Старик развел руками.

— Все равно придется будить.

Они похлопали в ладоши, но в доме никто не отозвался. Тишина. Окраинная уличка в поселке Феррадас. Небольшие глинобитные хижины; некоторые из них покрыты соломой, две-три — черепицей, большинство — железом. Здесь жили распутные женщины, сюда в праздничные дни приходили работники с фазенд за любовью. Старик постучал посохом в дверь. Постучал еще и еще. Наконец послышался сонный голос женщины:

— Кто там? Какого чорта вам нужно?

Тут же мужской голос добавил:

— Ступай дальше… Здесь полно… — и человек закатился довольным смехом.

— У них посетители… — заметил юноша. Ему казалось невозможным передать покойника дочерям, когда те спят с мужчинами.

Старик на мгновение задумался:

— Выхода нет… Надо же все-таки сдать его…

Сеаренец вмешался в разговор:

— Не лучше ли обождать?

— Ну, а с ним что делать? — и старик показал на труп. — Его давно пора хоронить. Надо бедняге успокоиться…

И закричал:

— Лусия! Виолета! Лусия!

— Ну что тебе там еще надо? — спросил на этот раз мужской голос.

Старик кликнул третью дочь:

— Мария! Эй, Мария!

На пороге соседнего дома показалась старая заспанная женщина. Она вышла, чтобы отругать за шум, но, увидев покойника, остановилась и только спросила:

— Кто это?

— Их отец… — ответил сеаренец, показывая на дом.

— Что, убили его? — поинтересовалась женщина.

— Нет, умер от лихорадки…

Женщина подошла к ним. Взглянула на труп и отвернулась. Лицо ее исказилось от ужаса:

— Какой кошмар!..

Старик спросил:

— Они дома? Что-то никто не выходит…

— У них этой ночью была пирушка. Праздновали день рождения Жукиньи, что гуляет с Виолетой. Пьянствовали до утра. Поэтому и не просыпаются.

Она тоже стала кричать вместе со стариком:

— Виолета! Виолета!

— Что там такое? Какого дьявола вам нужно?

Женщина пронзительно закричала:

— Это твой отец!

— Что? — донесся из дома пораженный голос.

— Твой отец!

На мгновение наступила тишина, сменившаяся вскоре шумом; люди в доме заметались. Дверь открылась, и в ней показалась женская голова. Виолета увидела группу людей, вытянула шею и узнала в покойнике отца. Она испустила крик. Шум в доме усилился.

Вскоре вся улица пришла в движение. Из домов высыпали женщины, за ними стали выбираться и ночевавшие у них мужчины. Проститутки вышли полураздетые, некоторые были в одной рубашке. Они окружили покойника, вполголоса обменивались замечаниями:

— Умер от лихорадки…

— Никто от нее не выживает.

— Не заразит он здесь еще кого-нибудь?

— Говорят, зараза передается даже по воздуху…

— Лучше бы его поскорей похоронить…

— Он так долго не видел дочерей… Когда он узнал, что они сбились с пути, то пришел в ярость…

— Говорят, что он не появлялся в Феррадасе, потому что ему было стыдно.

У женщин помятые лица — это мулатки, негритянки, одна или две белые. На ногах и руках, а у некоторых и на лице следы побоев. В воздухе носился запах спиртного перегара, смешанный с дешевыми духами. Одна мулатка с копной растрепанных волос подошла к покойнику:

— Я один раз спала с ним… Это было в Табокасе…

Наступила тишина. Виолета все еще стояла у порога, боясь приблизиться. Мулатка распорядилась:

— Несите его в дом.

Вышли и Лусия с Марией. Лусия причитала: «Отец мой, отец мой!» Мария подошла тихонько, с испуганными глазами. За ними появилось несколько мужчин. Одна из женщин пошутила:

— Жукинья, твой тесть умер…

Старик одернул ее:

— Имейте уважение к покойному…

Другая обругала ту, что позволила себе шутить:

— Грязная шлюха…

Подняли гамак, отнесли его внутрь. Все вошли в дом. Некоторые мужчины еще застегивали брюки; женщины пришли как были, полуголые. Все они казались одного возраста, кожа одного цвета, у всех был одинаково болезненный вид. Это были людские подонки, затерявшиеся здесь, на краю света. Пять комнатушек, из которых состоял дом, были заняты пятью женщинами; покойника пришлось положить на постель Виолеты в первой комнате. Старик зажег огарок свечи, которая уже почти догорела. На стене над кроватью висела гравюра святого Бонфима и была наклеена вырезанная из журнала фотография с изображением белокурой голой женщины. Лусия рыдала, Мария убирала покойника, Виолета отправилась за свечой. Люди заполнили коридор. Жукинья прошел в дом, добыл бутылку кашасы и стал угощать ею людей, принесших покойника. Мария сняла гитару, висевшую у изголовья кровати, на которую положили покойника.

Старик сказал сеаренцу, показывая на Марию, проходившую с гитарой:

— Я знал ее, когда она была еще девчонкой. Хорошенькая была. Потом стала такой красивой девушкой… Она вышла тогда замуж за Педро. Теперь и не скажешь…

— Ну, еще остались следы…

— Распутная жизнь быстро пожирает красоту женщины.

Юноша с интересом поглядывал на Марию.

Некоторые женщины пошли одеваться. Перед тем как уйти, один из мужчин предложил Лусии свою помощь. Виолета с Жукиньей долго подсчитывали, во что им обойдутся гроб и похороны. Получалось дорого. Они вошли в комнату, где возле покойника находились Лусия и Мария. Стали обсуждать вчетвером. Жукинья держал себя как член семьи. Подсчитали имевшиеся деньги, оказалось, что на покупку гроба не хватит, да и место на кладбище стоит очень дорого.

— Придется похоронить прямо в гамаке… — сказала Лусия. — Покроем его простыней.

Виолета, уже успокоившаяся после первого приступа отчаяния, спокойно сказала:

— Я вообще не понимаю, почему его сразу не похоронили возле дороги… Он никогда не интересовался нами…

— У тебя просто нет сердца… — прервала ее Мария. — Не знаю только, чего ты раскричалась, когда увидела его… Притвора… А он был хороший человек.

Виолета хотела было ответить, но Мария продолжала:

— Ему было стыдно, что мы гулящие… Он очень переживал… Не то чтобы он нас не любил…

В коридоре старик, принесший покойника, рассказывал пришедшим, как человек умер, как в три дня подорвала его силы эта проклятая лихорадка.

— Никакое лекарство не помогло ему… В лавке фазенды Бараунас за ним остался большой долг за лекарства… Ничего не помогло.

В комнате, где лежал покойник, продолжалось обсуждение предстоящих похорон. Лусия, женщина религиозная, предложила пригласить брата Бенто для отпевания. Жукинья выразил сомнение, что монах согласится прийти:

— Он ведь не ходит в публичные дома…

— Откуда ты это взял? — спросила Виолета. — Когда у нас умерла Изаура, он пришел… Только дерет он здорово.

И она ничего больше не сказала: ей не хотелось, чтобы люди подумали, будто она не любила отца. Жукинья поддержал ее:

— Он приходит только за большие деньги. Меньше чем за двадцать мильрейсов не пойдет…

Лусия собиралась уже отказаться от своего проекта:

— Ну, раз так, не будем звать… — Но посмотрела на покойника, на его худое, позеленевшее лицо, которое как будто улыбалось в оцепенении смерти. И с ней началась истерика. Ей было тяжело оттого, что отца похоронят без молитв, она разразилась рыданиями: — Бедненький, его похоронят без отпевания! Он никому в жизни не сделал зла, хороший был человек… И вот теперь он уйдет от нас без молитвы. Никогда я не думала… Отец мой…

Виолета взяла ее за руку — это был самый ласковый жест, который она знала.

— Мы сами помолимся… Я еще помню одну молитву…

Но мулатка — та, что спала однажды с покойным, — слышавшая из коридора весь этот разговор, вытащила из чулка двадцать мильрейсов и отдала их Лусии.

— Не хороните его без отпевания…

Вот тут-то и пришла Жукинье мысль устроить сбор. Он предложил присутствующим сложиться. Один из мужчин, которому нечего было дать, вызвался сходить за братом Бенто и ушел. Это было его приношением.

Лусия вспомнила, утирая слезы:

— Нужно напоить кофе людей, которые его принесли…

Мария отправилась на кухню. Потом она позвала старика, юношу и сеаренца, и все поплелись за ними. В комнате остались только Виолета и мулатка, давшая двадцать мильрейсов. Ей еще никогда не приходилось видеть мирно покоящимся на смертном одре человека, с которым она спала. На нее это произвело большое впечатление, будто умерший был ее близким родственником.