Спрыгиваю со стойки и проталкиваюсь сквозь толпу к Флакону. Пошептаться надо, брат.

Доплеснув в стаканы, мы обнимаемся по-братски и ползем в укромный уголок.

Вашу мать, могут два родных брата позволить себе на отдыхе немножко родственных чувств?

Слушай, говорю Флакону, слушай, брат. Херовые мои дела, брат. Вписываюсь я в охрененный блудняк и тебя хочу утянуть. И светит нам тогда, брат, Черный список Корпуса и гнев Святынь. И это — как минимум.

Молчит брательник, стакан в тонких пальцах крутит.

Помнишь Котейку-соплюшку, брат, спрашиваю я Флакона. Попала наша Котеюшка, брат. По полной попала — такого попадалова ни у кого из нас еще не было. В Теремах Окормителей она, брат. Такие дела.

Белеют пальцы, сжимающие стакан. Молчит брателло.

Из-за нас ее повязали, брат, говорю я. Из-за того, что канцелярию мы нагнули. Из-за того, что с Конторой задружились. Из-за того, что Его высочество Корпус под себя плотно взял. И из-за того, что скоро последнему мудаку станет ясно: Окормители ни корпусу, ни миру нахер не всрались, пиявки говнососущие. Так что ломают там девочку, чтобы громкое дело сшить. На нас, на Контору, на принца. И Корпус под себя подмять. Тут братству нашему боевому трындец нечаянный и нагрянет.

Стиснул зубы брат мой Флаковиэль, и хоть бы слово проронил.

Только стакан в его руке треснул и осколками посыпался.

Тряхнул брат ладонью — алые капли со стеклянным крошевом на пол полетели, вытащил левой тонкий кружевной платочек, мотнул два слоя на порванную руку и одно только слово буркнул — когда?

Сегодня, говорю я, сегодня, братан.

Загуляет толпа, завеселится — и двинемся.

Как дядя сказал — торопясь, но не спеша.

И еще выдохнул Флакон: сколько?

Три, говорю я ему. Три, братик. Мои, твои и тролля. Остальные пока здесь останутся. В резерве.

Поднял тонкую бровь Флаковиэль, на меня смотрит.

Долго рассказывать, брат, долго, да и не место здесь. Только ломанемся мы из Теремов снова в ворота — в тот мир, где в последний раз были. Потому как там трындец еще хуже. И если мы там все поляжем, а Черного не остановим, считай, что жили мы зазря.

Черный там зреет, брат. И ключики к его колыбельки — вон они: двое на стойке и одна в Теремах.

Молчит Флакон. А потом вдруг ни с того, ни с сего: а Черный и Окормители — не повязаны ли случаем?

Смотрю я на братика, и мороз по коже дерет. Это что же, в самом сердце Корпуса червоточина? Нет, думаю я, быть того не может: не допустят Святыни, на месте предателей угандошат. Для того Клятва Стража и дается, чтобы…

Мля!

Не дают Окормители клятвы!

Вот тут мне совсем поплохело.

Опрокинул я в себя остатки, выдохнул и к троллю сквозь толпу полез.

Сидит тролль у стойки и феечку свою тискает. Вот убейте меня, ребята — а никак мне не понять, каким же образом эта гора мышц с такой крохотулькой управляется? Разве что есть правда в старой шутке: чем больше шкаф, тем меньше у него ключик…

Подсаживаюсь к ним, и без предисловий: ухожу я, соратники. И я, и бригада наша. Котейку — ты же помнишь Котейку, Громила?.. ну, ту самую… из Теремов вынимать. Выпустил бригадир-раз ойкнувшую фею из своих лапищ и ко мне разворачивается. Крейсер сухопутный, мля. Ракетоносный.

Повязали, говорю, Окормители, нашу соплячку, повязали — и сознанку из нее выколачивают. Раз не взяли нас всех еще — в отказ малышка ушла, держится пока. Только в Теремах, говорят, и не таких ломали. И шьют, суки, заговор — и нас подписывают, и кого повыше…

Вот кто придумал, что тролли тупые? Плюньте тому в рожу и нахер пошлите.

Переглядывается Громила со своей крошкой, тянется за салатником, выливает в него пузырь вискаря, высасывает в три глотка и на ноги поднимается. Пошли, рычит мне Громила. Ща, только народ свистну.

Погоди, говорю я. Не скопом. Трех бригад хватит, тем более, что Его высочество просил не меньше пятнадцати ему оставить. В резерв, если что.

Тролль аж в лице поменялся. Еще бы — одно дело бунт затевать, другое — с ведома Командора сучар на перо поставить. Три так три, говорит. Братана своего подпиши, говорит. Уже, отвечаю я и к стойке проталкиваюсь. Пора Контру с Нотом забирать. И Шнягу. А где она, Шняга моя бесценная?

И тут меня кто-то за рукав хватает.

Свен дузЛамеаборо

добрый бог порядка мира Ламеаборо, главный кладовщик базы корпуса Стражи

Ой, муторно мне, ой нехорошо… как тогда, когда эти корчеватели-морчеватели до моей милой долинушки добрались. Что-то злое близится, однако, что-то такое нехорошее — просто бедааа… Словно черви-древоточцы грызут дерево изнутри — так и точат, ой, точат…

Не выдержал старый Свен. Полез в ухоронку свою — ой, давно тут не был, давно-давно…

За Свен брозЛамеаборо лиКуз полез. Вынул бывший свой череп из ветхой тряпицы, поглядел на него, о жизни прежней погоревал, долинушку свою вспомнил, даже всплакнул немножко. Ой, старый стал, совсем-совсем старый, однако…

Достал я бутыль с водицей из долинного озера, погубленного моего озера — мало ее осталось, ой, мало… Заварил я чайку на травушке девчачьей, подруженьку свою добрым словом вспомянул — сберегла она травушку моей долины, сберегла… хотя и не тот уже вкус, что на родине был.

Плеснул старый Свен в череп водицы-шмодицы, кинул три своих изумрудных чешуйки, наговор прочитал — старый наговор, однако, сам придумывал… хорошо тогда слова ложились, сами на язык напрашивались… попил чаечку и в водицу озерную стал глядеть. Сверкают чешуйки на желтой кости, а водичка позрачная-прозрачная, моего озерца любимого водичка…

Сильно я Свен брозЛамеаборо лиКуз просил, ой, сильно. Будущее открыть просил, путь старому глупому Свену показать. Духи предков моих пришли, однако. И понял я, что за червь душу мою старую точит.

Ой, долго я тут сидел… больно уж место приятное. В дорогу пора, однако. Долги платить.

Недалека моя дороженька, ненадолго я из нового моего дома отлучусь — и нельзя мне иначе. Дружочки-подруженьки ждут. Многое мне духи открыли, а главного не сказали, однако. Целыми дружочки-подруженьки мои назад возвернутся или сгибнут — не знаю. Просил я предков, ой, просил — ничего мне не сказали, сами не знают, наверное. Вот только пути старому Свену нет в те края черные: не боец старый Свен, ой не боец…

Однако помощь моя нужна дружочкам — не знают еще, что старый Свен часть своего долга придет отдавать, не ведают, что полягут без него они зазря в этих Теремах-меремах. Не силой надо брать, не мечами — сторожат эти логовища заклятия. Хитростью надо к замку проскользнуть, сломать замочек — вот тогда и мечами можно.

Ой не любит старый Свен мечей да чар смертоносных, ой не любит… Но сказали духи предков: пронесешь, мальчишка, дружочков своих сквозь лазейку укромную — уцелеют они и дальше пойдут, потому что ждет их битва большая, небывалая. А сгибнут они без тебя — и снова останешься бесприютным, и превратится твой новый дом в пустыню, ибо подтачивают черви корни его, и грядет черный ураган; а чьи корни не укрепятся — того ураган из земли на погибель вывернет.

Пусть укрепят дружочки-подруженьки корни дома нашего общего, пусть ослабят силу урагана черного — ради этого старому Свену ничего не жалко, однако.

Ой, пора мне, глупому дураку. Пора дружочка моего останавливать, пока он глупостей каких по молодости не наделал. Шибко спешить надо, однако…

Диалоги на вечеринке. Контра и Нотя

Хорошо задвинул Старший, душевно…

И для Конторы нашей подходит, но немного перефразируя. Все мы разные, но вместе мы — сила. Даже работая индивидуально.

Да, всё же нацайника правильно с выдергами придумала, когда можно помочь своему, и при этом без ущерба для здоровья…