– Тохучар нашел себе женщину. Так что мы остаемся вдвоём.

– Может быть у него, как у тебя – ненадолго? – предположил Чиркудай.

– Нет, – вздохнул Субудей, – у него – надолго. Женщина хорошая, – он выпятил губы и прищурился, видимо, пытаясь показать, чем хороша женщина.

– Убежит, – заключил Чиркудай.

– Не скоро, – согласился Субудей. – А может быть и не убежит. Тохучар уже не мальчик, хочет иметь семью. Она кераитка, христианка. Они очень скромные и верные. Она для него лучше, чем мы.

Разговаривая, друзья шли в темноте к своей новой гере, в сопровождении четырёх нукеров. Постоянная охрана была не их прихоть, а приказ Темуджина, объявленный им на одном из ежедневных совещаний, в курене Темуджина. Они мотались туда каждый день, несмотря на огромную занятость.

Собрав всех командиров: тысячников и сотников – двести человек, – для которых пришлось ставить одну большую юрту, Темуджин сказал:

– Вы мне нужны сейчас, будете нужны завтра и до конца дней. Поэтому каждый из вас для меня представляет ценность. Чтобы я больше не видел никого из командиров – пока что тысячников – без охраны, даже в курене. За непослушание этому приказу буду переводить в рядовые нукеры. Запомните это.

Друзья подошли к своей гере и нырнули под крышу. Внутри пахло совсем не так, как на старом месте. Но они были кочевники и легко привыкали к самым необычным обстоятельствам.

– Он сегодня не придёт, – продолжил Субудей, имея в виду Тохучара: – Я издали видел его женщину. Она уже в его юрте, – говоря это, Субудей подложил в не прогоревшие угли очага березовые поленья – еще один приказ Темуджина: прекратить тысячникам и сотникам жечь в очаге кизяк.

Чиркудай догадывался, что это распоряжение созрело под влиянием Ляо Шу, которому не понравился противный запах дыма от сухого помета.

Лениво поковыряв железным штырем в котле, Чиркудай улёгся на кошмы. Едой их снабжала Хоахчин, приходившая каждый вечер. А днем она убирала общую юрту и личную юрту Чиркудая. Субудей ей строго-настрого приказал, чтобы она его дом не трогала, и не совалась туда. Хоахчин опять назвала его разбойником и украдкой плюнула ему вслед.

– Старуха сегодня тоже не придёт, – уверенно заявил Субудей. – Она помогает устраиваться Тохучару. Крутится около его женщины. Мы для неё ненормальные, – он помолчал и искоса взглянул на Чиркудая:

– А ты, почему не заведешь себе женщину?

Чиркудай пожал плечами и откровенно признался:

– Они меня не интересуют.

– Ты, что же, даже на них не смотришь?

– Смотрю.

– И ни одна не нравиться?

– Не знаю... – неуверенно ответил Чиркудай. – Может быть одна нравится.

– А кто? – загорелся Субудей.

– Её здесь нет, – вздохнул Чиркудай. – Она далеко живет.

– Хочешь, я попрошу Темуджина, и он тебя отпустит за ней?

– Не надо! – отверг помощь друга Чиркудай. – Сейчас не надо. Я знаю, что мы с ней встретимся. Но ещё не знаю когда.

– К тому времени ты станешь стариком, – убежденно сказал Субудей. – Мой отец говорил, что железо нужно ковать пока оно горячо...

– Нет, я не успею состариться, – серьезно заметил Чиркудай. – Я знаю, мы встретимся. Осталось совсем недолго ждать.

Субудей недоверчиво покрутил головой и полез в котел за мясом:

– Ну, Хоахчин, – шутливо возмутился он. – Не принесла кумыса... – и впился зубами в теплую баранину.

Чиркудай последовал его примеру.

Тохучар не пришёл. Субудей расставил шахматы, а Чиркудай зажег китайский фонарь – подарок Ляо Шу к новому месту, и они погрузились в обдумывание ходов. Субудей выигрывал чаще, но во время партии сильно нервничал и волновался. Чиркудай относился к своим проигрышам и победам хладнокровно. Ничьих они не признавали, считали, что сделали что-то не так – неправильно ходили во время игры.

Для пополнения в тысячу мужчин из тайджиутского куреня, Чиркудай придумал новую систему обучения, похожую на ту, которой его учили в тибетском монастыре. Это – путь мастера. Он построил обе тысячи, одну против другой. Его нукеры стояли стройными рядами, а новенькие, как обычно, скучились в толпу. Он въехал в промежуток между полками, привстал на стременах и громко объявил:

– Сейчас, каждый нукер отберет среди новеньких по одному человеку, и поставит его в строй слева от себя. Новенькие должны делать всё, что будет совершать его наставник, до тех пор, пока не научится быстро и точно строиться и скакать в строю. После этого посмотрим, кому можно будет доверить оружие. А пока... Учитесь молча выполнять команды, – окинув взглядом оба полка, скомандовал: – Разойдись!

Его нукеры тут же сыпанули в стороны, а тайджиуты стали топтаться на месте, поднимаясь на стременах, пытаясь высмотреть своего наставника. Нукеры, не спеша, въехали в толпу новеньких, обходя Чиркудая, как вода в ручье обходит валун, и стали выбирать. Через час около каждого воина появился конный тайджиут, который старался всё время быть с левой от наставника стороны. Они примеривались друг к другу, проезжаясь вперёд и назад.

Решив, что ознакомление произошло, Чиркудай скомандовал:

– Стройся!

Нукеры быстро стали занимать свои места в строю, но им мешали прилипшие к ним тайджиуты. Однако минут за десять сдвоенный полк построился и застыл. Шевеления в строю карались строго – нукеры больно стегали новеньких плёткой по спине.

– Вперед! Рысью! Вон до того распадка! – скомандовал Чиркудай, показав камчой в сторону холмов. – И – назад!

Сдвоенный полк тронулся с места и зарысил к холмам. Через полчаса они вернулись. К удивлению Чиркудая, неплохо выдерживая строй. В полдень он заметил несколько любопытных вдали. По коням определил, что это были Джелме и Бельгутея.

Уже после обеда, который заключался в получасовом перерыве, его войско научилось поворачивать в строю. Но нужно было еще научиться размыкаться на сотни, десятки, уходить в стороны, смыкаться, и много чего ещё. Он гонял их целый день, до изнеможения.

Отпустив замученных воинов по домам, Чиркудай, в сопровождении личной десятки, с двадцатью сотниками и Газманом, которого он назначил командиром второй тысячи, и которого тоже сопровождала десятка охраны, помчался в курень Темуджина на обязательное совещание.

Темуджин был зол. Звенящим от напряжения голосом он стал выговаривать командирам, что учения проходят плохо, и, неожиданно, набросился на Чиркудая:

– Давай! Рассказывай! Как нужно обучать новеньких! Мне сегодня доложили, что они у тебя уже ходят строем, – и, зло блеснув глазами в сторону прячущихся за чужие спины нерадивых тысячников, процедил сквозь зубы: – Два месяца топчитесь на месте, безголовые...

Чиркудаю пришлось кратко рассказывать о применённой им системе, которая сводилась к одной фразе: делай как я! После его рассказа со всех сторон посыпались вопросы, на которые он ответил. И тут, неожиданно, из задних рядов командиров донеслось:

– Если бы мы были в любимчиках и имели хороших нукеров...

Темуджин побелел. Губы его задёргались от ярости. Все притихли, наблюдая, как нойон, сжав кулаки с трудом сдерживает себя. Наконец, он справился с бешенством и очень тихо, почти шепотом, стал выдавливать в оглушающей тишине:

– Я не буду выяснять, кто это сказал... Но, предупреждаю, что если еще хоть раз услышу такую сплетню в любом курене, и не только о Джебе, но и о Субудее, и о Джелме, то – клянусь, найду клеветника, и сам отрублю ему голову. И это будет не по степным обычаям, – он немного помолчал, передохнул и продолжил:

– Хорошо, что вы не упоминаете Бельгутея. Боитесь тронуть моего брата. А он и есть мой любимчик. Все остальные только командиры. И ко всем я отношусь так, как они этого заслуживают, – и ещё не остыв, резко махнул рукой: – А сейчас – все свободны.

Домой Чиркудай ехал неторопливо, в темноте, в окружении полусотни нукеров. К нему присоединились Субудей со своей свитой и Тохучар. Они долго молчали. Чувствовалось, что Тохучар был благодарен друзьям – они не спрашивали его о семейных делах. И он первый подал голос: