Фонды не резиновые. Из списка вычеркнули Инну. Видимо, за аморальное поведение.

Из «сестринской» раздавался басок Юры.

Опошин пристроил своего шестнадцатилетнего сына санитаром — мальчик собирается поступать в мединститут, а пока пусть пооботрется, приглядится.

Операционные сестры соответствующего возраста носили Юру на руках. Красивый, как ангелочек и такой рассудительный.

— …сначала надо все хорошенько взвесить. Брак — дело нешуточное. Лично я не планирую жениться лет до двадцати пяти — двадцати восьми…

— Сперва нагуляешься, — пропела Рося Рублева.

Юра густо покраснел и огрызнулся.

— И сперва, и потом. Жена не стенка.

Присутствующие встретили этот афоризм аплодисментами. Юра приободрился.

— Можно, если осторожно. Лет до сорока…

— А потом?

— Потом детей надо женить, внуки пойдут. Уже не до интрижек.

Аудитория дружно прыснула.

Юрин папа давно вступил в означенный возраст урезания сексуальных потребностей, но продолжает возить персональную медсестру Олесю в Суздаль, Новгород и Псков — профкомовские маршруты не отличаются разнообразием.

Хорошо, что Юра не знает, а Михаил Николаевич не слышит.

Замученный страхами и фрустрациями, я развернул осеннее наступление по всему половому фронту. Мою первую атаку отбили, правда, без значительных моральных потерь с моей стороны.

Я увидел ее на выходе из метро «Шоссе Энтузиастов». И сразу забыл про троллейбус до кинотеатра «Слава» и проходящие троллейбусы до Балашихи. Последовал за девушкой моей текущей мечты. На трамвае, мимо грязных амбаров и дальше — пешком в «хрущобы». Пожирая глазами сильные икры «бутылочкой» и крепкую попу. Подыскивая слова. В контакт вступил только у ее подъезда.

Девушка оказалась работницей электролампового завода. Не помешает разнообразить свой стол, пардон, постель.

До постели дело не дошло. На третьем за две недели телефонном звонке я понял, что Инна — какое поразительное совпадение, но сколь разительный контраст! — боится незнакомых мужчин. К этому времени мой энтузиазм уже угас. Не потянул бы даже на три свечи. Пардон, палки.

На прощанье я рассказал девушке «именной» анекдот.

Мужик просыпается с дикого похмела и видит рядом голую бабу. «Ин-на!» Та наглухо заворачивается в простыню и отползает на противоположный край кровати. И снова, но уже громче: «Ин-на!» — «Я не Ин-на, я Лена» — «Ин-на фуй!»

Борщ, жареная рыба и кисель плотно легли в желудок. Я растянулся на широком финском «сексодроме» ответственного анестезиолога и почти задремал, когда в «дежурку», которую мы делим с травматологами, ворвался нестареющий душой Дурак Ильич (в миру Сергей Ильич Дарукин). Ворвался с рассказами о традициях русской медицины, корифеях послевоенных лет и теплом, отеческом (ныне безвозвратно утраченном) отношении к больному.

— Это несчастный человек, уже наказанный Богом неизвестно за что. Он испуган, ему больно. Вокруг незнакомые люди, казенные белые стены. В наших силах хоть немного облегчить его страдания. Поделиться любовью. Ведь любовь заложена в каждом. Любовь к Родине, любовь к матери, любовь к детям.

Надо любить больного…

Я изо всех сил кивал головой. Но Ильич, кажется, зарядил надолго. Свободному потоку глубоких мыслей помешало появление «гипсовой» сестры.

— Сергей Ильич, «лодыжки» привезли.

Травматолог удалился, а я вспомнил недавнюю байку Мефодиевой.

По пресловутому четыреста пятому приказу нельзя проводить наркоз и переливать кровь одной парой рук. Дарукина позвали в правый оперблок двадцать первого корпуса совместить кровь. Процедура несложная — в пределах программы медучилища. Сначала проверяют группу во флаконе. Для этого смешивают небольшое количество донорской крови со стандартными сыворотками. Для удобства стандартные сыворотки подкрашены: первой группы зеленым, второй голубым и третьей красным пигментами.

Сергеи Ильич исчез в предоперационной. Колдует пять, десять, пятнадцать минут… Заинтригованная Любовь Матвеевна отправилась на разведку и застала следующую картину: Дарукин ошалело чешет затылок, пузырьки из-под сывороток пусты, столик, пол и стены забрызганы кровью.

— ?!

— Люба, они у тебя испорченные. Все разного цвета.

Теперь, надеюсь, понятно, откуда взялась его партийная кличка. Вот откуда у него взялась высшая категория, ума не приложу.

Из «гипсовой», через две дубовые двери и десять метров коридора, донеслось:

— Расслабь ногу, сука! Нажрутся, а потом ноги ломают. Возись тут с вами, с алкашами!

В мое отсутствие «Панацея» позаимствовала из соседней «Денты» Гришу Корешкова. Гриша привел с собой клиентуру и закорешил с Разумовским. Недостатка в наркозах не испытывал. Уступать мне мое место не собирался. А я внезапно потерял вкус к мертвечине.

Не помню, кто принес мне газетный листок со злосчастным объявлением: «Малому предприятию требуются врачи со знанием иностранного языка». «Розыгрыш», — подумал я и позвонил по указанному номеру. «Нет, не розыгрыш», — ответили мне.

Собеседование проходило в каком-то бараке неподалеку от «Баррикадной». В тесную конусу с четырьмя стульями набилось человек пятнадцать.

Строго под шестидесятиваттной лампочкой сидел коренастый дядька лет сорока восьми в джинсах и свитере.

Дядька пустил по кругу тетрадный листок. Мы написали немного о себе.

Оказывается, он запатентовал новые лосьоны для волосистой части головы. Вернее для того, чтобы она снова заволосилась. По своим параметрам лосьоны превосходят китайские аналоги, были успешно апробированы за рубежом.

Были представлены фотографии, иллюстрирующие эффект и гарантировавшие неимоверный наплыв богатых лысаков со всего света.

На протяжении всей этой тирады тусклые блики поигрывали на гладком, как коленка, черепе изобретателя.

Я подпирал стену, изучая очередных конкурентов.

Юля опоздала. Ее пепельная грива и большие серые глаза в тон короткому пальто заполнили душную комнатенку и последние полчаса собеседования.

Я нагнал девушку уже у метро. Мы разговорились.

Два года назад окончила медико-биологический факультет нашего института. Работает врачом-лаборантом в медсанчасти. Крутая медсанчасть, крутая лаборатория. Самое современное оборудование, компьютерное архивирование результатов исследований. Юля тоже крутая: два языка, в свободное время переводит порнуху. Верстает на служебной персоналке.

Безо всякой рисовки или тушевки девушка обозначила свое кредо: ни от кого не зависеть, рассчитывать на собственные силы.

И это правильно. Паша говорит, что кавказов, кооператоров и иностранцев на всех не хватит.

От «Ждановской» до ее дома в районе 15-й горбольницы шли пешком. Болтали про генетику, программирование и трансплантологию — в ее медсанчасти тоже пересаживают почки. Уверен, что без лицензии и не за «спасибо».

В чем-то Юля легко укладывала меня на лопатки. Я терпеливо ждал своей очереди.

Снова встретились через неделю.

По лицу хлестал противный октябрьский дождик. Юля водила озябшим пальчиком по афишной тумбе. Я нырнул к ней под зонт и прижался губами к пепельным волосам. Осторожно обнял за плечи.

— Ты такая теплая! А мне очень холодно.

Юля повернула ко мне свою очаровательную мордашку.

— Нашла! Феллини «А корабль плывет». И совсем рядом.

Мы ввалились в полупустой, зал, дожевывая мороженное. Когда выключили свет, я начал оттаивать.

Есть в этом что-то детское: украдкой гладить острую коленку, одновременно пытаясь найти в темноте ее губы. Детское и прекрасное.

После фильма зашли в пиццерию. Откровенная рыгаловка.

Я шутил. Юля смеялась. И наоборот.

Она рассказала, как в студенческие годы послужила на благо советской науки. Тогда ее тетка кропала «диссер». Не припомню темы, но срочно понадобилось пятьсот презервативов. Ох уж эти ученые — приспособят все, что попало, подо все, что попало.