— Чайку, кофейку? — приветливым голосом осведомился он. — А может, и по рюмочке коньячку? Я, честно говоря, последнее время пью только французский. Пристрастился. Говорят, предохраняет от инфарктов и инсультов.

— Гурамишвили попался со своими ценными бумагами, — с вызовом в голосе начал Тыковлев. — Того гляди его арестуют. Вся сделка коту под хвост. Вы меня крепко подставили, Исай Савельевич. Но и сами подставились. Чем вы, интересно, думаете? Каким местом?

— Я подставился? — весело рассмеялся Губерман. — Ни в коем случае, Александр Яковлевич. И вас я тоже не подставлял. Не драматизируйте ситуации. Я в Мюнхен не ездил. И вы тоже не ездили. Это раз. Мой банк сделку немцам не предлагал и ничего с ними не подписывал. Они сделку заключили с Иткинсоном, с его славянским банком. Мы специально для таких рисковых сделок этот банк и создавали, на убой, так сказать. Завтра банк Иткинсона закроется и исчезнет. И никого никто не найдет. Это два. Автандил привез ценные бумаги в Мюнхен как частное лицо, на свой страх и риск. Не волнуйтесь, в договоре Иткинсона с немцами нет ни слова ни про Автандила, ни про его векселя. Таких примитивных ошибок мы не делаем. Значит, и связи между этой сделкой и операциями Автандила никакой нет. Это три. Иткинсон и Автандил постараются смотаться оттуда еще до того, как немецкая полиция очухается. Уйдут на такси через Австрию, например, или Чехию. Это четыре. Вот и все. И волноваться вам ни к чему. Бизнес есть бизнес.

— Хорош бизнес, — желчно улыбнулся Тыковлев. — Если это бизнес, то что такое мошенничество?

— А между прочим, как они с нами, так и мы с ними, — запальчиво возразил Губерман. — Вы думаете, откуда у Автандила эти бумаги? Оттуда, с Запада. Когда у нас банки основывались, тогда нужно было предъявлять документы, что есть некоторый собственный капитал. А у кого он был с советских-то зарплат и доходов? Просили помочь наших иностранных друзей, чтобы они вошли, значит, в дело. А они нам, конечно, не деньги, а эти вот всякие ценные бумаги. Впрочем, кого это тогда, собственно, интересовало? Главное было какие-нибудь бумаги предъявить, а потом побольше государственных денег взять, собственность получить через приватизацию. В России много этих бумаг лежит. Что же, мы их солить будем? Не будем. Попробуем теперь найти у них таких же дураков, как мы сами. Согласитесь, это справедливо, Александр Яковлевич. Долг платежом красен.

— Так, выходит, Исай Савельевич, вы все заранее знали? — спросил потря­сенный Тыковлев. — Знали и меня не предупредили... А тот немецкий банк, который вы собирались за фальшивые векселя купить, он вам тоже “на убой” был нужен? Набрать кредитов у немцев, прогарантировать сделки ваших партнеров, а потом обанкротиться? Так, что ли?

— А вы быстро учитесь, — улыбнулся Губерман. — Можно было и так сделать. Но задача была другая. Выборы надо профинансировать. Денег требуется очень много. А где банковское сообщество России их возьмет? Свои, что ли, прикажете отдавать?

— Так вы не обязаны выборы финансировать, — отрезал Тыковлев. — Пошлите их подальше. Тех, кто от вас деньги требует.

— Вы же знаете, как выборы делаются, Александр Яковлевич, — вкрадчивым голосом сказал Губерман. — Или хотите, чтобы Зюганов победил? Я не хочу. И вам советую быть поосторожнее. С кем, с кем, а с вами-то коммунисты в первую очередь посчитаются. Вы ведь боитесь, что так и будет? Ну, признайтесь же, что боитесь. Иначе с чего бы это вас все подмывало Нюрнбергский процесс комму­нистам устроить. Смешно, —  сплюнул в корзину для бумаг Губерман. — Нюрнбергский процесс. Забыли, что ли, что Нюрнбергский процесс был над теми, кто коммунизм и коммунистов хотел уничтожить? Чего со страху не наговоришь! Ну, да ладно. Это я вам для того, чтобы не очень переживали. Если бы с банком получилось, то оказали бы вы неоценимую помощь в защите и укреплении российской демократии. Это вас устраивает? И себе заодно помогли бы. Так что идите себе домой и отдыхайте. Не волнуйтесь. Все без вас уладим. А то, что ваш Бойерман ругался, так и хрен с ним. На что он вам нужен. Надо уметь вовремя расставаться с друзьями, которые становятся ненужными. Сейчас у вас новые друзья, Александр Яковлевич. Надеюсь, мы будем взаимно довольны друг другом. Ну, до скорой встречи. Так держать!

Губерман нажал на звонок вызова секретарши и снял трубку телефона правительственной связи.

Тыковлеву ничего не оставалось, как выйти. Покидая кабинет, он краем уха уловил:

— Приветствую, Александр Николаевич. Был он только что у меня. Да, да. Все в порядке. Не понимает он, правда...

Дверь за Тыковлевым захлопнулась, не позволив дослушать, что он не понимает и что по этому поводу думает Александр Николаевич.

*   *   *

Контакты с Губерманом после этого прекратились.Он Тыковлеву не звонил, и Тыковлев его тоже не беспокоил. Жизнь шла своим чередом. Тыковлев засел за очередную разоблачительную книжку. Готовил выступления на собрании Москов­ского хельсинкского комитета, ходил на возложение цветов у Соловецкого камня на Лубянке, что регулярно устраивало общество политзаключенных “Мемориал”. Иногда приглашали на передачи по телевизору — “Герой дня” или “Как это было”. Губерман регулярно переводил на книжку зарплату — не большую и не маленькую. Так, среднюю. Его машиной Тыковлев решил не пользоваться и вообще не навязываться. Надо будет, позвонит. И в один из морозных январских дней Исай Савельевич действительно позвонил.

— Добрый день, Александр Яковлевич. Здоровье как? Я уж беспокоиться начал. Что-то замолчали. Забыли? Или обижаетесь? Зря, зря... Все уладилось самым лучшим образом. Иткинсон и Гурамишвили благополучно возвратились тогда. Недавно опять в Германию ездили. Все тихо, спокойно. Никаких претензий.

— Значит, обошлось, — констатировал Тыковлев. — И слава богу. Только вы меня, пожалуйста, больше в эти игры не ввязывайте. Могу помочь советом, проконсультировать, если надо, выступить... Это — пожалуйста. А от других ваших дел, связанных с бизнесом, увольте. Не хочу, не могу и не буду.

— Нет проблем, — весело ответил Губерман. — Мы с вами на том и договори­лись. Где можете, там поможете. Где не можете, никто вас неволить не собирается. У меня, однако, к вам небольшая просьба есть. Вы же знаете, сейчас в самом разгаре предвыборная кампания. Надо поддержать наших людей в Петербурге. Съездите туда. Выступите пару раз. На митинге, по телевидению.

— Это — пожалуйста, — охотно согласился Тыковлев. — Съезжу с удовольст-вием. Повидаюсь со старыми друзьями. Питер — моя старая любовь.

— Ну, вот и порешили, — констатировал Исай Савельевич. — Если можно, то выезжайте послезавтра “Красной стрелой”. Билеты мы вам приобретем. Машина за вами вечером заедет. В общем, Автандил обо всем позаботится. Он, кстати, поедет вместе с вами, если вы не против. У него там в Питере дела есть.

— Не против, — пожал плечами Тыковлев. — Вдвоем веселее будет.

— В Питере вас с Автандилом машина на вокзале будет ждать. Разместим вас в особняке на Васильевском острове. С мэрией обо всем договоримся. Впрочем, не берите в голову. Автандил все организует как надо. Пусть свои мюнхенские ошибки отрабатывает, — хихикнул Губерман. — Вы, кстати, с ним еще лично не знакомы? Великолепный грузин. Шутник, весельчак. Уверен, он вам понравится.

*   *   *

Автандил оказался грузином средних лет спортивного телосложения. Заняв место на полке напротив Тыковлева, он деловито упрятал под подушку элегантный кожаный кейс, достал из бумажной сумки-пакета бутылку коньяка, бананы, киви, виноград и приветливо улыбнулся Тыковлеву большим белозубым ртом из-под щеточки черных и, наверное, колючих усиков.

— Сейчас тронемся, — глянув в окно, сказал Автандил. — Минута до отправ­ления осталась. Предлагаю по рюмочке коньячку, чтобы колеса крутились и чтобы на стрелках не трясло.

— Ну, разве что по одной, — согласился Тыковлев. — Больше я не могу. А то спать не буду. Я лучше чайку.