Презентации фармацевтических компаний идут параллельно в нескольких аудиториях.

Вдруг какая-то фирма в рекламных целях обещает по сто долларов за присутствие. «Совки» ринулись в означенном направлении, сметая все и всех на своем пути. Отсидели полтора часа. В конце концов выяснилось, что деньги перечислят американским гражданам (по карточкам участников), причем безналом.

Ну почему, почему, товарищи, на подобные мероприятия не командируют практикующих врачей? Ведь на действительных и прочих членов валюту находят. Представляете, если бы на международные соревнования отправляли представителей Госкомспорта без сборных?

Представляем. Уже привыкли.

Но мы (то есть кафедра) со своей стороны делаем все возможное и невозможное, чтобы приобщить отечественных тружеников клинка к достижениям мировой анестезиологической науки. Взять, к примеру, прошлогодний советско-германский симпозиум или недавний курс лекций в Москве под эгидой ВФОА. Принимаем ведущих светил из США, Великобритании, Японии.

Нелли Алиевна говорила вполголоса, да никто особо и не прислушивался. Кафедралы знают, что вышеупомянутый курс проводился на английском языке — синхронный перевод в наше время стоит недешево.

После недели тарабарщины и мелькания разноцветных слайдов курсанты получили красиво оформленный сертификат и разъехались по городам и весям — с тем же багажом знаний, с каким и приезжали. Многие спекульнули черной икрой и накупили баксов по курсу ниже «черного».

А отделенческим не до конгрессов. На анестезиологию Боткинской обрушилась очередная черная полоса.

У Полины Стефановны умер плановый больной — анафилактический шок от полиглюкина. Всевидящий, всеслышащий и всезнающий Львов прошляпил отца Ревякова.

В 87-м тот перенес резекцию по язве двенадцатиперстной кишки и до начала 90-х чувствовал себя нормально. Потом развилась язва анастомоза.

Произвели ваготомию[43]. После операции появились неврологические расстройства с нарушением глотания и поперхиванием. Больной продолжал лечиться в 15-й хирургии, пока не заработал аспирационную[44] пневмонию. По личной просьбе Ревякова его перевели в ГБО и в первый же день наложили трахеостому. Нарастала дыхательная недостаточность, присоединились не вполне понятные боли в животе.

Многочисленные бронхоскопии, релапаротомии, ИВЛ и вазопрессоры не предотвратили печального исхода.

Наверное, Ревяков еще долго не сможет здороваться с нашим братом без подспудного желания набить морду. Порноспасатели!

Гошина соратница Рона Натановна порвала пищевод во время интубации. Последовала еще одна операция, сейчас лечат от медиастинита[45]. Чем все кончится, пока неизвестно.

На единственном бесплатном дежурстве в «неотложке», которое должны отбывать аспиранты ежемесячно, я умудрился поиметь две трудные интубации. В обоих случаях на выпавших грыжах межпозвонкового диска. В обоих случаях интубировал в положении больного на боку. В обоих случаях чувствовал, что лучше делать это на спине и уже потом поворачивать. В обоих случаях все обошлось. Так что на общем фоне мои треволнения выглядят мелкими до микроскопических.

А у реаниматологов не бывает светлых и черных полос — одно говно… Вон как набычились и молча надираются.

Подтягивался нобилитет — профессура, доцентура (Паша бы продолжил: политура, хронитура) — из близкородственных институтов.

Нобилитет приветствовали сдержанно — без вставания и громких продолжительных аплодисментов. Демократия-с.

Подносили новые и новые ящики со спиртным, меняли закуску.

Постепенно набирая силу, заморосил дождик. И откуда он только взялся? Наверное, с неба.

Вода с непроверенным уровнем радиоактивности разбавляла напитки и салаты. Нобилитет позвали в дом. Мне поручили сколотить бригаду носильщиков для частичного перемещения внутрь мебели.

Внутри высокая стройная девушка в легком платье колдовала над стареньким катушечным «Грюндигом». Она просунула зачищенный проводок в паз на задней панели и грациозно повернулась к немому динамику.

Я тоже онемел.

В «дачной форме одежды» (цитирую текст официального приглашения) моя былая соперница и — в скором будущем — соседка по оксфордскому общежитию смотрелась просто потрясающе. Наверное, вчера мне что-то помешало ее толком рассмотреть.

— Инночка, оторвись на минутку. Все равно дождь. У нас хлеб закончился. Тебе, как самой трезвой, Петр Алексеевич доверяет свою машину, — Нелли Алиевна протянула прекрасной нимфе ключи и деньги.

Пьяненький лауреат Государственной премии отвлекся от собеседников, которым впаривал что-то про метеориты и параллаксы. Энергично помахал Инне ручкой.

Ишь как лыбится, кобель старый.

— Магазин на станции, дорогу помнишь, — шефиня перехватила мой взгляд, — Возьмешь двадцать белого и двадцать черного. Тебе понадобится грузчик. Этот подойдет?

Пронзительные голубые глаза изучили мои антропометрические данные.

— Вполне.

— Тогда марш за мешками. Спросишь у Надии Алиевны.

Я оторвался от земли и, шумно хлопая крыльями, полетел на второй этаж.

Белая «Тойота Лендкруйзер» неслась по узкому гладкому, как стеклышко, шоссе. Сто десять. Инна вела машину, как заправская гонщица. Брала повороты, практически не сбавляя скорости. Выбираясь из лужи перед ларьком на асфальт, переключила короткую ручку справа от рычага трансмиссии. Нет, я знаю, что у джипов есть такая штука, но весьма смутно представляю себе ее функции.

На обратном пути Инна исследовала августейшую фонотеку и выудила кассету Уитни Хьюстон.

— Ну, старичок дает!

Я русский только наполовину, поэтому не люблю быстрой езды.

На дорогу старался не смотреть. Косился на ноги, которым и при самой задней позиции сиденья не хватало места. Которые сильно и уверенно выжимали педали, все выше и выше задирая платье.

Я обдумывал следующий шаг. Возьму телефончик, ведь она наверняка остановилась у родственников или знакомых, значит, пробудет в Москве еще несколько дней. Встретимся, далее по ситуации. А можно начать наступление уже сегодня. Главное — никакого прессинга.

— Хороший агрегат. Хотел бы такую?

Видимо, это относилось к «Тойоте».

— Пожалуй. Только куда мы так торопимся?

— Куда? Например, вот сюда.

Она опять переключила эту штуку возле моего бедра, скользнув по нему рукой. И врезалась в высокую мокрую траву.

Я стукнулся виском о боковую стойку. Джип снова стал на четыре колеса и откатился от шоссе метров на пятнадцать.

— Не возражаешь? — Инна заглушила мотор и откинула спинку сиденья, — С твоей стороны тоже опускается.

Солнце выглянуло из-за туч. Над лугом повисла радуга. Капли на ветровом стекле сверкали, как бриллианты.

Я подчинился.

Продолжение удивило меня еще больше.

Мы медленно раздели друг друга. Время умерло. Мир вокруг нас обрушился в бездну. Осталась только белая «Тойота» на вершине отвесной скалы.

На пятачке, на острие — качни посильнее, и последнее очарование во Вселенной оборвется и исчезнет.

Я не ожидал от Инны такой трепетной нежности. И синхронности — она уперлась пятками в переднюю панель и угадывала каждое мое движение.

Наши стоны слились с умопомрачительным вокалом из динамиков.

Да, она разбирается не только в анестезиологии, аудиотехнике и автомобилях. Но и я показал себя далеко не с худшей стороны. Готов поспорить, ей понравилось.

Инна погладила меня по руке, как бы невзначай развернув к себе часы.

— Нас, должно быть, потеряли.

— Не нас, а машину.

— В любом случае… — одним движением она натянула платье через голову и повернула ключ зажигания.

Уже на шоссе я положил руку на бархатистую коленку.

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра.

— Давай убежим отсюда. Ко мне.