«Двухколенный период» также, — напоминал Константин Сергеевич, — характеризуется тем, что в нем, вслед за звуковым повышением и образовавшейся затем паузой, голос резко падает вниз. Например, вспомните у Гоголя: «Едва только Антон Прокофьевич появился в дверях (пауза), как в то же мгновение был обступлен всеми».
— Артисты должны знать все эти звуковые рисунки, — утверждал Станиславский. — Иногда на сцене от смущения, волнения и других причин голосовой диапазон актера помимо его воли суживается и фонетические фигуры теряют свой рисунок, — вот здесь-то ему и поможет знание законов речи, о которых мы говорим. Идя от внешнего рисунка речи к его внутреннему оправданию, вы придете к процессу естественного переживания. Здесь тот же принцип системы: от сознательного владения техникой искусства к подсознательному творчеству.
«Речь — музыка. Текст роли и пьесы — мелодия, опера или симфония. […] Когда он (артист. — Л. Н.) ярко окрашивает звуком и очерчивает интонацией то, что живет внутри, он заставляет меня видеть внутренним взором те образы и картины, о которых повествуют слова речи и которые создает его творческое воображение».[48]
Заостряя внимание учеников студии на логике речи, Константин Сергеевич напоминал о том, какую важную роль играют ударения, паузы и речевые такты. Правильная группировка составных частей фразы и размещение логических пауз, иначе говоря, деление на речевые такты, — первый признак логичности и стройности речи, говорил он.
На занятии по этой теме Константин Сергеевич предложил одному из учеников разделить на речевые такты абзац из рассказа А. Чехова «Первый любовник» (рассказ этот студиец только что читал Станиславскому). С помощью Константина Сергеевича это было проделано следующим образом:
«Однажды// — это было на именинах у Зыбаева — //артист сидел в гостиной своих новых знакомых и по обыкновению разглагольствовал. //Вокруг него в креслах и на диване сидели „типы“ и благодушно слушали; //из соседней комнаты доносились женский смех и звуки вечернего чаепития».//
В этом абзаце оказалось четыре речевых такта.
— Привычка говорить тактами, — утверждал Станиславский, — делает речь не только стройной по форме и логически понятной, но и глубокой по содержанию, так как заставляет постоянно думать о сущности произносимого, помогает самому процессу переживания.
Паузу Константин Сергеевич называл элементом разума в речи, ее дисциплинирующим началом. Речь без пауз или с ложными паузами бессмысленна, говорил он.
— Логические паузы имеют одновременно два противоположных друг другу назначения, — напоминал Станиславский. — Соединять слова в группы (или в речевые такты), а группы отъединять друг от друга.[49] Где это делает актерская интуиция, чувство природы языка, — слушайтесь их; где они молчат или ошибаются, — руководствуйтесь правилами, они укажут путь к правде.
Константин Сергеевич обращал внимание студийцев на тот факт, что, кроме логической, существует еще психологическая пауза, она помогает не только верной передаче мысли, но и внутреннему оживлению слова. Психологическая пауза не подчиняется никаким внешним законам, не признает знаков препинания, нарушает правила речи. Длительность ее — неопределенна. Но если она согласуется с замыслом драматурга, если она внутренне оправдана артистом, то психологическая пауза может произвести очень сильное впечатление.
Свои слова Константин Сергеевич подкрепил чтением монолога Фамусова, в котором психологические паузы были им; расставлены мастерски:
«Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! (психологическая пауза).
Знакомые все лица! (Психологическая пауза.)
Дочь (психологическая пауза), Софья Павловна! (Психологическая пауза.) страмница!
Бесстыдница! где! с кем!..» и т. д.
Станиславский замечал, что из психологических пауз иногда создаются целые сцены. Такие моменты в спектакле он называл «гастрольными паузами».
Я была свидетельницей одной из таких «гастрольных пауз», и она произвела на меня глубокое впечатление. Актриса Е. А. Полевицкая, играя Лизу Калитину в «Дворянском гнезде» (по Тургеневу), дала эту паузу в сцене прощания Лизы со своей комнатой перед уходом в монастырь. Вот как описана эта сцена у Тургенева: «…она тщательнее обыкновенного привела все у себя в порядок, отовсюду смела пыль, пересмотрела и перевязала ленточками все свои тетради и письма приятельниц, заперла все ящики, полила цветы и коснулась рукою каждого цветка. […] и, подойдя к столу, над которым висело распятие, опустилась на колени, положила голову на стиснутые руки и осталась неподвижной».[50]
Надо было видеть, как прощалась с комнатой Лиза — Полевицкая, сколько было в ее движениях боли и решимости, задумчивости и заботливой нежности к вещам, окружавшим ее с детства! «Гастрольная пауза» длилась 5–7 минут, и все это время, мы, зрители, волнуясь и сопереживая, неотрывно следили за героиней.
Отдавая должное эффективности психологических пауз, Константин Сергеевич предостерегал студийцев:
— Но бойтесь ненужной затяжки такой паузы. Она останавливает продуктивное действие, нарушает логику событий на сцене, вносит путаницу. Такая остановка — не пауза, а дыра. В этом случае психологическая пауза должна уступить место слову.
Много времени уделял Станиславский и такому разделу работы над словом, как ударения. На одном из занятий он пояснил, обращаясь к ученику студии, прочитавшему отрывок:
— У вас в каждом слове два ударения, а ведь это неверно. Напоминаю вам всем, что существует три вида ударений: 1) слоговое, которое есть в каждом слове, причем в единствен ном числе; 2) грамматическое, когда выделяются главные члены предложения, то есть подлежащее или сказуемое; 3) логическое ударение, то есть выделение наиболее важных по смыслу слов. Ударение — это выразитель жизни речи, элемент точности.
Константин Сергеевич подчеркнул, что лишние ударения затемняют фразу.
— Научитесь снимать ненужные ударения. Выделять необходимо только одно слово во всем речевом такте. Для этого делайте упражнения с переносом ударения в фразе с одного слова на другое, каждый раз оправдывая его. Возьмем фразу: «Я пришел сюда». Здесь может быть три варианта ударения: Я (а не кто-то другой) пришел сюда. Я пришел (а не приехал) сюда. Я пришел сюда (а не в другое место). Слово, которое акцентируется, характеризует сущность речевого такта. Мы можем сказать, что во главе каждого речевого такта стоит как бы магнитное слово. Выделение его мы и называем логическим ударением. Вот вам пример.
К страданиям чужим ты горести полна,//
И скорбь ничья тебя не проходила мимо,//
К себе лишь ты одной всегда неумолима.//
Замечу еще, что на ударное слово не следует напирать голосом, лучше сделайте перед ним незаметную люфтпаузу.
Станиславский обращал наше внимание на то, что при расстановке логических ударений необходимо в основном руководствоваться общеизвестными законами речи. Например, не делать ударений на прилагательном, если оно не сопоставляется с другим: не выделять частицы, союзы и другие вспомогательные части речи и тому подобное. Вместе с тем Константин Сергеевич допускал отклонения от этих законов, если того требовала логика событий, описываемых в тексте: «Вы оскорбили меня; но, милостивый государь, это вам даром не пройдет» — акцент сделан на союзе, хотя обычно эта часть речи бывает безударной.