В конце концов они оказались окружены, и им пришлось пробиваться к дороге, большинство попало в руки жагунсо Орасио. Жоан Магальяэнс и его люди отступали все дальше, число жагунсо все уменьшалось, и вот их осталось лишь четверо. Тогда Антонио Витор исчез; вскоре он вернулся с оседланным ослом.
— Сеньор капитан, садитесь и поезжайте. Здесь больше делать нечего…
И это была правда. Люди Орасио, возглавляемые Бразом, вступили во двор усадьбы Бадаро. Жоан Магальяэнс спросил:
— А вы?
— Мы пойдем пешком, будем вас охранять…
В тот самый момент, как они тронулись в путь, Браз поднялся на веранду опустевшего дома. В безлунной ночи наступила полная тишина. Люди Орасио собрались во дворе, приготовившись вступить в дом. Один из них, выполняя распоряжение Браза, чиркнул спичкой, чтобы зажечь фонарь. Из дома грянул выстрел, прорезавший мрак; человек спасся чудом. Остальные бросились наземь, а затем ползком стали пробираться к дому. Изнутри кто-то продолжал стрелять, стараясь попасть в Орасио, который находился среди жагунсо. Браз предостерег полковника:
— Осторожнее, там, верно, не один…
Они пробрались в дом с оружием наготове, напрягая глаза, чтобы разглядеть, кто стреляет. В них кипела ненависть, они готовились расправиться с последними защитниками еще хуже, чем с теми, которых только что убили на берегу реки и на дороге, — они выкололи им глаза, отрезали губы и уши и кастрировали их. Они обшарили весь дом, но никого не нашли. Выстрелы смолкли, Браз сказал:
— Наверное, кончились патроны…
Браз шел впереди, двое по бокам, Орасио немного сзади. Оставалось обыскать лишь чердак. Они поднялись по узкой лестнице. Браз распахнул дверь пинком ноги. Дона Ана Бадаро выстрелила, человек упал. И так как это была последняя оставшаяся у нее пуля, она бросила револьвер к ногам Орасио и с презрением сказала:
— Теперь вели меня прикончить, убийца!..
И сделала шаг вперед. Браз раскрыл рот от удивления. Он видел, как она проезжала вместе с Олгой и Раймундой, когда они под охраной нескольких людей бежали с фазенды. Кавалькада проехала недалеко от них, но он не стрелял. Какого же чорта она вернулась? Дона Ана сделала еще шаг вперед, ее силуэт отчетливо вырисовывался при свете фонаря.
Орасио, стоя на лестнице, прижался к стене, чтобы дать пройти доне Ане:
— Уходи отсюда!.. Женщин я не убиваю…
Дона Ана спустилась по лестнице, пересекла залу, взглянула на олеографию, висевшую на стене; пуля, разбив стекло, продырявила грудь танцующей девушки. Она вышла во двор, люди смотрели на нее оцепенев. Один пробормотал:
— Вот дьявол, храбрая женщина!
Дона Ана взяла оседланную лошадь, взглянула еще раз на каза-гранде, вскочила в седло, пришпорила коня и ускакала в темноту безлунной, беззвездной ночи. Лишь когда она скрылась из виду, Орасио поднял руку и громким голосом приказал поджечь каза-гранде Бадаро.
15
Когда доктор Женаро, любитель эффектных фраз, несколько лет спустя переехал в Баию, где были лучшие условия для воспитания детей, он нередко говаривал по поводу столкновений в Секейро-Гранде:
— Вся эта трагедия закончилась комедией…
Он имел в виду суд над Орасио, состоявшийся в Ильеусе. Незадолго до того судья вынес приговор по иску, возбужденному Орасио в защиту своих прав на владение землями Секейро-Гранде. Суд признал права полковника Орасио да Силвейра и его компаньонов и поручил прокуратуре привлечь Теодоро дас Бараунас к судебной ответственности за поджог нотариальной конторы Венансио в Табокасе. Синьо Бадаро и капитану Жоану Магальяэнсу было также предъявлено обвинение, что они зарегистрировали незаконный документ на право владения землей. Этот новый процесс не продвигался, так как Орасио, по совету Виржилио, не форсировал дела. Экономическое положение Бадаро резко ухудшилось: они задолжали экспортерам, погибло два урожая, размеры фазенды не увеличились за этот год столкновений, наоборот, были разрушены не только каза-гранде, хозяйственные постройки и сушильные печи, сгорело много молодых деревьев какао, и плантации был нанесен большой ущерб. Бадаро понадобится немало лет, чтобы хоть частично восстановить их былое богатство. Они уже перестали быть для Орасио противниками.
Судебный процесс только закрепил триумф Орасио. Он явился в тюрьму накануне суда. Лучшее помещение в муниципальной префектуре, здание которой было использовано для суда над Орасио, превратили в камеру для подсудимого. Браз отпустил солдат, он сам составил компанию Орасио. Друзья заполнили помещение, полковник беседовал с ними, велел принести виски; попойка продолжалась всю ночь.
Суд начался на другой день в девять часов утра и продолжался до трех часов ночи. Бадаро выписали из Баии знаменитого адвоката доктора Фаусто Агиара, чтобы он совместно с доктором Женаро поддержал обвинение. Новый прокурор выступит, в чем никто не сомневался, с очень слабо аргументированной обвинительной речью — он был политическим соратником Орасио.
Судья, одетый в черную тогу, вошел в залу в сопровождении прокурора, двух секретарей и двух судебных приставов. Он уселся в высокое кресло, над которым виднелось изображение Христа, распятого на кресте; из ран Христа лилась темно-красная кровь. Рядом с судьей восседал прокурор; поблизости поставили стулья для помощников обвинения — Женаро и Фаусто. На скамью защиты сели Виржилио и доктор Руи.
Судья произнес полагающиеся по регламенту несколько слов и объявил судебное заседание открытым. Масса народу заполнила зал, многие остались в коридоре. Мальчик, ставший впоследствии историком этого края, был вызван судебным приставом: ему было поручено вынуть из урны карточки с фамилиями граждан, которые будут присяжными заседателями. Он вытащил первую карточку, судья прочел фамилию, человек встал, прошел через залу и уселся на стул, приготовленный для присяжных — всего их было семь. Еще одна карточка вынута из урны. Судья прочел:
— Мануэл Дантас.
Полковник Манека Дантас поднялся, но не успел ступить и шага, как на весь зал прозвучал голос Женаро:
— Отводится.
— Отведен представителем обвинения… — заявил судья.
Манека Дантас сел, мальчик продолжал вытаскивать карточки. Время от времени кто-то отводился или обвинением, или защитой. Наконец присяжные были избраны. В публике обменивались замечаниями:
— Он будет единогласно оправдан, гарантирую…
— Не уверен… Есть два сомнительных голоса… — и шопотом произносились их имена.
— Возможно, даже три, — сказал другой. — Жозе Фария не очень-то за Орасио… Он может голосовать против…
— Вчера Руи побывал у него дома. Он будет голосовать за оправдание.
— Бадаро подадут кассационную жалобу…
— Наверняка все присяжные проголосуют за. Какой может быть разговор о кассации!
Начали заключаться пари, будет ли подана кассация. Прежний состав Высшего кассационного трибунала штата еще не сложил своих полномочий. Если поступит кассационная жалоба, Орасио, возможно, осудят или, во всяком случае, направят дело на новое рассмотрение уже другим составом суда. Большинство присутствовавших в зале считало, однако, что полковник будет единогласно оправдан и, таким образом, вопрос о кассации отпадет.
Присяжные принесли присягу «судить справедливо, в соответствии с правдой и со своей совестью», после чего уселись на места. Мальчик, вынимавший карточки из урны, сошел с судейского возвышения и уселся позади скамьи защиты. На этом месте он просидел в течение всего судебного заседания, с горящими глазами слушая прения. Даже глубокой ночью, когда некоторые из присутствующих уже дремали на скамейках, мальчик напряженно следил за зрелищем.
Разговоры внезапно прекратились, и в зале воцарилась тишина; судья приказал полицейскому инспектору ввести подсудимого. Браз вышел и вскоре вернулся, введя в зал полковника Орасио да Силвейра. С обеих сторон подсудимого шли двое солдат. Орасио был одет в черный фрак, волосы зачесаны назад, у него был серьезный, почти сокрушенный вид. Он остановился перед судьей. Наступила тягостная тишина. Присутствующие подались вперед. Судья стал задавать, вопросы:
