Перефразируя Льва Николаевича, каждая некрасивая женщина некрасива по-своему. Красивые похожи друг на друга, как две капли воды. Но Вера редкой масти. Золотая блондинка с карими глазами. Печоринская Вера.

Вера учится на втором курсе первого Меда. Санитарка и студентка в одном лице. Заманчиво. Чем больше дистанция, тем больше шансов попасть в «десятку». Ибо клиника и тир не одно и то же. С другой стороны, через четыре года (здесь будет город-сад… тьфу!) студентка второго курса станет полноправным врачом и должна к этому готовиться. Неустанно работать над собой, читать книжки. Сотворять себе кумиров. Стремясь приобщиться к настоящей, не «школьной», медицине, студентки часто прямо от койки больного попадают в койку к дежурному доктору. Впрочем, сразу в койку необязательно.

Я пригласил девушку в подвал. Мы поиграли в пинг-понг. Она прекрасно владеет своим телом. Потом мы пили чай с бубликами в кабинете Юлика.

К тому же неглупа.

Главное — никаких штурмов. Никаких разведок боем без стопроцентной уверенности в успехе. Лучше несколько «ходок» подряд вести себя подчеркнуто корректно и потом сразу, одним движением, сдернуть трусы.

Я предложил девушке встретиться после занятий.

В восемнадцать ноль-ноль следующего дня у Театра кукол мы церемонно пожали друг другу руки и обсудили культурную программу. От кино, выставок и мороженного Вера отказалась: «очень устала».

Я проводил ее домой на Фрунзенскую набережную.

Фрунзенская! На меня нахлынули воспоминания. Весна. Лена.

Через неделю меня уже тошнило от пятикилометровых пеших прогулок по ноябрьской слякоти. Муниципальному транспорту Вера почему-то предпочитает вечерние моционы.

От посещения подмосковного «города-героя» девушка отказалась — далеко. Правдами и неправдами мне удалось затащить ее к Паше.

Хозяин отсутствовал на тренировке. В нашем распоряжении было три часа времени и две бутылки марочного молдавского вина.

Вино я буквально выжал из одного нейрохирургического больного. Больного не тематического, но с чемоданом пойла в качестве платы за суровый врачебный подвиг. На первичном осмотре он показал мне чемодан и обещал, что не забудет, а как очухался, перестал здороваться. Обычный сценарий.

Накануне ответственного свидания я зашел в его шестиместную палату. Не обращая внимания на окружающих, информировал свою жертву о наступающем всенародном празднике, то есть собственном (уже пятом в этом году) дне рождения. Попытки молдаванина ограничиться горячими искренними поздравлениями пресек в корне сообщением о длительной командировке, в которую уезжаю завтра.

Молдаванин понял, что не открутится, и полез под кровать.

У Паши девушка флегматично пригубила вино. Я искрился остроумием, но все дальнейшие тосты Вера игнорировала. Так же флегматично позволила снять с себя блузку, чем все и ограничилось. «Ты еще девушка?» — «Нет» — «Тогда почему?» — «Не хочу».

Пришлось удовольствоваться созерцанием и поглаживанием бюста идеально правильной формы. Целовалась она тоже правильно.

С тех пор мы целовались с ней каждую неделю. В связи с временным безбабьем Паша ходил на тренировки регулярно. Процедура передачи ключей превратилась в своеобразный ритуал. С ухмылками и подколками — друг знал о моих затруднениях. Как-то раз посоветовал резко, но не сильно двинуть девушке в челюсть. С устрашающим криком: «Ноги шире! Жарче! Искренней!»

Влияние регулярных тренировок.

Главный (на текущий момент) эксперт кафедры по вопросам пола ординатор Дадонидзе посоветовал мне раздеться самому и продемонстрировать девушке размер моего желания.

Это уже было.

Вера по-прежнему не разрешала даже прикасаться к «молнии» на своих неизменных тугих джинсах, но однажды вечером рассказала о пустующей бабушкиной квартире. Тоже на Фрунзенской набережной. Бабушка живет с родителями и доверяет внучке ключи. Внучка использует свободную жилплощадь для подготовки к зачетам и экзаменам.

О, я идиот! Она хочет, чтобы неизбежное произошло на ее территории. Без опостылевшего скрипучего (и чего скрипеть-то) Пашиного дивана и расшатанных табуреток на засаленной кухне.

Я наметил час «Ч».

Артподготовка началась в кафе «Птица» на Горького — в иных нет мест, а те далече.

Посмотрев меню, я понял, что цены тут низкие. Ниже пояса.

Из спиртного мы заказали одну бутылку шампанского. В кармане синей финской куртки, которая так гармонирует с новым джинсовым костюмом, покоилась фляжка «Чивас Ригал».

В предвкушении второй серии (скоро месяц, как меня заело на первой) я превзошел самого себя. Не острил — фонтанировал. Выдавил из Веры пару смешков. Сделал вид, что не замечаю таракана на стене.

Когда часы почти пробили двенадцать, а в кармане оставалось почти пятнадцать, я настоял на тачке. У набережной Вера взяла на себя лоцманские функции и уверенно направила машину к знакомому подъезду, Мы снова целовались — на этот раз под лестницей.

Я собрался с духом и спросил в лоб: или немного некрасив?

Или глуп? Или запах изо рта? Какого рожна еще нужно? Или ей вообще это не нужно?

Краснея и заикаясь, Вера призналась, что со мной ей интересно, однако она не может забыть единственного и неповторимого растлителя, который и не собирается разводиться с женой. С которым Вера скоро месяц, как разорвала дипломатические и прочие отношения.

— Пардон, а я-то тут причем?

Пошла чернуха про терпение, неопережение событий, взаимное ненападение и прочее несварение.

Пардон, но я потратил на эту дуру уйму времени и денег. Если играть по честному, то надо начинать с подобных признаний. Тогда мужчина заморозит тебя в резерве и найдет более благодатную почву для посева.

Я разразился гневной полупьяной тирадой о женской подлости, стереотипности мышления («если быстро дам, буду непорядочная»), всепоглощающем и всеиссушающем блядстве (дамы называют блядьми товарок, более популярных, чем они сами, а кавалеры тех, кто чересчур ломается), бездарном выборе партнеров и вытекающего отсюда повального вырождения нации.

Я задыхался от возмущения, в паузах между вдохами и выдохами отхлебывая из горла виски. Вместо знаков препинания.

Вера порывалась уйти, но я крепко держал ее за руку.

— Отпусти! Ну, пожалуйста, мне пора домой.

— Что, бабушка заждалась? Ничего, я тоже ждал.

— Я устала. Я не хочу с тобой ссориться.

— Ссориться?! Ты наплевала мне в душу! А я после этого должен терпеливо дожидаться своей очереди? Благодарю покорно! Иди на фуй!

Мы расстались навсегда, но без мордобоя.

Последние «бабки» я спустил на такси до Курского. Опоздал на последнюю электричку. На Измайловском парке запрыгнул в ускоряющийся 336-й — тоже последний.

От Горьковского шоссе до «Объединения» километра четыре.

Стояла тихая морозная ночь. В свете придорожных фонарей медленно вальсировали снежинки. Тонкое белоснежное покрывало поскрипывало под догами. «Снежопило… Свежопенько», — подумал я и уничтожил третью четверть бутылки. Мимо проносились жадные частники, но мне нечего было им предложить, разве что свое кровоточащее сердце и глоток «Чивас Ригал».

Уже на финишное прямой я вдруг осознал, что жизнь продолжается. Почувствовал, как прибывают силы и как онемели стопы.

Вихляя штопором, я пробежал стометровку. Закружился в пьяном танце, выделывая фигурные «па» на подернутых льдом лужицах.

Из-за поворота вынырнула патрульная машина.

От неожиданности я не поймал подброшенную вверх сумку. Сумка шлепнулась на тротуар. Что-то звякнуло. Наверное, мои многострадальные очки. «Ментовка» оперативно взяла в сторону. Хлопнули дверцы. Двое бросились наперерез.

Вдали уже вырисовывались контуры дома номер двадцать пять — последней башни по улице Свердлова.

— Ребята, в чем дело?

— Пройдемте.

— Ребята, я никого не трогал.

— Там разберутся.

— Ребята…

— Шас будут тебе ребята. В вытрезвителе.