джинсов миниатюрный приемник, включил — на заранее настроенной частоте зазвучали голоса. Он уменьшил громкость и прижал приемник к уху.

— …Возвращаясь к этому делу в Афинах… Только четверо знали, — голос профессора из соседней комнаты. — Ты ведь еще не успел проинструктировать своих людей?

— Нет, конечно. Вы же запретили…

— Прекрасно. Тогда как получилось, что посол, который всегда ходил на службу между восемью и половиной девятого, вдруг изменил своей привычке? Выходит из дому то в девять, то в половине восьмого, то в восемь сорок пять…

— Не знаю.

— И у него к тому же появляется новый шофер. Человек совершенно другого типа: прежний был в очках, а этот очков не носит — это может означать, что он лучше стреляет.

— Возможно, и так.

— Повторяю: о готовящемся покушении знали только четверо. Я никому ничего не говорил. Тебя знаю давно — ты не из болтливых.

— Расмия тоже ни при чем. Надежная девочка, да и приятелей у нее нет.

— А утечка все же была. А теперь еще явочную квартиру в Париже потеряли…

— Вы полагаете, это как-то связано?

— Полагаю, такая угроза есть.

— Я никому ни слова не сказал. Клянусь.

— А как насчет Эссата?

— Я должен сказать: есть в нем что-то такое… не совсем…

— Что именно?

— Сам не знаю. Может быть, нетерпелив слишком…

— Но мы все нетерпеливы, когда речь идет о нашем деле.

— Любопытен чересчур…

— Бывает, и ты задаешь вопросы.

Наступило короткое молчание, приемник за стеной уловил невнятные звуки — будто что-то двигали по столу. Молодой человек по имени Эссат осознал вдруг, что сердце у него колотится почти до боли и в ушах стоит глухой звон.

— Больше ничего не могу сказать, шеф, это только подозрение, интуиция…

— Считаешь, он мог проговориться?

— Как бы не хуже. Меня бы это не удивило…

Снова пауза. Эссат заметил, что приемник уже не прижат к плотно к его уху — руки слишком дрожат.

— Поручение, которое вы ему дали…

— Я знаю, что делаю…

— Ну, конечно…

— И твое задание во Франции — оно не совсем такое, как я тут говорил. Ты должен установить там контакт с одним человеком. С майором Савари из главного управления внешней безопасности. А через него еще с одним — его зовут Таверне. Имена не записывай!

— Да, шеф.

— Одно скажу: твое задание — часть плана, который в нашей борьбе является решающим. Эта акция — единственная, которая сможет изменить карту Палестины. Никому ничего не говори.

— Хорошо.

— Все эти предосторожности приходится предпринимать из-за того, что французская контрразведка заодно с сионистами. Не следует им знать о нашем присутствии в Париже. Так что действуй, будто находишься на вражеской территории, хоть у нас там и есть добрые друзья.

Тот, кто подслушивал, выключил приемник, спрятал его в карман, спустил воду в туалете и вышел. Он уже почти поднялся на второй этаж, когда дверь, ведущая в комнату профессора, открылась.

Девушка родилась в Армении — там, где веками смешивались кровь турецкая, греческая и прочие, благодаря чему появлялись на свет люди редкостной красоты, а также не утихала непримиримая национальная вражда — тем сильнее, чем менее этнически чисты были ее участники.

В восемнадцать лет она приехала в Бейрут во всеоружии своей красоты, незаурядных способностей и почти первобытного национализма, который составляет и надежду, и проклятие угнетенных народов. Поступила в Американский университет, завела знакомства со студентами из Палестины, Сирии и Ирана. Сжигающий их национальный революционный гнев заставил ее отвлечься от судьбы собственного народа, занятого устаревшим конфликтом с турками и русскими, и распространить свое сочувствие на многих других, кого постигла та же участь. Изучение археологии и древней истории как бы подвело фундамент под ее политические взгляды, создало некий интеллектуальный каркас, внутри которого ее страсть расцветала, обретала форму, находила себе оправдание и направление. Ее учителем и героем стал профессор Явед Ханиф, который вел в университете курс археологии. Они сделал ее одной из тех, кого сама она называла революционерами, турки — бунтовщиками-националистами, русские — буржуазными националистами, а израильтяне — арабскими террористами, при том, что к арабам она вовсе не принадлежала — имя Расмия Бурнави было лишь nom de guerte[2].

вернуться

2

Подпольная кличка (фр.).

6
{"b":"13616","o":1}