Тоня одобрила мою тактику. Таня отхлебнула холодный чай и собрала крошки пирога.

Следующей моему обозрению предстала Настасья Филипповна Деликто — тоже Тонина коллега.

В середине шестидесятых стройная, уверенная в себе блондинка, Настя развелась в первый раз. И сочеталась снова — по большой любви — со студентом медицинского Вуза. Семейный бюджет держался почти исключительно на хрупких Настиных плечах. Она работала на две ставки и преподавала в медучилище. Муж мыл, стирал, готовил и воспитывал Настиного сына от первого брака. Между делом закончил институт и накропал кандидатскую. Но Настя этого уже не замечала. Нейрохирурги — элита и ватажатся с артистами, партбоссами и прочими главначпупсами. Для красивой женщины богатый выбор. Как-то, опьянев от ласк и «шартреза», позвонила домой. «Все купил? Все погладил? Ребенка уложил? Как?! Почему?!»

Мужик ее одергивал, дескать, не стоит перегибать палку. «Да куда он, сопляк, денется?» — и в трубку, на более высоких тонах: «Да ты только посмотри на себя! Что ты за мужик? Как я до сих пор вообще тебя терпела?» В ответ — без затяжных пауз и совершенно спокойным голосом: «Раз ты сама начала…

Я давно хотел тебе сказать. Думаю, сейчас самый подходящий момент. Я встретил другую женщину».

Сейчас он служит профессором где-то в Ленинграде. Конечно, обидно терять контроль над ситуацией, но Деликто всегда вызывала у мужчин здоровый интерес, поэтому горевала не долго.

Кстати, об интересе. На первом году своей ординатуры — обеим было тогда по двадцать четыре — Деликто с Яблочкиной здорово доставалось от Салмонова. Салмонов — тогда еще сорокалетний кобель в расцвете сил — издевался над девушками за то, что спят, с кем ни попадя (по его мнению). Прозрачно намекая на собственную, несравненную, но невостребованную кандидатуру. В один прекрасный день под каким-то благовидным предлогом девушки заманили Юрия Моисеевича в «дежурку». Заперлись изнутри — дело было в старом корпусе. Красиво — насколько это было возможно в достриптизную эпоху — разделись. Настя легла первой. Салмонов не на шутку испугался. Чуть дверь не выломал.

Правда, у Юрия Моисеевича имеется другая версия.

Настасья Филипповна до сих пор считается одной из самых шикарных дам в больнице. К сожалению, ее стиль и вкусы претерпели колоссальные изменения. «Мальчиками не интересуюсь», — как-то укоротила меня Деликто. Слова любви застряли в горле. Зато конкретно и по существу.

Позвонил Силанский. Сообщил, что к нам везут блатную бабку.

Количество блатных пациентов — безошибочный показатель уровня медицинской помощи. Контингент больных — лицо отделения. Эту истину я знал и раньше. Но такого привлекательного лица, как у «нейрореанимации», даже представить себе не мог.

Слух о нашем заведующем прошел по всей Руси великой. И просочился далеко за ее пределы. В пятикомнатную квартиру Силанского у «Баррикадной» приезжают ребята в костюмах от Кардена с «дипломатами» из крокодиловой кожи и авиабилетами на предъявителя (шутка) до Тбилиси и Еревана.

Из Средней Азии присылают военно-транспортные самолеты.

Виталий Владиславович вручает сопровождающим лицам сорокакилограммовый чемодан «Нотфал». Чемодан снаряжен всем необходимым для ухода и лечения — от бинтов до мощных сосудорасширяющих препаратов — и круглосуточно находится в состоянии полной боевой готовности. Внутри ни единой отечественной ниточки. Ничего сомнительного. Береженого Бог бережет. Кто знает, какое у них там снабжение, и не придется ли засылать гонцов в столицы капиталистического лагеря за всякой мелочью. На месте консультант отгоняет от клиента национальные кадры — профессоров, завотделений, лечащих врачей, медсестер и санитарок — и единолично обслуживает клиента по полной программе до определившегося исхода.

У Силанского наблюдаются хорошие результаты при черепно-мозговой травме и кровоизлияниях в мозг. Если больные выживают, то не остаются дебилами до конца дней своих, как в большинстве отделений реанимации районного и областного масштаба.

Привезли бабку. Пять лет назад перенесла инсульт, с тех пор вся правая половина парализована. Самостоятельно ест, пьет, с посторонней помощью передвигается по дому. Раз в год госпитализируется в «неврологию» по месту жительства. Родственники все еще надеются на чудесное выздоровление.

Ситуация ясна. Бабка полежит недельки две и выпишется в прежнем состоянии.

В палату зашла Белла — судя по всему, хотела предложить Тане помощь. Я взял ее за локоток.

— Пойдем лучше чайку попьем.

Девушка подчинилась.

Она разливала чай с той невинной сексуальностью, когда объект вроде бы и сам не подозревает о впечатлении, которое производит на окружающих. Аккуратная попочка напряглась, прямая спинка отклонилась вперед градусов на десять. Халат плотно обхватил высокую грудь с торчащими сосками. В ординаторской было холодно — чтобы разогнать дым, я включил кондиционер.

Мы побеседовали о студенческих проблемах и предстоящем выборе профессии. Из сказанного я сделал вывод, что Белла считает сверстников недоразвитыми для серьезных отношений и выскакивать замуж пока не собирается.

Стараясь не пожирать девушку глазами, я стал осторожно нащупывать ее слабое место. «Запел» про висячие сады Семирамиды, Тадж-Махал, измену Джиневьеры и «подрезание розы» у центральноафриканских народов.

Мое «слабое» место к этому моменту достигло длины двадцати сантиметров и скрывалось под бабкиной историей болезни, которая очень кстати попалась под руку.

Я задержался на загадке Атлантиды.

— Наша цивилизация — не первая и не последняя. Конец света — не просто сказка. Он повторяется вновь и вновь. И не надо его бояться. Выживут лучшие. Умные, сильные, — я расправил плечи, — Красивые, — и многозначительно посмотрел на Беллу, — И все начнется сначала…

Хлопнула наружная дверь. Белла закрыла свой очаровательный ротик.

Все началось несколько раньше, чем я предполагал. В коридоре бессильно плакала Вероника из 8-о корпуса. Вокруг гарцевала Яблочкина.

Белла спешно ретировалась. Тоня изложила суть проблемы. Муж Вероники занимается разгрузкой вагонов на станции «Москва товарная». Сегодня вечером ему на шею неосторожно опустили двухсоткилограммовый мешок. В настоящее время пострадавший с переломом шейного отдела позвоночника и тетраплегией находится в «приемнике» 14-о корпуса. Предстоит экстренная операция.

Все нейрохирургические вмешательства — и плановые, и экстренные — производятся только в нашем оперблоке. Специальные инструменты, стерильный воск и прочая экзотика в «неотложке» отсутствуют. После операции больной с дыхательной недостаточностью, спинальным шоком, нарушениями функции тазовых органов должен лечиться в отделении интенсивной терапии. У нас мест нет. Можно перевести на этаж кого-нибудь из реабилитации, а потом… Тоня возмутилась. «У меня в коридорах лежат!» Я не испытывал ни малейшего желания проверять.

Можно (и положено по инструкции) отправить больного обратно в 14-й корпус — в 18-е отделение реанимации. Но со своими так не поступают. Остается бабка, которой все равно. Если без демагогии.

В 18-м сразу подняли трубку, сразу согласились взять больную и даже вызвались самолично утрясти вопрос с выездным центром реанимации.

Удивительное, невероятное везение. Особенно с ВЦР — бабка спокойно обошлась бы рядовой «перевозкой».

Распахнулись двери, и Полина Стефановна, срывая шпингалеты, втолкнула в коридор каталку. Кое-кто из участников этой маленькой драмы начал опережать события, а точнее, не поспевал за ними. Сценарий довольно распространенный — больной показался Марычевской чересчур стабильным, и та решила транспортировать его на неукомплектованной реанимационной аппаратурой «двадцатьчетверке». Вот где пригодился бы ВЦР-овский «Мерседес».

В лифте 21-о корпуса наступил срыв компенсации (которой здесь и не пахло), и дежурный анестезиолог завернула к ближайшему респиратору. То есть к нам.