— Послушай… А давай пойдем на компромисс, — задумчиво предложил Костя.

— Знаешь определение компромисса? Компромисс — это когда всем плохо.

— Так вот, компромисс, — продолжал Тополь, словно бы не расслышавший моей последней реплики. — Разделим отряд на две части. Я и принцесса Лихтенштейнская вдвоем пойдем через Темную Долину, потому что так безопасней и для меня, и для нее, и здесь не о чем спорить. А ты и потенциальный принц Лихтенштейнский, ха-ха, пойдете через Свалку. Тебе ведь так хочется на Свалку, а идти туда одному тебе неудобно с морально-этической точки зрения. Вот так, по двое, мы спокойно пройдем через Зону и пересечем Периметр. Мы — севернее, вы — южнее. Встретимся в «Лейке». Там же и обсудим, какой маршрут по факту веселее и в какой пропорции делить деньги, которые отчинит папенька нашей Ильзы. Как тебе такой компромисс?

Тополь смотрел на меня своими спокойными глазами и ждал ответа.

Ильза и Иван, крепко взявшись за руки, тоже смотрели на меня с расстояния в двадцать метров. И тоже ждали ответа. Хотя услышать его, в силу расстояния между нами, они не могли.

Я посмотрел на них, оценивая. Иван казался отдохнувшим и порозовевшим. Словно бы с курорта десять минут назад прилетел. Разве что лицо его не в меру порозовело и стало еще более похоже на поросячью морду. Не хватало, пожалуй, только мокрого пятака.

Ильза — и та после ночевки в комнате Неразлучника построжела и даже вроде как похорошела (хотя закрути меня птичья карусель, если в Зоне хорошеют!). Я провел взглядом по блестящим черным волосам принцессы и понял: если бы не Ильза, а точнее, если бы Ильза не была Ильзой, я бы принял предложение Тополя разделиться на два отряда. А так — так нет. Не отпущу я Ильзу с этим раззявой Тополем!

— Твоя взяла, Костя. Пойдем через Долину, — сдался я.

— Я так и знал, что в тебе ревность взыграет! — пошутил Тополь.

То есть это ему казалось, что он пошутил.

А мне казалось, что я влюбляюсь. В самый неподходящий для этого момент.

— И вот там, возле горы… забыла, как она по-русски… Драй Швестерн.

— Три Сестры, — подсказал Иван.

— Да… Правильно! На гора… Три Сестры стоит мой замок… — продолжала Ильза с обезоруживающей улыбкой. — Наш замок, то есть замок мой семья… Он такой… очень красивый… наш замок. Крыша мой замок сделать из… из… — Ильза посмотрела на меня, словно я наверняка должен был знать, из чего у них крыша.

— Из черепицы, — подсказал Иван. Этот точно знал, потому что видел.

— Да. Сделан из черепиц. Коричневый цвет такой. И у нас еще есть квадратный… большой баш… баш… башка?

— Башня, — обреченно подсказал Иван.

— Да. Башня. И крепостной стена. С зубами.

— С зубцами, — поправил Иван.

Я улыбнулся «стене с зубами».

Мы шли по Темной Долине уже два с половиной часа. Ильза развлекала нас легендами и мифами родного Лихтенштейна.

Я узнал много нового — как ее папашка прижил от танцовщицы кабаре четверых бастардов, как ее дедуган чуть не утонул в бочке с крепленым вином, куда он свалился, потому что наблюдал за свиданием своей горничной и китайского посла по имени Сунь Гуй, как ее прапрадедушка едва не застрелил хрустального оленя и как ее прабабушку прокляла нищенка, которой та не пожелала подать монету после Пасхальной службы… Пожалуй, если бы все эти конфитюрные истории рассказывала какая-нибудь претенциозная дура, я бы не стал вникать. Подумаешь, враки напополам с полуправдой, какие всюду в Европе сочиняют для того, чтобы содрать с туристов побольше бабла за обед в том или ином жутко историческом ресторане. Но так как все это рассказывала Ильза своим чарующим, с легкой хрипотцой, голосом, очаровательно путая падежи и склонения, изобретая новые выражения и без колебаний кастрируя старые…

— И на этой стене… мой мать и мой отец один раз… петь дуэт Зигфрида и… и… Брунгильда… Из… Геттердаммерунг…

— Из оперы «Гибель Богов», — помог с переводом Иван.

— А потом мой отец… наделал моей маме… предложение!

Я посмотрел на Ильзу умиленно. Ах, как это рафинированно прекрасно! «Наделал предложение»! После того, как они исполнили дуэтом отрывок из оперы!

В общем- то это было довольно крезово — слушать милое птичье еврочириканье здесь, в Зоне. В неослабном ожидании заплутавшего зомби, оголодавшего снорка, с ума сбесившейся псевдоплоти или твердо решившего пошалить, засрав чужие мозги, контролера.

— А чем, кстати, занимается твой отец? — спросил Тополь.

— Он… собирает, — отвечала Ильза.

— Ягоды?

— Нет. Не ягоды.

— А что?

— Картинки… Собирает картинки.

— С бабами?

— Да. Картинки фламандских мастеров.

— Ты хотела сказать — картины? — уточнил Тополь.

— Да! Да! Картины! У нас две… тысяч… картин! В нашей галерее! Их собирает мой фати!

— Вот это занятие для солидного папика. — В голосе Тополя звучала убийственная ирония. Однако иронии Ильза, конечно, не заметила.

— Да-да. Папе нравится! — согласилась она и просияла.

Ну и жизнь у них, у князей! Ни фига не делаешь, только исполняешь оперы и собираешь картины. Впрочем, оно и понятно. Помню, кореш у меня был, звали его Сомов, скупщиком хабара работал. Так он когда-то бухгалтером в Европах по контракту вкалывал, пока не сел за мошенничество в особо крупных. А когда вышел, решил, что в Зоне оно спокойней и веселее, чем в Европах…

Так вот этот Сомов, помнится, рассказывал, что Лихтенштейн — это место, где весь цивилизованный мир — и Америка, и Азия, и, уж конечно, старушка-Европа — отмывает шальное бабло и складывает награбленное. Что кроме банков, где процветают всяческие полулегальные махинации, в этом самом Лихтенштейне ничего и нет. Точнее, есть: это кафешки, где обедают служащие банков, и пивные, где служащие банков надираются в хлам по пятницам.

Еще Сомов объяснял, какое удобное в этом их Лихтенштейне законодательство — в плане налогов и уголовной ответственности. Жаль, подробностей я уже не помню. Не то всенепременно принцессу своей эрудицией поразил бы! Так что у князя Лихтенштейнского, который весь этот банковский беспредел крышует, наверняка с лавандосом все в порядке. А когда денежки есть — и интересы соответствующие, респектабельные. И яхта у старикана — мое почтение. Сколько я, дурак, ни копи, а на такую ни в жисть не наскребу!

Дойдя до этой жизнеутверждающей мысли, я вдруг понял, что зверски хочу в туалет. Ибо не слишком обильный завтрак, который приготовил нам своей немытой рукой повар Тинто, совершенно не хочет держаться у меня в животе и перевариваться, снабжая мой организм жирами, белками и углеводами.

— Эй, товарищи… — позвал я.

Все остановились и обернулись ко мне — Тополь, шедший первым, Ильза, шедшая за ним, и Иван, сутулый, похожий на великана, обпившегося браги.

— Чего?

— Я отойду… минуток на пять.

— Далеко? — насторожился Тополь.

— Километра на три, — отвечал я, глядя на Тополя с укоризной. Дескать, ты бы еще спросил, есть ли у меня туалетная бумага.

— Далеко не ходи. А то нехорошо как-то… Что-то мой ПДА пошаливает… И датчик аномалий…

— Не хлюзди, Костя, — заявил я, ныряя в ближайшие кусты орешника. — Кстати, вы пока можете чайку погонять, у Тополя в рюкзаке термос. А желающие — так те и вовсе могут сделать друг другу массаж ножных протезов…

Ближайшие десять минут я был занят, да простит меня читатель за подробности, исключительно своим желудочно-кишечным трактом, который моя мама, терапевт захудалой районной поликлиники, называла всегда и только лаконичной аббревиатурой ЖКТ.

Чтобы случайно не смутить невинность ее высочества запахами и неблагозвучием, я отошел достаточно далеко от поляны, где остались гонять чаи мои спутники. Ну точно как в свое время Мисс-86!

А когда я вернулся…

Что- то пошло по звезде — это я понял еще в пятидесяти метрах от той самой поляны с хилыми осинами.

Начать с того, что я услышал мужские голоса, ни один из которых не принадлежал ни Тополю, ни Ивану.

И закончить тем, что Ильза вновь пронзительно завизжала — как давеча в Баре.