– Посмотри, какая луна, – Дикий Имбирь указала на небо. – Словно чье-то виноватое лицо старается укрыться за облаками.

– И чье же это лицо?

– Моего отца, – ответила она с усмешкой.

– А мне это лицо не кажется таким уж виноватым, – сказала я, – по-моему, оно скорее печальное.

– Печальное? Ах, если бы луна могла поспорить с нами.

– Воздух такой чистый.

– Спокойно здесь.

– Не хочешь нарушить тишину?

– Споем?

– У меня совсем нет голоса.

– Да кого это волнует!

– Меня. Хотелось бы мне иметь такой же красивый голос, как у тебя, Дикий Имбирь.

– Знаешь, что говорит моя мама? «У француза был хороший голос».

– Ты имеешь в виду своего отца?

– Мама рассказывала, что он любил выключать свет и петь в темноте.

– А ты когда-нибудь слышала, как поет твой отец?

– Не помню. Мама говорит, что слышала. Мама пела мне его песни. Она хочет, чтобы я сохранила память об отце. Но кому же надо помнить реакционера?

– А твой голос?

– Я неплохо пою… Ну, вообще-то, мне даже нравится петь.

– Споешь мне что-нибудь?

– Конечно нет.

– Я знаю, как выглядел твой отец, если ты споешь, то я смогу представить себе, какой у него был голос.

– Пойдем, Клен. Мне нужно в туалет.

– Присядь где-нибудь, как крестьяне. Дикий Имбирь отошла, и вскоре я потеряла ее из виду.

Я легла на спину. Вокруг царила глубокая ночь. Мне вспомнился мой собственный отец, по которому я очень сильно скучала. От этих мыслей мне стало как-то не по себе, воздух уже не казался таким свежим, а небо превратилось в огромную ладонь, пытающуюся раздавить меня. Я почувствовала какое-то непонятное беспокойство, страх перед будущим. В голове крутилось слово «побег». Я хотела бросить школу и семью и стать маоистом. Это был единственный путь, суливший достойное будущее. Чтобы найти хорошую работу, надо быть маоистом. Но, с другой стороны, что-то меня смущало, я не была уверена, что, став маоистом, обрету счастье. Я не ждала с нетерпением окончания школы. Будущее не казалось мне таким светлым, как обещал Председатель Мао. Возможно, это голод и постоянные тяготы жизни действовали на меня столь угнетающе. И мой отец: то, как с ним обращались. В моей семье Культурная революция никогда не вызывала энтузиазма. Все мои братья и сестры считались политически недальновидными. Мне тоже было непонятно, к чему это все должно привести, В любом случае, рекорд Вечнозеленого Кустарника на конкурсе по цитированию изречений Мао произвел на мою подругу большее впечатление, чем на меня.

Вдруг я услышала пение, на какой-то момент мне даже показалось, что это плод моего воображения: такой нежный, чистый, берущий за душу голос. Песня была на иностранном языке. Это показалось мне странным. Неужели это пела Дикий Имбирь? Что это была за песня? Она на французском? Моя подруга пела так, словно владела этим языком, хотя на самом деле она его не знала, в этом я была уверена.

Песня звучала еще какое-то время, потом она стихла, и вновь появилась Дикий Имбирь.

– Звучит странно, да?

– Мне понравилось. Очень.

– Это шпионская шифровка, – пошутила она.

– Что ж ты тогда ее пела?

– Хотела, чтобы ты услышала, чем мама забивала мне голову. Правда, с началом Культурной революции она перестала.

– О чем эта песня?

– Понятия не имею.

– Врешь. Мама наверняка тебе рассказывала.

– Ну ладно, рассказывала. Сказала, что она о любви. Стихи мерзкие и отвратительные.

– А мне кажется, что они очень красивые.

– Не будь глупой, Клен.

– Но это правда. Они показывают, как сильно ты скучаешь по отцу.

– Ты же не знаешь французского.

– Ты тоже.

– Что же заставляет тебя думать, будто я по нему скучаю?

– Твой голос.

Она удивленно молчала.

– Мне правда очень нравится твой голос, – заверила я подругу.

– Он бы понравился тебе еще больше, если бы я пела: «Я скучаю по Председателю Мао». У меня бы получилось не хуже, чем по радио.

Прежде чем я успела сказать, что мне ужасно надоела эта песня, которую постоянно повторяли по радио и во время церемоний, она повернулась лицом к полю и запела в полную силу своего голоса:

Высоко в небе светила луна, озаряя все поле яркими лучами серебристого света.

На ужин мы ели сваренную в котле с коричневым рисом траву екай. Цвет этой пищи был настолько мерзок, что многих начало тошнить. Через час после ужина все собрались в тесной комнате, нашей спальне.

– Знаешь, Дикий Имбирь, та французская песня мне все-таки больше нравится, – призналась я подруге, когда в комнате погасили свет и мы улеглись спать. – Особенно теперь, когда я знаю, что это та самая песня, которую пел твой отец.

– Клен, прошу тебя, не надо опять заводить разговор о французском призраке.

– Да ладно, мне так легче бороться с тошнотой.

– Говори о чем угодно, только не об этом призраке.

– Но, Дикий Имбирь, этот призрак живет в твоем голосе, и мне кажется, что это очень добрый призрак.

Она перевернулась на другой бок и бросила мне в лицо принесенную с поля пригоршню пшеницы. Я замолчала. Немного погодя Дикий Имбирь произнесла:

– Вообще-то, чтоб ты знала, моя способность все быстро запоминать – это настоящий дар. У меня в памяти откладывается все, на что падает взгляд.

– Ну, тогда тебе нужно развивать свой талант.

– Я работаю над этим. Хочешь, открою тебе секрет? Я собираюсь побить рекорд Вечнозеленого Кустарника.

– Ты имеешь в виду в конкурсе по цитированию изречений Мао?

– Тебя это удивляет?

– Ты много на себя берешь.

– Это мы еще увидим.

– Тихо! – раздался голос Острого Перца. – Пора уже сказать «Доброй ночи» и «Да здравствует Председатель Мао».

«Страница четыреста одиннадцатая, параграф первый: "Американский империализм – это бумажный тигр…"» Я проснулась в полночь из-за того, что Дикий Имбирь во сне вслух цитировала высказывания Мао.

Полуденный зной был пронизан стрекотанием цикад. Я сидела в классе, и меня не покидало беспокойство: подруга почему-то не пришла в школу. Я решила зайти к ней после занятий, она наверняка чрезмерно увлеклась подготовкой к конкурсу по цитированию изречений Мао.

Проходя по переулку Чиа-Чиа, я заметила, что дверь дома, где жила Дикий Имбирь, широко раскрыта. Я очень удивилась, когда увидела, что растения мадам Пей разбросаны по двору, а все горшки разбиты. Какие-то незнакомые мне люди входили и выходили из дома. Группа мужчин выносила разные вещи: котлы, подушки, кухонную утварь и туалетную бумагу, они погрузили все на велосипеды и уехали. Я подошла поближе, но все равно не смогла узнать этих людей. У них на руках были повязки красных охранников, и они говорили на мандаринском наречии с акцентом, выдававшим жителей северных районов страны.

– Уйди с дороги! – заорал один из них, увидев меня.

Я отошла в сторону и тут заметила своего соседа, одноглазого старика, вышедшего на пенсию ветерана, который стоял на углу и наблюдал за происходящим. Ему был восемьдесят один год. Левый глаз ему выкололи штыком во время войны с Японией. Старик, как обычно, бродил по округе и наблюдал за всем происходящим.

– Дедушка, что здесь происходит? – спросила я, подойдя к старику.

– Тебе, дитя, лучше в это не вмешиваться.

– Но я подруга Дикого Имбиря.

– Ах, Дикий Имбирь. Бедная девочка. Всевышний Будда, да откроются глаза твои.