Генрих притормозил.

— Не был?

— Не-а.

— Позор!

Света почти не краснела при виде искусственных членов всех цветов и размеров. С ручками, регулировкой температуры, выбросом спермоподобной жидкости, шестью скоростями и так далее. Обоюдоострых для лесбиянок, спаренных для любителей «сэндвича», оформленных под авторучку для студенток. На тот случай, если лекция окажется неинтересной.

Меня не растрогали куклы, плетки и наручники. Оно и понятно.

Непонятно, на кой мне сдался двадцатидюймовый черный фуй с рельефно выпирающими венами, который я купил, отстав от экскурсионной группы. Скорее всего, свою последнюю франкфуртскую покупку я сделал в пику Свете.

Все давно поняли, чем для меня закончатся сегодняшние посиделки, но никто не ожидал от Лены такой прыти. Ровно в полночь она попросила присутствующих очистить помещение и начала стелиться.

Андрон устроился на диване в ординаторской, пожертвовав своей личной жизнью ради друга. Катя ушла спать в «неотложку».

Дальнейшие события можно назвать сексом по медпоказаниям.

Упражнениями для душевной релаксации. Взаимоотношениями двух физических тел с тремя степенями свободы. До четырех утра мы выполнили и перевыполнили намеченную Леной программу. За себя и за того парня. То есть за Куранова. За всю ночь не произнесли ни единого слова. Издавали лишь нечленораздельные (но весьма громкие) звуки.

А чего стесняться. Я совместитель. Чужой. Е*ал чужую.

Оставалось спать часа два с небольшим. А завтра еще ночь в «неотлоге» — наменялся. Я хотел поцеловать Лену в лобик — по-отечески.

Получилось в губы. Тут ее и прорвало. Призналась в любви. Хорошо, что это у нее ненадолго. До следующего дежурства.

Вечером я устроил хозяевам прощальный ужин. За три недели — первый вечер дома. Закуску и выпивку взял в «Алди» — одном из сети самых дешевых из хороших и самых хороших из дешевых западногерманских универмагов.

Уплывала последняя валюта. Все проекты обогащения провалились. Водку потребили. Юбилейные рубли не вызвали у нумизматов дикого восторга и, тем более, желания их купить.

Мы хлебнули вина, зажевали сыром и будочками, отщипнули колбаски и распечатали торт.

И-э-эх! Двум смертям не бывать. Я вытащил из сумки янтарное ожерелье и часы «Слава». Даже турки отказались. Или продавец из меня хреновый?

Последовала серия ответных импровизированных подарков. Мы присели на дорожку, потом бодро подхватили чемоданы и коробки.

Света тоже поехала на вокзал и даже чмокнула меня в щечку — как ни в чем ни бывало. Но не так, как год назад на Ленинградском…

Утром «боевая слава» преподнес нам очередной сюрприз.

Оказывается, аминазин на него не подействовал.

Я выслушал связное повествование о ночной пьянке со звоном стаканом, песнями (не помню такого) и развратом.

Парируем сюрприз сюрпризом. В дневнике я подробно описал клинику психоза — дедушкиными словами. На обходе дал пациенту выговориться и молча протянул заведующему историю. Тот прочитал мой дневничок, понимающе покачал головой и стал готовить больного Варфоломеева к переводу в «психосоматику». Так называется местное лечебно-исправительное учреждение строгого режима.

Варфоломеевской ночи не получилось.

На границе прыщавый лейтенантик тупо уставился в ничем не замаскированную горку антикоммунистической литературы (втюхали все-таки, «просветители»!). Я внутренне напрягся. Сила привычки.

— А… это… «Плейбоя» нету?

— Нет.

— Жаль. Так, хотел полистать.

Белорусский вокзал встретил меня шумом и вонью. Ну почему в наш бензин не добавляют катализатор?!

За стеклами «табачек» красовались новые, «кооперативные» цены. Простые по рублю, «Космос» по три. Совершенно свободно.

У одного из ларьков начала быстро формироваться очередь. Я остановил прохожего.

— Ты че, земляк, с Луны свалился? Там по талонам дают.

— По каким талонам?

— По декабрьским. На сахар. Пять пачек на талон.

Прогресс. Когда мы уезжали, привокзальные цыгане торговали «бычками» в майонезных банках. Водители троллейбусов перекрывали движение вверенными им транспортными средствами, требуя немедленной выдачи по две пачки любых на рыло.

Я со смаком затянулся «Газуаз капорал».

He вылезать из больницы сорок восемь часов — это вам не хер собачий. А собачачий. Далеко позади остались молодые годы, когда можно было толком не спамши, не жрамши толково лечить по трое-четверо суток кряду. Кочуя из Москвы в Щелково и обратно или переползая из отделения в отделение или вообще окопавшись на одном месте вопреки положениям КЗОТа.

Получая при этом моральное удовлетворение. Как заявила однажды одна из моих дальних родственниц по матери, если получаешь моральное удовлетворение от своей работы, стыдно даже заикаться о материальном поощрении. Теперь я посылаю таких умников на три буквы. Но сегодня — особая ситуация. У Фроловой внезапно скончался муж. Вышла в магазин за макаронами, а когда вернулась… Разрыв сердца.

Скорбь, покупки, готовка… А сколько беготни с ПОСБОНами и кладбищами! Ну куда ей дежурить?

Я подменил Рону Натановну на экстренном аппендиците. Керцер попросили из гинекологии, и она вытеснила из «неотлоги» Прасковью Денисовну Савлову — на пенсию.

После экстубации я откатил «аппендицит» в смотровую дожидаться санитаров. Зверски хотелось есть — с перепоя какой завтрак?

Дежурные службы больницы долго колебались и, наконец, решились на казенный кошт. Не за казенный счет, конечно. Обед, ужин и завтрак стоят пять-шесть рублей или около того. Конкретную стоимость устанавливает пищеблок в зависимости от конкретного меню. Правда, меню, то есть альтернативы, как раз и нет. Как в известной рекламе, приписываемой Г. Форду[57].

Конечно, по качеству профессионально изготовленные блюда уступают кустарным поделкам. Зато бедным интернам и ординаторам больше не приходится накручивать километры по ближним и дальним магазинам в поисках скудных даров социализма с человеческим лицом. И, главное, регулярное кормление без поздних обедов в восемь вечера и ранних завтраков в четыре утра.

Зайчук попытался испортить мне аппетит.

— А почему у вас больная не дышит?

Нет, он никогда ни к кому не обращается на «вы». Имелась в виду анестезиологическая служба.

— А почему вы так спокойно об этом говорите?

Я медленно отложил ложку в сторону и прошествовал в «смотровую». Больную уже отправили в профильное отделение. Это не вредность, просто своеобразное чувство юмора. Сродни моему.

— А почему вы не сопровождаете больную? — после группового изнасилования в лифте спящей красавицы (кстати, тоже после аппендэктомии) санитарам больше не доверяют. От анестезиологов требуют участия в транспортировке одурманенных пациенток.

— Еще не вечер. И она не в моем вкусе.

Профессорша всерьез взялась за мое воспитание. Каждое опоздание, пусть даже на две минуты, учитывалось. «Меня не волнует расписание электричек и пригородных автобусов. Сначала разберитесь с собственным расписанием. Выходите раньше. Я, например, ровно в семь-сорок включаю сигнализацию и запираю дверь. Каждый день, кроме воскресенья. Вот уже сорок лет. А вы человек непунктуальный. Я не хочу ни за кого краснеть перед Джеффом. И потом, что это за самодеятельность? Зачем вы ему звонили?»

Первым отчалил некий Максудов. Помнится, именно он пытался произвести на экзаменаторов впечатление бессвязно-беспредметным описанием своей псевдонаучной деятельности.

Может быть, Джефф принял его за шотландца (McSudow) или родственника Макса фон Зюдова?

Спонсоры не собирались укрупнять отряд советских стажеров.