К настоящему времени уже немало издано словарей и словариков внелите­ратурной лексики, в частности и нецензурной. Авторы и рецензенты этих словарей пишут об этом как о достижении современной русской лексикографии. Особенно отмечается успех распространения этих изданий за рубежом.

Кроме того, в прессе было напечатано сообщение, что нашлись деньги для подготовки и издания Российской Академией наук словаря внелитературных слов и выражений, в том числе и нецензурных. Не хочется верить в истинность этого сообщения. За годы нашей безудержной демократии и “свободы слова” РАН прекратила издание таких ценнейших словарей, имеющих общенациональное и общеславянское научное и культурное значение, как Новый академический словарь современного русского литературного языка, Словарь языка XI—XVII вв., Словарь языка XVIII в., Этимологический словарь славянских языков... Но, оказывается, находятся деньги, спонсоры для массового издания нецензурщины, подкрепленного авторитетом Академии. Задаешься невольно вопросом: неужели опытнейшие лексикографы думают, что инвентаризируя нецензурные слова и выражения, описывая их значение, эмоциональные и прочие характеристики, они тем самым решают важную научную, академическую проблему и способствуют обогащению и повышению культуры русской речи? Напротив, мы считаем, что РАН становится в таком случае орудием разрушения культуры русской речи, ее пушкинской литературной “парадигмы”. Разве к этому когда-то призывали основатели Российской Академии наук и ее первый прославленный президент княгиня Е. Р. Дашкова? При учреждении Российской Академии наук они, в частности, писали, что Академии “надлежало возвеличить российское слово, собрать оное в единый состав, показать его пространство, обилие и красоту, поставить ему непреложные правила, явить краткость и знаменательность его изречений и изыскать глубочайшую его древность...” (Цит. по:   Л о з и н с к а я   Л.   Я.   Во главе двух академий. М., 1983, с. 81—82).

Между тем, как уже говорилось выше, и вне РАН издан не один сборник нецензурных “перлов”... “Русский мат”, отпечатанный в золотом тиснении, красуется на книжных уличных лотках. У нормального русского человека чтение таких словарей и сборников с первых страниц вызывает тошноту. Между тем некоторые лингвисты, исходя из объективистских и позитивистских позиций (раз явление существует, оно должно изучаться), считают такую работу вполне научно обоснованной.

К сожалению, примером подобного отношения языковедов к нецензурщине послужил нетактичный, а скорее — кощунственный поступок жившего до революции в России польско-русского ученого И. А. Бодуэна де Куртенэ по отношению к памяти великого лексикографа В. И. Даля. Суть этого поступка заключалась в том, что, будучи редактором 3-го издания Далева словаря (1903—1909 гг.), И. А. Бодуэн де Куртенэ самовольно включил в Словарь большое количество бранных, в том числе и нецензурных, слов, нарушив тем самым культурную традицию русской классической лексикографии. Словарь Даля — это авторский словарь. И включая в него внелитературные, нецензурные слова, Бодуэн тем самым нарушил авторские права Даля, оскорбил его память. Разве Даль, с юношеских лет до последних минут своей жизни наблюдая и записывая живую великорусскую речь, не слышал и не знал этих слов? Но будучи человеком высоких нравственных принципов, славянофилом по своему духу и творчеству, он глубоко осознавал, какую культурную, познавательную и общественно-историческую роль выполняют общенациональные толковые словари. Даль решительно отметал нецензурщину. Вплоть до нашего “демократического” времени этот поступок Бодуэна не находил последователей.

Видный языковед, признанный авторитет в области стилистики и культуры русской речи, автор монографических исследований творчества и В. И. Даля, и И. А. Бодуэна де Куртенэ, В. И. Чернышев писал по выходе Словаря Даля под редакцией Бодуэна, что включение последним в Словарь бранной, нецензурной лексики вызвало против Бодуэна “бурю негодования” и что “неприличные слова, которые он внес, нет необходимости удерживать” (Избранные труды. Т. 2, М., 1970, с. 684).

Могут сказать, что все, имеющее отношение к человеку и человеческому обществу, достойно изучения. В то же время известно, что в человеческом обществе существуют принципиально разные явления — желательные и нежела­тельные; от последних общество призвано решительно избавляться. Так, алкоголизм и наркомания требуют самого серьезного изучения, но цель его — выявить социальные, психологические и иные причины, вызвавшие это социальное и личное бедствие, и усилиями всего общества искоренить эти губящие миллионы людей пороки и условия, их вызывающие. И было бы дико и преступно, если бы изучение этих язв нашего общества имело целью их пропаганду и распростра­нение. Но именно такой результат мы получаем в случае сбора и издания массовыми тиражами нецензурщины.

Моя внучка-семиклассница говорит, что в ее классе только один мальчик не ругается нецензурными словами. На стадионе школы со спортивным уклоном, что находится напротив дома, где мы живем, школьники, по-видимому, уже не могут играть в футбол и другие спортивные игры, не сопровождая игру нецензурными выкриками. При этом у них нет и тени смущения ни перед проходящими здесь взрослыми, ни перед физруком, наблюдающим за игрой. Видимо, и он привык на своих уроках к такому “эмоциональному сопровождению”.

Так же молчат окружающие люди, когда слышат нецензурную брань в городском транспорте, на улице, в общественных местах. Это чрезвычайно тревожный сигнал, свидетельствующий о глубоком внутреннем сдвиге в нравственности, культуре, психологии нашего народа.

В принципе, нецензурщина отторгается от собственно “системы языка”, и причина в том, какие чувства выражают нецензурные слова и обороты и какие лексические средства при этом используются. Матерщина вторгается в область сугубо личных, интимных человеческих отношений. Люди, как правило, не допускают в эту сферу жизни никого постороннего; это сугубо личная, закрытая для других сфера жизни человека. Эта тайна принадлежит только любящим друг друга мужчине и женщине. Без этой тайны невозможно и другое ниспосланное людям чудо — рождение потомства, продолжение человеческого рода. Эта тайна хранит человеческую любовь, хранит семью — самую главную клеточку общества, без которой оно бы не могло существовать.

Но именно эта область человеческих отношений стала темой нецензурных слов и выражений. Этим самым они вдвойне отторгаются от собственно системы литературного языка и нормального человеческого общения. Буквальный смысл матерных ругательств (т. е. внутренняя их форма, по терминологии лингвистов) омерзителен, хотя с течением времени он потускнел; и люди, привыкшие употреблять такие выражения, уже мало его замечают. Но тем не менее и исторически, и функционально этот смысл пока еще обеспечивает отторженность, запредельность оскорбительных выражений. Матерщина, повторюсь, сродни таким антисоциальным явлениям, как алкоголизм и наркомания. Ведь обще­известно, что “язык” пьяниц и наркоманов — это мат и нецензурщина. Союз названных стихий у таких людей закономерен и органичен, поскольку обнаруживает пустоту сознания, отсутствие норм нравственности, деградацию ума, в конечном счете — разрушение личности. Так что же — этому общественному злу надо предоставлять “права гражданские” в обществе и распространять печатно?

Корни матерщины — не лингвистические, они более глубокие. Если искать действительные причины этой распространяющейся, как эпидемия, болезни, то нужно прежде всего исследовать те условия жизни нашего общества, которые привели к резкому снижению материального уровня жизни большинства народа, к связанному с этим падению нравственности, распространению массы антисоциальных явлений.

Поскольку это болезнь общества, то и бороться против нее должно в конечном итоге все общество — государство, Церковь, семья, школа, литература... Но в нынешних условиях особое место в этой борьбе должна занимать “четвертая власть”, которая во многом и повинна в снижении культуры современной русской речи, в том числе и в распространении внелитературной лексики и фразеологии, в терпимом отношении к нецензурщине.