Виктор ДЬЯКОВ

В СТА СОРОКА КИЛОМЕТРАХ

ОТ МОСКВЫ

Рассказ

1

Андрей входил в вагон, постоянно оглядываясь, но, увы, Таня на платформе

        так и не появилась. Электричка плавно набирала ход, а он, опустившись на жесткую скамейку, стал приводить в порядок мысли.

Они с Таней собирались, как только установится хорошая погода, съездить к Озеру и провести там на берегу весь день. Такое место Андрей знал, благо исходил все берега Озера еще мальчишкой. До самого его ухода в армию они с отцом там рыбачили и охотились. Места то были, в общем-то, не совсем безопасные — к Озеру почти вплотную подступали топкие болота. Случались там и трагедии — изредка охотники пропадали без следа. Впрочем, мать Тани не потому “встала на дыбы” и не пустила с ним дочь. Нет, она не боялась, что они заблудятся, она боялась другого. Это и взбесило Андрея... и еще больше реакция самой Тани — она как будто соглашалась с матерью. Неужели он в прошлом когда-либо дал повод для этого? Может быть, это глупо, старомодно, но он берег ее, и ей это, кажется, нравилось. Она, впрочем, тоже вела себя несовременно. Симпатичная девчонка, немного “повернутая” на “Мумий Тролле”, ждала его из армии, писала, переживала, ни с кем не “ходила”. Ждала, хоть и знала, что оттуда, где он был, вернуться можно и “сдвинутым”, и калекой, а то и вообще в “цинке”. Таня фактически была его невестой, хоть об этом нигде и никогда ни он, ни она не обмолвились. Она дождалась, он вернулся живой и здоровый. И вот когда, казалось, все разлуки и испытания позади...

Возбужденный бег мыслей прервал вал пассажиров, подсевших в вагон на остановке в райцентре. В этом городке в будний день жара погнала к Озеру, самому большому водоему в округе, довольно много народу... Он инстинктивно почувствовал опасность, хотя и не знал, какую... Это качество сильно развилось у Андрея в армии, особенно на втором году службы, когда их танковый полк перебросили сначала эшелоном в Моздок, а оттуда уже своим ходом в Чечню. Там Андрей, до того не часто, из-за дефицита горючего, садившийся за рычаги своей машины, стал настоящим, “обстрелянным” механиком-водителем. Ближе к “дембелю” его уже не тошнило от крови и ошметков человеческих тел на гусеницах, отчего в первый раз он едва не потерял сознание...

Эти трое вошли, разговаривая нарочито громко, с характерным акцентом. Вагон сразу притих. В последнее десятилетие двадцатого века большинство русских привыкли опасаться кавказцев, многие откровенно их боялись. Наверное, так же, как их предки боялись НКВД, еще более древние родичи — татар, опричников... В русской истории периодически случались такие времена, когда чуть не весь народ перед какой-то нацией или карающей организацией испытывал инстинктивный страх. В райцентре выходцы с Кавказа стали компактно селиться где-то лет пять-шесть назад. И вот к двухтысячному году более двух десятков щегольских кирпичных домов выросли на одной из окраин городка, вытеснив убогие деревянные домики местных аборигенов. Видать, вошедшие в вагон молодые парни и были обитателями этих богатых крепких жилищ или приехали туда к своим заякорившимся здесь родственникам. Однако гостями, по всему, они здесь себя чувствовать не хотели, только хозяевами.

Андрей отвлекся от душевных самокопаний. Он вновь увидел перед собой лица, похожие на те, что всего два месяца назад видел, что называется, в прорезь прицела, то бишь в триплекс люка своего танка — и потом в виде окровавленных фрагментов тел на гусеницах. Двое были еще совсем молоды — лет по семнадцать-восемнадцать, третий заметно старше, лет двадцати пяти, не меньше. Именно старший как кормчий шел впереди, выискивая места, где они могли сесть все вместе. В райцентре, как всегда, вышло немало народу, и свободных мест было достаточно. Они разместились на скамейке через проход и на ряд впереди Андрея. Он обрадовался, что не напротив — там как раз тоже освободилась целая скамейка. Ему казалось, что при столь близком соседстве между ними, как между разнополярными тучами, обязательно бы возник “грозовой разряд”.

Несколько успокоившись, Андрей было вновь вернулся к своим размыш­лениям... но громогласные голоса и смех новых пассажиров опять отвлекли его. Против кавказцев сидели трое, муж с женой и офицер, капитан-автомобилист. Андрей, зная, как негативно относится кавказская молодежь к военным, решил, что они специально туда сели, чтобы спровоцировать какой-нибудь конфликт с офицером. Он весь внутренне собрался в готовности прийти на помощь капитану в случае необходимости. Сидевшая рядом с капитаном семейная пара, примерно лет по сорока, были, по всей видимости, дачниками. У них под ногами и сверху на полке лежали их разнообразные вещи. Опасения Андрея насчет возможного направления агрессии не оправдались. Более того, старший из “джигитов” проявил к капитану неожиданное “участие”. Из пакета, который нес один из его молодых товарищей, он достал пиво и одну из банок, открыв, протянул офицеру:

— Возьми, капитан... Я сам служил, знаю, что это такое, собачья жизнь.

Сказано было с превосходством и пренебрежением, но капитан взял и, поблагодарив кивком, тут же начал пить... Андрей был удивлен, на службе он имел дело совсем с другими офицерами. В свою очередь выпив пива, “джигиты” почувствовали себя еще свободнее. Они по-прежнему общались друг с другом громко, не обращая внимания на окружающих, смеялись взахлеб... пинали ногами мешающие им сумки супругов-дачников. В сумках, видимо, было что-то бьющееся. Женщина наконец набралась храбрости и что-то им тихо сказала. Старший ответил громко, с издевкой:

— Да что ты за свое барахло трясешься... миллион, что ли, везешь?!

Кавказцы любили хвастать тем, что трепетно относятся к старшим. Но тот нюанс, что это касается только представителей их наций, обычно умалчивается. Говорить любой русской женщине “ты”, даже по возрасту годящейся им в матери, у горских юношей вошло в моду еще с семидесятых годов. А к девяностым, когда начались боевые действия в Чечне, горцы, которые почти все симпатизировали чеченцам, словно забыли слово “вы” при разговоре с любым русским, кроме тех, от которых в чем-то зависели. В реплике Старшего сквозила полная уверенность, что все русские, кроме горстки наделенных властью и должностями лиц, это обязательно нищие, не способные “делать” деньги.

Женщина притихла, более не решаясь препятствовать молодым джигитам пинать ее сумки, вытирать о них ноги... Тем более что муж, невзрачный, интеллигентного вида, побоялся поддержать ее, а капитан, “купленный” банкой пива, смотрел куда-то в сторону, явно не собираясь ни во что ввязываться. Видя, что отпора ждать не от кого, Старший стал откровенно с усмешкой рассматривать женщину, некрасивую, в очках, но с большой грудью. Он перекинулся фразой на своем языке со спутниками, после чего они дружно рассмеялись, причем все трое глядели женщине на грудь. Та густо покраснела... Муж сидел рядом, словно слепой и глухой.

— Ладно, пойдем покурим, — сказал, как приказал, Старший.

Поднимаясь, он вновь вроде бы неловко задел стоящую на полу сумку семейной пары. Качнувшись, он вдруг, словно падая, обеими руками оперся на плечи женщины, и тут же его руки соскользнули ей на грудь...

— Ой... что вы делаете?! — вскрикнула та.

Андрей весь напрягся.

— Чуть не упал... сумки тут свои порасставили, не пройти, — Старший с наглой улыбкой оттолкнулся от женщины, выпрямился и шагнул в проход. Его товарищи, довольные, последовали за ним... Ни муж, ни капитан не тронулись с места, не издали ни звука...

2

Троица как ушла курить, так больше и не вернулась, видимо, ушла выискивать для своей агрессии более приятные объекты, чем немолодая русская баба. Однако Андрей не мог их забыть до самой своей остановки. Он помнил, как обнаглели в России приезжие “джигиты” после девяносто шестого года. Но тогда считалось, что это следствие поражения в той первой войне. Сейчас совсем другая ситуация, чеченцев, бесспорно, самую храбрую, то бишь самую жестокую, самую уважаемую на Кавказе нацию, Россия бьет и бьет сильно — он сам участвовал в этом. Почему же здесь, под Москвой, по-прежнему так боятся кавказцев?