— Сказали передать — так передавай!

Бармен протянул мне черный мусорный пакет, в котором лежали несколько денежных пачек, перетянутых красной резинкой.

— Скажи Хуаресу спасибо! — улыбнулся я. — Он славный мужик!

— Что, даже пересчитывать не будешь? — удивился Любомир, знающий мой фирменный педантизм и страсть к точности в финансовых расчетах. — Сумма-то большая!

— Не буду… Что-то нет сегодня настроения! — сказал я, небрежно засовывая сверток во внутренний карман джинсовой куртки. А про себя подумал: «Разве это сумма?»

— А что в чемодане-то, Володя?

— Да золото в слитках! — сказал я.

— А-а, золото в слитках! Это дело, — сказал Любомир, широко улыбаясь в седые усы.

Он не поверил, конечно.

А зря.

Потом мы еще долго сидели с Тополем в полутьме самого уютного барного закутка.

Демонстрировать Косте золото в слитках прямо в баре я не стал. Да он и не просил. Он доверчивый, этот Тополь.

Мариша принесла нам наших цыплят. И мы долго ели их жирными скользкими руками.

Все это время белый чемоданчик лежал на столе чуть левее локтя Тополя — убрать его с глаз долой мы почему-то не решались, тем более что стол был длинный и места на нем было предостаточно.

Наконец я прикончил своего цыпленка. Отодвинул от себя тарелку. Вытер губы салфеткой.

И, мазнув рассеянным взглядом по чемоданчику, вдруг обратил внимание, что на его верхней крышке имеется некое неприметное тиснение.

Буквы. Не то кириллица, не то латиница. Целая фраза. Девиз фирмы-производителя?

Я перетащил чемоданчик себе на колени.

Кириллица. Какая-то длинная фраза, написанная вычурными вихлястыми буквами, стилизованными под рукописные. Не разобрать.

Я приподнял чемоданчик (ох и тяжелый!), поднес его поближе к лампе. И прочел:

«Меркурий светит белым на закате».

Потер глаза кулаками.

«Чего- чего Меркурий?»

— Что там такое? — в свою очередь насторожился Тополь, не забывая, впрочем, энергично работать челюстями.

— Да на чемодане надпись: «Меркурий светит белым на закате».

— Ну и что?

— А то, что это пароль… Мне Иван говорил, пусть ему хорошо лежится, что, когда ко мне за этим КМПЗ придет какой-то магистр, он скажет пароль: «Меркурий светит белым на закате».

— Выходит, этот Рыбин и был магистром? — Тополь посмотрел на меня глазами любопытного сенбернара.

— Выходит, да… Или не да… Черт! Я уже вообще ни в чем не уверен! — Я стукнул кулаком об стол.

Любомир, Мариша, Черри Торпеда и еще три официантки разом обернулись в нашу сторону.

Я извинительно улыбнулся им всем — мол, все в порядке, просто нервишки шалят.

— А какая же мораль?

— Не знаю. Наверное, такая, что не только у людей, но и у вещей судьбы есть. И что у КМПЗ судьба попасть к Рыбину, который магистр, что бы ни случилось. А еще такая мораль, что магистр этот очень хитрый. И подстраховался, чтобы наверняка.

— Жизнь — забавная штука, — произнес Тополь, отправляя в рот половинку цыплячьего крыла.

— Угу, — согласился я.

Прошел месяц.

Я наконец-то починил Маришин чайник (вот-вот, пусть видит, я мужик, и руки у меня растут откуда надо, я даже гвоздь могу забить, особенно если его надо забить кому-нибудь в голову!). И купил ей бриллиантовое колье.

Я наконец-то приобрел себе новый походный ПДА взамен старого, сгинувшего в воронке (как видно, не суждено было мне доискаться до правды и узнать, был ли у меня в ПДА червяк-стукач или все же мне померещилось?).

Я даже сделал подарок родителям — послал им с шофером в Витебск новенький минивэн с прицепом для путешествий (в нем две кровати, стол, биотуалет и многое прочее, что нужно человеку, живущему в дороге). Они всегда мечтали поездить — так пусть, черт возьми, поездят!

Но даже после приобретения бриллиантового колье и минивэна денег оставалось так много, что я даже боялся заглядывать в спортивную сумку, где они лежали (не говоря уже про белый чемодан с хромированной ручкой). Каждый день я рассматривал каталоги яхт, выставленных на продажу. Но никак не мог сделать Главный Выбор Своей Жизни…

Однажды, неожиданно погожим октябрьским утром, на мой ПДА упало письмо от Ильзы. Письмо было написано на русском языке и, судя по количеству опечаток, было напечатано принцессой собственноручно. Если опечатки опустить, получится вот что:

«Дорогой Владимир! Мое здоровье идет к хорошему. Быстро, быстро идет! Мой врач сказал, что в ноябре я обязательно должна отдыхать возле моря. Я решила, что я хочу курорт Сочи. Ты любишь курорт Сочи, Владимир? Если любишь, давай ехать туда вместе. Ты покажешь мне русский стиль. Я читать тебе стихи. Я сочиняю их недавно для тебя. Надеюсь на встречу! Твой женский друг Ильза».

Я расплылся в дебильной улыбке.

Сочи в ноябре. Что может быть глупее? Море — холодное. Воздух — тоже. То и дело срывается дождь… Дует кусачий северо-западный ветер… С другой стороны, не мог же я, патриот, написать Ильзе: «Сочи — отстойный город, в котором нечего делать в ноябре!»

Придется ехать и делать вид, что мы, русские медведи, кушающие мороженое на сорокаградусном морозе, именно так представляем себе идеальный отдых…

Я как раз набирал ответ Ильзе, когда в дверь позвонили.

На пороге стоял Тополь. Он лучился гордостью и держал в руках пухленький конверт.

— Вот, гляди чего пришло! От Ньютона! Фотки!

В конверте и впрямь были фотографии — штук семь-восемь. Глянцевитые, красивые, контрастные. Никому из нас не снять нашими тупыми цифровыми пукалками ничего подобного, как мы ни старайся.

На одной из карточек отыскался ваш покорный слуга, лихой и придурковатый. На остальных был Тополь соло. Портрет: мужественное лицо с волевым подбородком, брови вразлет, цепкий взгляд профессионального героя, три четверти. Вот Тополь с «Грозой» — поясной портрет. Вот Тополь чистит нож, взгляд сбоку. Не хватало, пожалуй, только Тополя с нунчаками.

— Круто, да… Такое и на обложку журнала «Спецназ» не стыдно поставить, — сказал я. — Подари мне одну, а?

— Да бери любую!

Я выбрал себе ту, где Тополь был снят на фоне лагеря ученых, в котором работает некробиотик Трофим. Непринужденная поза древнегреческого Аполлона, только вместо лука и стрел — автомат.

— Хотелось бы Ньютону спасибо сказать… И за фотографии, и за то, что про «звезду Полынь» посоветовал, — задумчиво заметил Тополь.

— Да что же… Как-нибудь встретим его в Зоне — и скажем это самое спасибо.

— Или не встретим, — тихо обронил Тополь. — И не скажем.

Я понимающе кивнул. Лучше не строить планов, когда дело касается Зоны.

Потом мы с Тополем пили чай и кушали сочные люля-кебабы, изготовленные моей опытной рукой из отменной парной баранины.

— А знаешь, — вдруг спросил Тополь, — что такое философский камень? Ну, тот камень, который якобы в контейнере был, который мы Рыбину загнали?

— Конечно, нет!

— Философский камень — это камень, который способен превращать любой металл в золото. Его умели добывать средневековые алхимики. И я даже прочитал, что финансовое могущество некоторых аристократических родов Европы зиждется на незаконном использовании этого самого нехристианского камешка…

— Металлы? В золото? — с набитым ртом переспросил я. — Любые?

— Пишут, что любые…

— Типа, прикоснулся — и сталь превратилась в золото, так?

— Вроде так, — кивнул Тополь.

— Честно говоря, на враки похоже… — сказал я, вываливая себе на тарелку еще одну ароматную котлетку.

— Вот и я так подумал, — отозвался Тополь.

В ближайшие десять минут ни один из нас не проронил ни слова.

Уверен, в те мгновения мы оба думали об одном и том же. А именно о том, что если прочитанное Тополем о философском камне правда… то лучше бы нам было не отдавать КМПЗ Рыбину.

Потому что… потому что потому! Неужели надо пояснять почему?

Но потом я представил себе секретные лаборатории, где на нужды Родины производятся тонны, десятки тонн отменного золота девятьсот девяносто девятой пробы, на которые Родина закупает за границей самое новейшее и самое лучшее, становясь с каждой минутой все краше и комфортнее, и мне полегчало.