Неожиданно засмущавшись, Зефирина хотела как-то спрятать свою наготу от восхищенного взгляда мужа. Но он отстранил ладони, которыми она прикрыла грудь, и тихо сказал с улыбкой:

– Не надо скрывать то, что красиво.

При этих словах Зефирина бросилась в его объятия.

– Фульвио, ты говорил мне эти же слова в «Золотом лагере». Почему же ты мне сразу не признался, кто ты? О, Фульвио!

«От скольких бед и страданий ты бы нас избавил», – подумала она про себя.

– Я же пытался, – возразил Фульвио. – У меня долго хранилось голубое перо, которое я взял у тебя на пляже. Я собирался показать тебе его в день свадьбы, сокровище мое. Конечно, если бы я успел это сделать, мы бы не вели такую долгую борьбу… Но моя Зефирина не желала ничего ни слышать, ни видеть. Ну что мог сделать глупейший из влюбленных, натыкаясь на непримиримость упрямой девственницы? Да ты у меня вызывала просто страх…

Вид у него при этом был такой комичный, что Зефирина расхохоталась.

– Ты, Фульвио, боялся?.. Леопард, заставляющий всех вокруг дрожать… нет, я не верю… Это ты все время старался меня запугать.

– Хм… Хочешь есть?

Фульвио подвел жену к маленькому столику у камина, уставленному разными яствами.

Усевшись по-турецки на медвежью шкуру, они с присущим всем влюбленным аппетитом стали поглощать все подряд: и мессинскую рыбу-меч, и сардины, приправленные зеленью, и помидоры, и лук.

– Тебе нравится наша сицилийская кухня? – спросил он.

– Я обожаю ее… как тебя… – вздохнула Зефирина. При этом она решительно расправлялась с крылышком фаршированной рагузской индейки.

Фульвио налил ей в кубок марсалы, от которой у Зефирины слегка закружилась голова.

– А почему ты плакала там, в беседке? – тихо спросил Фульвио.

Он дотянулся через круглый столик до руки жены и поднес ее к своим губам.

– Почему я плакала, монсеньор Фарнелло?.. Действительно неплохой вопрос! – отозвалась Зефирина. – Потому что ты бросил меня из-за этой певички!

Фульвио рассмеялся.

– Святые боги, моя Зефирина ревнует к Марии Соленара! Нет, это просто замечательно!

– Вам бы не следовало насмехаться, мессир мой муж, – рассердилась Зефирина. – Потому что я люблю вас всей душой. Я отдала вам свое сердце, и если вам угодно потешаться, если вы всего лишь играете со мной…

Оставив тарелку, Фульвио подошел к жене. Он прижался лицом к ее золотым волосам и сказал:

– Неужели ты не чувствуешь, что любима… что я люблю тебя, и люблю безумно?

– Только меня? – повторила Зефирина.

– Тебя и только тебя… Что значат для меня другие женщины?

– О! А ваша Каролина Бигалло… – возразила Зефирина.

– Чего ты боишься?.. Ты, моя нежная, моя прекрасная, моя Саламандра…

Перейдя на итальянский и произнося слова с чарующей интонацией, Фульвио продолжал:

– Cara mia[51], как ты можешь сомневаться в своей власти надо мной, bellissima mia[52]… Каролина Бигалло, Андреа Пацци – случайные встречи. Мария Соленара – другое дело. Она входит в группу сицилийцев, готовых оказать сопротивление любому угнетателю… Вот почему я так часто с ней виделся с момента нашего приезда. Члены «Почетного Общества» защищают нашу свободу. Они встречаются в театре Катаньи, где она поет…

Зефирина скорчила гримасу.

– Нечего сказать, прекрасное объяснение… Могли бы и меня взять с собой, мессир.

– А мне хотелось, чтобы моя Зефирина отдохнула от пережитых нами драм… Мы подготавливаем акцию сопротивления, и мне нужно чувствовать себя спокойно… Не бояться за свою Зефирину, не думать в такую минуту о любви. «Не подвергать ее новым опасностям», – подумал про себя Фульвио, но вслух этого не сказал.

– И как же вы себя называете? «Почетное Общество»?

– Да… или еще Maffia[53], что по-тоскански означает «нищета». Очень скоро по всем городам Сицилии прозвучит клич: «Смерть Испании, Италия зовет!»

Фульвио не решился сказать, что на самом деле в этом возгласе звучит не «Испания», а «Франция». Но Зефирина и сама это знала. Посмотрев на мужа с признательностью, она прикрыла глаза.

– Maffia… бр-р-р… какое неприятное, недоброе слово… От него дрожь по телу…

– Родная моя, «Почетное Общество» объединяет только истинных патриотов. Ты очень впечатлительна. Твои нервы все еще не успокоились от того, что произошло в Риме. Постарайся теперь думать только о нас. Мне не следовало говорить с тобой об этом. Довольно того, любовь моя, что ты, наконец, знаешь, кто я и почему так добивался нашего брака. До тебя я был одиноким человеком. Меня волновала только судьба моей страны, политика и война. Прости, но голова моя была занята только одним: отомстить твоему королю за все, особенно за Мариньян. Когда я прибыл во Францию с посланием от Карла V Генриху VIII, женщины существовали для меня только как развлечение. О женитьбе я совсем не помышлял. Первой, кого я увидел в «Золотом лагере», оказалась какая-то болтливая глупышка, раздававшая слугам направо и налево бесконечные приказания, да еще тоном, который меня изрядно позабавил. Потом я снова увидел тебя, уже на турнире, посреди этого курятника фрейлин… Ты выглядела очень гордой, изящной и до невозможности хорошенькой. Я так загляделся на тебя, что чуть было не позволил противнику выбить себя из седла… Он, впрочем, оказался слабым соперником.

– Так, значит, черный рыцарь это были вы… В глубине души я всегда это знала! – прошептала Зефирина, пряча голову у него на груди.

– Но ты не знаешь, что было потом… Я спал на пляже. Чтобы укрыться от ветра, улегся за стволом засохшего дерева. Вдруг просыпаюсь и вижу – на пляж является моя Зефирина с бедно одетым парнишкой, с тем самым Бастьеном, которого ты мучила. «Что за маленькая, хорошенькая ведьмочка, – подумал я, – хорошо бы заставить ее взмолиться о пощаде». Ты меня заинтриговала. Уже тогда что-то в тебе слишком манило… Шутки ради я стащил твою шапочку с голубым пером, и до самых событий в Риме перо это было всегда со мной, – сказал со значением Фульвио.

– А что потом? – спросила Зефирина, как маленькая девочка, которой не терпится узнать продолжение истории.

– Я должен был уехать на следующий день и совсем не хотел идти на бал, который давал Франциск I. Миссия специального посланца Карла V обязывала меня держаться в тени. Размышляя о политических союзах, возможных в то время, я отправился в «Золотой лагерь». Все его обитатели были заняты тем, что танцевали павану. Вдруг я увидел в темной аллее какой-то свет и нечто маленькое и бесформенное, бежавшее мне навстречу с криком: «Скорее, месье, женщина в горящем шатре… она не может выйти оттуда…»

– Маленькое существо… карлик? – спросила, побледнев, Зефирина.

– Да, карлик, но тогда, ночью, у меня не было времени разглядеть его лицо.

– Каролюс… неужели он хотел меня спасти? – задумчиво прошептала Зефирина.

Губы Фульвио коснулись ее виска.

– Не думай больше обо всем этом, моя родная. Ты теперь со мной, со своим мужем… нет, любовником, и знаешь почти все о нашей первой встрече.

– Ну, не совсем, мессир. Почему после того, как вынесли меня из огня с риском для собственной жизни и смутили своим поцелуем, вы оставили меня в одиночестве? – спросила с упреком Зефирина.

– Да потому, госпожа резонерша, что вспомнил о вас, когда взял в плен маркиза де Багателя. Тут я понял, что это перст судьбы… Вот почему я попросил у вашего почтенного отца руки его единственной дочери.

Зефирина скорчила мину.

– Что и говорить, любопытный способ заставить полюбить себя, – заявила Зефирина. – Требовать меня в качестве выкупа, вот мысль, достойная мужчины!

– Не мог же я написать вам письмо и подписаться: «Кавалер, который не может забыть вас и безумно вас желает!»

– Это было бы куда лучше, и потом чего вы ждали от такой жены, как я?

– Ну, я хотел, чтобы жена была красивой и чувственной, горячей и нежной, верной и ласковой… В общем я мечтал как раз о такой, как ты, любовь моя.