Домой не хотелось ужасно! Я и так никуда не хожу. А тут все наши гурьбой отправились бродить по парку. Было два часа. Я не стала звонить домой.

А потом кто-то предложил покататься на трамвае. И тогда я решила: поеду со всеми, буду гулять как нормальный человек.

Я выключила телефон. Потому что знала, скоро он начнет трезвонить, не переставая. Будет звонить бабушка и пугать меня мамой, мама тоже будет звонить и истерически кричать в трубку.

Мы катались в трамвае от конечной до конечной. Ребята купили пиво, девчонки пили, и я попробовала. Не понравилось, да еще и пахнет противно. Вообще-то, я не люблю спиртное. Но шампанское все-таки вкуснее пива. Шампанское мне наливали дома на праздники.

Домой я вернулась часов в семь вечера.

О! Что там было!

Мама вся в слезах, с телефоном, увидев меня, закричала в трубку: «Вернулась!» Папа с белым лицом, даже бабушка укоризненно качала головой.

– Где ты была?!

Я хотела ответить, что мы просто гуляли с одноклассниками, но мать не дала мне рта раскрыть.

– Где ты была?! Отвечай немедленно! Я уже в милицию звонила!

Она схватила меня за плечи и начала трясти:

– Что? Что такое? – Глаза у нее округлились, она принюхалась, как наша Ульянка, и вдруг, ни слова не говоря, влепила мне пощечину.

– Вика! – одновременно крикнули папа и бабушка.

– Что?!

Она повернулась к ним и победоносно сообщила:

– Она пила!

Я задохнулась, закрыла лицо руками, слезы сами потекли по щекам. Правая щека горела. Папа крякнул:

– Лера, в чем дело?

– Лерочка, скажи родителям! – взмолилась бабушка.

Я замотала головой. Рыдания подступили к горлу, мешая выговорить хоть слово в свое оправдание.

Мама снова кинулась ко мне и обнюхала со всех сторон.

– Что! Что ты делаешь? – беспокоился отец.

– Я проверяю, вдруг она употребляла наркотики, – выдала она.

Бабушка охнула.

– Вика, наркотики невозможно унюхать, ты же не спаниель, – тихо сказал папа.

– А ты не реви! – приказал он мне. – Быстро отвечай: где была?!

– Гуляла...

– С кем? – взвизгнула мать.

– С классом...

– Врешь!

– Погодите, погодите, – вмешалась бабушка, – почему вы думаете, что она обманывает?

– Потому что не позвонила! – закричала мать. – Она не позвонила и телефон выключила, чтоб мы не могли ее найти! Тебе для чего мобильный купили, а? – снова набросилась она на меня.

– Господи! – запричитала бабушка. – И как же мы раньше детей растили без всяких ваших телефонов!

– Раньше время было другое, – отрезала мама.

Я не сдвинулась с места, ждала, что они еще придумают. Объяснять ничего не хотелось. Обидно было – страшно! Ну да, я виновата, бабушка беспокоилась, я не позвонила, мать всполошилась. Как это так: она уже с работы вернулась, а меня еще нет. Но если бы я позвонила, то не было бы никакой прогулки, и катания на трамвае, и замечательного веселого дня, не было бы нескольких часов свободы. А скандал... Скандал все равно был бы. Уж мама нашла бы повод.

После того как меня осмотрели, обнюхали и проверили, я все-таки смогла раздеться и ускользнуть от них в свою комнату.

Я слышала, как они ругались. Потом мама, по обыкновению, начала звонить Жене. Дозвонившись, в красках описала мое появление. Говорила она громко, так что я все слышала. Что ей отвечала Женя, я не знаю.

Но на следующий день мама объявила мне: «Папа едет в Москву, он отвезет тебя к тете Жене».

Папа отвезет меня в Москву на все каникулы?

Новость была потрясающая. И это после вчерашнего скандала!

Что же такое сказала Женя моей маме?

Папа умчался на вокзал за билетами. Вернулся через час очень довольный. Купил билеты туда и обратно, причем на удобный поезд.

Мама провожала нас, как всегда, истерикой. Сначала надавала множество распоряжений, перерыла все мои вещи, бесконечно инструктировала меня, вплоть до того, что спросила: какую книгу я возьму с собой в поезд. Но я это пережила. Я пережила даже Хемингуэя, засунутого в мою сумку напоследок. Еще бы, впереди целая неделя свободы!

В поезде мы с папой почти не разговаривали. Я забралась на верхнюю полку и смотрела в окно на пробегающие огни. Мы выехали вечером, а прибыли рано утром. Все время в темноте.

Я нервничала. Папа должен был оставить меня у Жени на все каникулы. У меня даже был обратный билет, потому что домой я поеду одна! Первый раз в жизни!

От вокзала мы пошли пешком. Все-таки это очень удобно, жить почти в центре Москвы.

Женя ждала нас. Светилось окно кухни на первом этаже, рядом с дверью подъезда. Странное окно: в нем не стекло, а целая картина из цветных стеклышек – красные подсолнухи на желтом поле...

Женя жила в запущенной громадной коммунальной квартире на первом этаже старого дома. В нашем городе таких домов почти не осталось, это из-за того, что во время войны все разбомбили. Нам на истории рассказывали. Бабушка тоже помнила то время, когда люди жили в настоящих развалинах, но продолжали работать на заводах, вернувшихся из эвакуации, а в выходные выходили на расчистку завалов, помогали строителям. Город буквально подняли из руин.

Конечно, я никаких руин не видела, их давным-давно ликвидировали. Правда, бабушка как-то показывала мне заросший дикой травой пустырь с почерневшим остовом здания. Крыши у него не было, вместо нее – покореженная металлическая конструкция. Бабушка объяснила, что до войны здесь были заводские корпуса. После войны все оказалось завалено битым кирпичом и всяким мусором, так что завод отстроили чуть дальше, завалы разобрали, а здание решили оставить, хотели что-то типа парка здесь разбить. Но то ли руки не дошли, то ли еще что, не знаю, и бабушка не знала тоже.

А еще я видела деревенскую церковь, с куполом, разрушенным авиационной бомбой. Какие-то знакомые родителей снимали дачу в пригороде, пригласили нас в гости. Церковь стояла недалеко от их дома. Маленькая, из красного кирпича, с одним куполом, вся в строительных лесах. Вокруг не было никаких построек, даже ограды не оказалось. Аккуратные штабеля досок, да под навесом кирпич и мешки с цементом.

У входа стояли нарядные люди, бегали дети. Нам объяснили, что сегодня праздник, поэтому в церкви проходит служба. Родители сразу же захотели посмотреть поближе, вот мы и отправились на экскурсию.

Я поднялась по бетонным ступеням к входу, заглянула внутрь, увидела множество маленьких огоньков, догадалась, что это горят свечи. Сразу за дверью – притвор. Он сохранился почти полностью. Я даже рассмотрела фрески на стенах. А дальше были просто сброшены вниз деревянные сходни, а пола в церкви не было. Люди стояли на земле и слушали священника.

Я спустилась вниз, встала так, чтоб никому не мешать, и задрала голову. Прямо надо мной зиял провал в куполе, а в нем, непонятно как, ухитрилась вырасти березка. Она словно пыталась прикрыть, срастить тонкими веточками рваную рану.

Я потом слышала, что бомба упала на купол, но не взорвалась, а провалилась вниз, ее обезвредили уже после войны. А церковь все стояла, ветшала и ждала своего часа.

И дождалась.

В Москве разрушений было меньше, поэтому и старинные дома сохранились. Такие, как тот, в котором жила Женя.

Мы бывали у нее и раньше. Обычно заходили ненадолго, чтоб проведать, и все, а останавливались у других родственников.

Хотя когда папа ездил в Москву один, то жил у Жени. Может, потому что нас троих там просто негде было разместить, не знаю.

В квартире три комнаты. Одна Женина. Две другие – ее соседки Татьяны. Женя говорила, что соседка – галеристка. То есть у нее есть галерея, где выставлены работы разных художников. Но не картины, а изделия из керамики, папье-маше, стекла, металла и так далее.

Женя работает в какой-то фирме, занимается дизайном подарков. Но вообще-то она тоже художник. Но, как она говорит: «Одним искусством сыт не будешь».

Папа сдал меня с рук на руки, предупредил, что мама будет звонить. На что Женя, усмехнувшись, сообщила: «Уже звонила».