Я остался один, но своей монополии не почувствовал. Если уместны водные сравнения, река вызовов, могучая в декабре, к марту пересохла до еле заметного ручейка. Безо всякого сомнения меня опережали конкуренты. Не охваченные кооперативами и ГОРФО, не нуждающиеся в рекламе, то есть «левые».

Вознесется или низвергнется конкретная душа после смерти тела, еще не известно. Но все родственники, получив соответствующую справку, отправляются в ПОСБОН. Там быстро или не очень — зависит от личного обаяния — решаются вопросы с гробом, венками, могилой, выпивкой и закуской. Именно здесь можно получить дополнительную информацию о дополнительных услугах.

По собственной инициативе я наведался в ПОСБОНы г. Балашихи, Реутово и Железнодорожного. Приемщицы сначала мялись, потом согласились. Мы перезаключили контракты. Договорились на больший процент с большей суммы.

Теперь желающие остановить мгновенье переадресовывались сразу ко мне. Для подстраховки, кроме своего домашнего, я оставил телефон родителей.

Изменились не только расценки, изменился принцип распределения. В кармане снова зашуршало.

Только вы зря думаете, что у кооператоров легкая жизнь и «бешеные» деньги. Представьте себе маршрутик от Кучино до поселка «Восточный» и назад — до Южного квартала. В первом часу ночи вы мерзнете на остановке 338-о, и вас не греют даже полторы сотни, заработанные за этот вечер. А когда, наконец, подрулит автобус, а кондукторша радостно сообщит: «До горсовета», хочется поднять над головой дурно пахнущий портфель и крикнуть: «У меня бомба! Вези до Объединения!»

Проблемы возникли, когда Юрий Иосифович рассчитал старого главбуха. Тогда я убедился, что старый главбух лучше новых двух. Новая придралась к моим отказам от вызовов. Но ведь глупо ездить на официальные с пятидесятипроцентной экстракцией, когда достаточно неофициальных с двадцатипятипроцентной! Конечно, она об этом не знала. Но раскопала про звонок из Никольского.

После очередного блестящего (с технической стороны) бальзамирования пожилая супруга покойного, не найдя меня дома, обратилась в кооператив с каким-то дебильным вопросом по поводу формалиновой маски. Ведь по сто раз объясняю! Видимо, бабушка сорвала полоску с нашего объявления задолго до кончины благоверного, что наводит на мысли о противоестественности последней. В общем, засветилось мое имя-отчество, а также дата визита.

Проверили по журналу — в этот день в Никольское мумификатора не вызывали.

Я сделал невинное лицо. «Друг просил — покойный ему кем-то там приходится. Клянусь, не взял ни копейки!» Как-то выкрутился.

Да и невозможно это — разобраться в нашем болоте. Завхоз Чуркина торгует одноразовыми шприцами. Для своих по два рубля, для чужих по пять. Шприцы, как и многое другое, в неограниченном количестве поступают с межаптечной базы, заведующая которой совмещает у нас замом по снабжению.

Чуркина, чтоб не запутаться, вела учет сбыта краденого.

Кто-то отнес тетрадь Разумовскому. А Юрий Иосифович сам сплавляет налево стоматологические материалы.

Их можно понять. Проклятые коммунисты не дают честно заработать. Правым глазом косят на Китай и Польшу, левым — на Сталина. Одной рукой дают дефицитное оборудование, предназначенное для государственных учреждений, а другую протягивают за «благотворительностью». Недавно наш председатель принес в Исполком «штуку» на пеленки для роддома. Секретутка скорчила недовольную рожу: «Что так мало?» Уверен: положи Юрий Иосифович ту же сумму ей в карман, фан-клуб «Панацеи» пополнился бы еще одним членом.

Хотя Разумовский в таких делах разбирается уж наверное лучше меня. Вот почему нас пока еще не закрыли, хотя костерят во всех партийно-хозяйственных инстанциях, обвиняя во всех смертных грехах.

Но рядовые члены, слава Богу, по исполкомам не ходят. Все синяки и шишки достаются председателям. Мне искренне жаль Юрия Иосифовича. Под впечатлением от происходящего я даже решил написать новеллу «Могила Неизвестного Кооператора».

Кооператору звонят рэкетиры. «Принесешь столько-то, туда-то, тогда-то». Что делать, приносит. Там уже ждут. Грубо вырывают из рук «кейс», бьют ногами. Теряя сознание, бедолага узнает своих мучителей: люди из горкома, ОБХСС, финорганов. На похоронах поп в красной рясе читает Евангелие от Маркса.

Кстати о Марксе. Месяца три назад его осиротевший бюстик черного мрамора исчез из сквера перед клубом «Ракетостроитель». Примерно в это же время на городском кладбище соорудили капитальное надгробие бывшему директору мебельного магазина. И здесь фигурировал бюст черного мрамора, только шевелюра и борода поменьше. Говорят, покойного и при жизни часто путали с вождем мирового пролетариата.

В полдвенадцатого я вымыл руки и пересчитал гонорар.

Радушные хозяева чуть не насильно усадили меня за дощатый стол. Положили домашних солений, вареных яиц, нарезали черного хлеба. Как ни отказывался, налили водки. Сказали, что покойник — их старший брат — был очень хорошим человеком.

А почему бы, собственно, и не помянуть хорошего человека?

Тем более, что сейчас на кафедре полным ходом идет «премедикация». Уже подъехали первые ласточки, и, пока младшие по званию ищут недорогое, но емкое транспортное средство, старшие «квасят» в аудитории. Или у Юлика в кабинете.

Дедки рассказывали историю их родной Салтыковки — до войны фешенебельного дачного местечка. Кот ходил вокруг печки. За окном завязались яблочки. Солнце играло в стакане, снова наполненном до краев.

Жизнь прекрасна! То, что лежит в соседней комнате, меня не касается. Им время тлеть, а нам цвести. Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Теперь only sky is the limit[42].

Дома я облачился во все белое — джинсы, майку и кроссовки.

На Николиной горе фраки вне закона.

Когда 84-й подъезжал к Боткинской, из ворот навстречу ему выскочил «пазик» с красно-черным транспарантом по борту. Меня посетило дежавю.

Из окна чуть не по пояс высунулся Лупихин, явно кого-то высматривая.

Я заорал «Гоша!» и рванул створки. «Пазик» обогнул 84-й и притормозил.

— Мальский вечно опаздывает. Даже в такой день!

— Дела.

— Штрафную!

Вся компания в сборе. Гоша, Игорь, Сережа, Юлик, Фас, Соколова, Омар и кучка ординаторов первого года.

На площадке для гроба красовались несколько ящиков «сухого».

— Что, другого экипажа не нашлось?

— Не переживай, остановимся подальше.

Мы пили «сухое» из горла, пока водитель разбирался с Алтуфьевским и Коровинским шоссе. Потом сориентировался.

Когда сворачиваешь на Николину гору, понимаешь сильных мира сего. Их вкус и выбор. Эдакий среднерусский рай: полоска Москвы-реки слева, сбегающие к ней рощицы и лужайки, усеянные стогами. Пригорки и овражки, живописные мостики… Справа высокий забор.

Начали собирать партийные с-носы. Партия крупная, поэтому скинулись по трешке.

Покрякивая и попукивая, выгрузили ящики. Послали гонца за подкреплением, которое не заставило себя долго ждать.

На днях рождения Нелли Алиевны подарков не полагается — такова традиция. Цветы шефиня на дух не переносит. Каждый приезжает со своим пойлом, определяя качество и количество оного своими потребностями и возможностями.

У профессорши большая дача. Гектарами не мерил, но два дома и теннисный корт уместились. И никаких грядок. Уважаю.

Во дворе буквой «П» сдвинули столы. Рассчитывают человек на сто пятьдесят. На левом фланге сгруппировалась родня. На правом локоть к локтю сидели реаниматологи 18-о отделения. Вперемешку с молодыми докторами разместились анестезистки.

Ординаторши накрывали столы. Они провели у плиты, точнее, у плит в общей сложности около суток.

Я пристроился поближе к профессорше. Нелли Алиевна рассказывала о последнем конгрессе ВФОА в Вашингтоне.

Обычный конгресс: семинары, круглые столы, стендовые доклады. Организаторов и спонсоров не меньше, чем рядовых делегатов.