Пауза.

Да и разбит у нас градусник…

Пауза.

Голос в дверь со двора: „Ермолай Алексеевич!“

Лопахин (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)

Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает…».[53]

Слова текста Варя произносила почти механически. Они были нужны моей героине для того, чтобы оправдать свое присутствие здесь, чтобы задержаться в этой комнате и дать Лопахину возможность объясниться. Мысли же ее ничего общего с текстом не имели. Она думала:

«Вот сейчас наконец-то он сделает мне предложение… вот счастье-то будет! Но что же он? О чем это он? Смущается, не знает как начать! Ну смелей, смелей, я жду… Господи! Опять о другом. Неужели… Нет, нет, сейчас скажет… все будет хорошо. Ну, ну, скорее говори, родной… Все не о том… Неужели мамочка все придумала?! Не может этого быть! Нет, нет… Ушел… все кончено… навсегда!..»

Все эти мысли Вари связаны с видениями прошлого. Лопахин часто бывал у них, оказывал ей внимание, дружеское участие, шутил с Варей, окружающие замечали его особое расположение к ней, намекали, что все это не случайно — было и стыдно, и приятно слушать это. Мысли связаны с видениями-мечтами о будущей совместной жизни с Лопахиным: Варя — полновластная хозяйка в его доме, они заботятся друг о друге, Варя помогает мамочке, дяде, Ане — ведь они беспомощны, как дети… И еще эти мысли связаны с видениями страшной, одинокой жизни в экономках у Рагулиных.

Не менее важным элементом словесного действия являются внутренние монологи. Константин Сергеевич говорил, что смысловая линия рассказа (так же, как и спектакля) складывается из мыслей автора (высказанных в авторском тексте) и мыслей актера (вылившихся во внутренние монологи).

— Так же, как человек в жизни, — объяснял Станиславский на одном из наших занятий, — актер на сцене обязан беспрерывно думать. Молчание его тоже должно быть действием. При общении с партнером у него должны возникать ответные мысли, в которых он соглашается с услышанным или протестует против него… Поэтому произносимый текст — это только часть тех мыслей, которые должны заполнить сознание актера. Другая часть — это внутренние монологи, которые помогают актеру точно, правдиво передать авторский текст, приводят к определенным (намеченным автором произведения. — Л.Н.) действиям и поступкам, способствуют созданию органической жизни на сцене.

Таким образом, внутренний монолог рождается от оценки актером происходящего, от сопоставления своей точки зрения с высказываемыми мыслями партнера.

Внутренние монологи должны быть непременно активны, действенны, эмоционально насыщены. А для этого актеру надо изучить характер создаваемого им образа, особенности его взаимоотношений с окружающими, его мировоззрение. Большую помощь актеру здесь может оказать умение создавать подтекст роли.

Чтобы лучше закрепить в памяти мысли, возникающие при общении с партнером, Константин Сергеевич советовал на репетициях произносить их вслух, и только после того, как актер вполне освоится с ними, делать эти монологи «внутренними».

Еще одним сильным манком, воздействующим на чувства, — утверждал Станиславский, — является темпо-ритм речи. Звуки голоса, речь — отличный материал для выявления внутреннего и внешнего темпо-ритма текста.

Не торопитесь, — остановил Константин Сергеевич на занятиях одного из студийцев. — Вы прислушайтесь: в некоторых местах у вас начинается скороговорка. Между тем скорость речи еще не передает ритма. Попробуйте перейти на речевой ритм, медленный внешне, но насыщенный внутренне. Повторите.

Ученик повторяет фразу.

— Теперь лучше, — одобряет Станиславский. — Но надо еще медленнее и насыщеннее. Найдите в себе высочайшую степень, покоя и правды; если на глазах у тысячной толпы вы будете спокойно выкладывать одно видение за другим, у вас появятся такие интонации, что вы сами удивитесь их естественности. Это и будет подсознательное творчество.

В создании темпо-ритма помогают речевые такты и звуки, которые прослаиваются паузами и люфтпаузами разнообразной длительности. Актеру важно уметь правильно сочетать эти элементы темпо-ритма в речи и остановках. Особенно сложно научиться делать это в стихотворной речи, так как в стихе существует предел продолжительности остановки; здесь чрезмерно затянутая пауза рвет линию темпо-ритма.

— При чтении стиха, — объяснил Константин Сергеевич, — нужно как бы завести в себе «моторчик», который, подобно камертону, будет отсчитывать ритм. Пустите этот «моторчик» и говорите. Вы можете делать какие угодно паузы, но не выходя из ритма «моторчика». Очень важно и то, как вы вступите после паузы. Вы должны знать хорошо текст и партитуру. «Чем ритмичнее стихотворение или прозаическая речь, тем четче должны переживаться их мысли, чувства и весь подтекст. И, наоборот, чем четче и ритмичнее мысли, чувства и переживания, тем больше они нуждаются в ритмичности словесного выражения».[54]

Константин Сергеевич обращал наше внимание на то, что при чтении любого произведения нельзя держаться в одной речевой плоскости, надо научиться лепить куски, группировать картины, выделять более важные события. В исполнении настоящего артиста текст становится выпуклым, объемным, он как бы приобретает цоколь, стены, крышу, шпиль и прочее, соединенные воедино. И тогда получается подлинное произведение искусства.

Последним, хотя и не менее ответственным, чем предыдущие, моментом в художественном чтении является работа над авторским текстом. Станиславский категорически возражал против зазубривания текста рассказа или стихотворения, как впоследствии — и текста роли: в этом случае слово садится на мускул языка, и речь делается мертвой. Поэтому переход к авторскому тексту он считал возможным лишь после того, как будут пройдены все предыдущие этапы работы: углубление предлагаемых обстоятельств, установление точной логики событий, оценка фактов, накопление видений, создание и закрепление внутреннего монолога, выяснение подтекста и темпо-рит-ма речи. На этих этапах Константин Сергеевич рекомендовал пытаться выражать мысли собственными словами, и только когда эта подготовительная работа будет закончена, вновь внимательно прочитать текст произведения. Опыт показывает, что тогда актеры с жадностью впитывают каждое слово автора — ведь хороший писатель ярче, глубже, определеннее выражает те мысли, которые для исполнителя к этому времени стали как бы своими. Та часть авторского текста, которая запомнится после этого прочтения, должна войти в собственный текст актера. Новые возвращения к тексту произведения позволят в конце концов все актерские слова заменить авторскими. При таком овладении текстом не будет утеряно самое важное свойство сценической речи — ее активность. Занимаясь со студийцами художественным чтением, проверяя приготовленные ими с ассистентами рассказы, Константин Сергеевич уделял внимание всем компонентам сценической речи.