О. Т.: Это, действительно, очень древний вопрос, уходящий своими корнями в историю. Перед тем как начать такой серьезный разговор, считаю необходимым сказать, что со многими католиками у право­славных добрые, теплые отношения. Сам я дружу с католиками из США, именно они подарили нам прекрасные копии Туринской плащаницы, которые каждый может увидеть у нас в Сретенском монастыре. Помню, в Америке один корреспондент подошел ко мне и сказал: “Вот видите, католики дарят вам копии Туринской плащаницы. Может быть, это и будет началом примирения двух Церквей? Ведь все проблемы, которые были между вами, возникли более тысячи лет назад, это было так давно, все уже забыто. Не пора ли объединиться и быть снова вместе?” Этому человеку было на вид лет 50, и я спросил у него: “Простите, каким браком вы женаты?” С некоторым недоумением он сказал, что четвертым. “А какие у вас сейчас отношения с первой женой?” Он ответил: “Нормальные. Мы остались друзьями”. “Что же вам мешает снова объеди­ниться? — спросил я. — Ведь разрыв произошел так давно, все проблемы уже, наверное, забыты. Сойдитесь снова и живите вместе”. “Нет, — отшатнулся он, — это уже невозможно! У нас теперь совсем другая жизнь”. “Вот видите, — говорю, — вы не можете соединить то, что разошлось в стороны двадцать лет назад, а тут тысяча...”. Не знаю, хороший ли я ему пример привел, но в тот момент ничего другого мне в голову не пришло.

Тысячу лет назад произошло разделение. О том, какие недопустимые новшества и фантазии — от “филиокве” до индульгенций — были привнесены западной католической церковью в основы христианской веры, расска­зывать долго. Сегодня католики в диалоге с православными готовы отказаться от всех своих нововведений, кроме одного — догмата о непогрешимости и главенстве папы в церкви. Здесь из области веры мы вступаем в сферу жесткой и зачастую беспринципной политики. “Подчинитесь главенству римского папы и веруйте, как вам угодно”, — вот столетиями сложившийся принцип политики папистов.

Митрополит Антоний Сурожский, архиерей, который придерживается весьма либеральных взглядов и который долгое время активно участвовал в экуме­ническом движении, недавно открыто заявил, что пришел к выводу, что Ватикан на самом деле стремится только к власти — власти над душами людскими и земными уделами. Мы же считаем, что власть над душами принадлежит единому Господу Богу. Вот вам и основные принципиальные различия.

Ватикан — это вовсе не только архаическое государство величиной с городской район. Это — могущественнейшее надгосударственное образование. Не прав был Иосиф Виссарионович Сталин, когда на вопрос о враждебных действиях Ватикана по отношению к СССР ответил насмешливым вопросом: “А сколько у этого Ватикана дивизий?” На самом деле у него огромная сила, огромная политическая и финансовая мощь. Вспомним хотя бы о том, что именно недооцененный Сталиным Ватикан непосредственно участвовал в разрушении Советской империи.

Вся история государства Российского наполнена непрекращаю­щимися попытками католической церкви подчинить себе непокорную православную Россию — это и поход тевтонских рыцарей в 1242 году, Смутное время, Лжедимитрий и ХХ век, когда Ватикан и гитлеровский фашизм выступили как союзники. Для нынешнего понтифика приезд в Россию стал настоящей “идеей фикс”. Но если для Ватикана приезд папы в Москву — это исполнение много­вековой мечты, то для России он означал бы падение еще одного из последних бастионов — духовной независимости Российского государства — и новый этап развала страны.

А. В.: История свидетельствует, что Запад, заключая с нами выгодные для себя договоры, легко отбрасывает их, когда почему-либо они становятся для него невыгодными. Возьмем хотя бы недавнюю историю с советско-американским договором по ПРО. Не так ли обстоит дело и с соглашениями между Православной и католической Церквами? Насколько мне известно, и понятие “Церковь-сестра”, и некие обяза­тельства католиков не вторгаться на нашу каноническую территорию возникли благодаря Баламандскому и Шамбезийскому соглашениям, в целом, как говорят (сам я полностью их текстов не читал), выгодных для католиков и имеющих выраженный экуменический характер. Договоренности эти, очевидно, впервые были нарушены еще в конце 80-х годов, когда началась католическая экспансия на Западной Украине. Сегодня, после решения папы римского об учреждении епархий в России, на них, по-видимому, можно окончательно поставить крест. Есть ли смысл в таком случае бороться за дух и букву этих соглашений? Мне кажется, тем самым мы ставим себя в несколько ложное и невыгодное положение. Католики нам говорят: ну у вас же есть епархии в Западной Европе и Северной Америке, почему нам нельзя иметь их в России? А мы отвечаем: прихожане православных церквей на Западе — либо российские граждане, либо русские по крови. Представителей коренного населения там, мол, нет или почти нет, и вообще мы, в отличие от вас, прозелитической деятельностью не занимаемся. А если в будущем у нас появится обширная иностранная паства или мы захотим ее иметь? Не дадим ли мы повод упрекать себя в непосле­довательности или двуличии? А в том, что такая паства может появиться, у меня особых сомнений не возникает. Я смотрел видеофильм о жизни английских православных (Московского патриархата), и там один священник, англичанин, отвечая на вопрос, почему он стал православным, высказался в том духе, что Православие — это чистый, незамутненный источник веры, оно ближе всех христианских конфессий к Христу, так как не подверглось никаким модернизациям, сохранило все порядки и установления древней Церкви. Такая психология близка и понятна нормальному западному человеку, предпочитающему все естественное, натуральное заменителям, в том числе и в религии. Перспективы миссио­нерской деятельности за границей у нашей Церкви, на мой взгляд, весьма неплохие. Так, может быть, лучше перейти от протестов, на которые Ватикан, скорее всего, даже не обратит внимания, к активной миссионерской дея­тельности на Западе? Я полагаю, тогда у католиков может возникнуть много проблем с прихожанами.

О. Т.: Думаю, что наша главная цель не создавать проблемы для католиков, а заниматься настоящим миссионерством — и в первую очередь в России. Любой священник, к которому приходят люди, должен помнить слова апостола Павла: “Горе мне, если я не благовествую”. Но открытие католи­ческих епархий в России никак не связано ни с миссио­нерством, ни с реальными нуждами очень небольшой католической паствы в нашей стране. И вопрос об организации епархий Ватикана — чисто политический.

А. В.: Следовательно, и отвечать на него надо политическими мерами?

О. Т.: Да, политические вопросы решаются на государственном уровне. Но государство наше сегодня ослабло. Россия больна, немощна. Этим сегодня жестоко и беспринципно пользуются все, кому не лень, чтобы получить для себя временные преимущества.

А. В.: То есть резюмировать ваши слова можно так: преграда на пути католи­ческой экспансии — сильное государство?

О. Т.: Сильное государство и сильная Церковь. Государству, а особенно такому, как Россия, необходима ясная цель, высокая идея — нацио­нальная, культурная, религиозная, отвечающая как историческим, так и современным интересам России. Об исторической ответственности, кстати, часто забывают, а ведь мы несем ответственность не только перед будущими поколениями, но и перед предыдущими, кровью и потом создававшими Россию.

А. В.: Завершая католическую тему, я хотел бы спросить: а можно ли сказать, что католики в полной мере получают Христовы Таинства? Мы, как и древние христиане, причащаемся Телом и Кровию Господа нашего Иисуса Христа, претворенными из хлеба и вина, а католики вкушают только освященные облатки из пресного теста. Можно ли вообще назвать это Причастием? Тем более что сами католические священники и монахи причащаются в алтаре на наш манер — Телом и Кровию. В свое время чешские гуситы (теперь их считают протестантами) критиковали католические таинства именно с православной точки зрения: почему, мол, мы не причащаемся, как русские — Телом и Кровию Христовыми из Чаши?