— Очень хорошо. Когда-то мы с ней были помолвлены.

Он бросил взгляд через всю гостиную к оранжевому наряду, и дьявольская искорка заплясала в его глазах.

— Алиса обожает деньги. А у Флойда Чейза их куры не клюют. У меня их нет.

— Вы удивительно откровенны со мной.

— Всегда очень удобно говорить правду, когда тебе никто не верит. Все уверены, что вы что-то скрываете, изворачиваетесь, что-то искажаете, и стараются выудить из вас «реальную» истину. Вот почему я не люблю эти вечера с чаепитием. Я сейчас иду к своей машине. Не хотите пройтись со мной? Это недалеко.

— Нет, благодарю за приглашение, — Гизелу забавляла его неукротимая дерзость. — К тому же я люблю чай… И… — Гизела осеклась. Рядом с ней стояла Арлина.

— Простите меня, мисс фон Гогенемс, вас просят к телефону. Междугородная.

— Благодарю тебя. Кто это?

Коварное любопытство проглядывало через маску показного безразличия опытной прислуги.

— Это мисс Крайль.

Гизела поспешила к двери. Когда она проходила мимо окна, возле которого Алиса разговаривала с Флойдом Чейзом, та вдруг ее окликнула:

— Гизела! Познакомься с мистером Чейзом. Мисс фон Гогенемс.

Гизела извинилась:

— Я должна, к сожалению, бежать. Меня ждут у телефона.

Алису это немного позабавило:

— Вашему врачу-психиатру придется выложить приличную сумму за телефонные разговоры.

— На сей раз это Фостина.

— Неужели эта несчастная дура все еще тебя преследует?

Не отвечая на грубость, Гизела постаралась поскорее пройти мимо этой пары и поспешила закрыть за собой дверь в телефонной будке под лестницей.

— Хэлло!

Далекий, едва слышный голос ответил:

— Гизела, это ты? Говорит Фостина.

— Как ты поживаешь? Надеюсь, неплохо отдыхаешь?

— У меня все хорошо, — медленно, почти нараспев, произнесла Фостина, словно ей с большим трудом удавалось выговаривать слова. — Но я скучаю по тебе. Нет ли новостей?

— Новостей?

— Разговаривал ли доктор Уиллинг с миссис Лайтфут? Он обещал это сделать.

— Да, он был здесь сегодня утром. Но я его не видела. У меня в это время был урок.

— Что же ему сказали?

— Не знаю, но думаю, что он сразу, при первой же возможности сообщит тебе обо всем. Может, даже сегодня вечером.

— Хочется надеяться. Невыносимо ждать. Я так волнуюсь.

— Сколько ты еще пробудешь в городе?

— До пятницы. Потом поеду в Брайтси, в штат Нью-Джерси. У меня там свой коттедж. Не хочешь приехать ко мне на уик-энд?

— Я бы с удовольствием, но у меня приглашение на обед, как раз вечером в пятницу, — объяснила Гизела. — Может, ты останешься еще на денек в Нью-Йорке, и мы там с тобой встретимся!

— Но вечером в пятницу у меня назначено свидание с одним человеком там, в моем коттедже. Я хотела бы вас познакомить. Не могла бы ты приехать туда попозже, после обеда?

— Право, не знаю. Можно позвонить завтра? Когда тебе удобнее?

— Не нужно звонить, не беспокойся. Просто приезжай туда в любое время, когда сможешь — в пятницу, субботу или воскресенье. У меня нет других встреч, кроме одной этой в пятницу.

Ее голос стал еще более холодным и каким-то замедленным, словно в эту минуту она пребывала в летаргическом сне.

— Ну, придумай что-нибудь! — нетерпеливо посоветовала Гизела. — Если уж попала в Нью-Йорк, то попытайся устроить себе настоящий праздник. Тебе это просто необходимо. Поищи старых друзей.

— У меня их нет.

— Сходи в театр. Отправляйся по магазинам. Купи что-нибудь недорогое, то, что можешь себе позволить.

— Я постараюсь. До свидания, Гизела.

— До свидания.

Она повесила трубку, испытывая смутное чувство горькой вины. С глаз долой — из сердца вон. Последние несколько часов она постоянно думала о Фостине. А теперь вот эта маленькая далекая фигурка все уменьшалась в размерах, уходила куда-то за горизонт ее памяти. Миссис Лайтфут была права: с отъездом Фостины все об этих сумасбродных событиях в Бреретоне забудут через месяц. Это — один из тех незначительных, не поддающихся объяснению случаев, которые мы стараемся обойти стороной в своей повседневной, занятой жизни. Годы спустя кто-нибудь из нынешних учениц начнет рассказ перед сидящими вокруг костра в день Всех Святых друзьями: «Со мной в жизни никогда ничего странного не происходило, — вот только помню однажды, когда я была девочкой, я училась в школе. Этот случай так и не получил объяснения. У нас была одна молодая преподавательница по театральному искусству, она…»

Гизела вернулась в гостиную за чашкой чая, затем отошла с ней к окну, где стояла Алиса с Чейзом. Алисы уже не было, исчезли и Чейз с Вайнингом. Гизела подумала, что вся троица отправилась к машине Вайнинга, чтобы хлебнуть там что-нибудь покрепче чая. Это вполне в манере Алисы…

Поднеся чашку к губам, она бросила через окно взгляд во двор, к летнему домику, который выглядел таким сиротливым и беззащитным на фоне обнаженных деревьев сада в этот ноябрьский вечер. Ей показалось, что в его смутном интерьере кто-то движется, но она не была в этом уверена, — слишком большое расстояние отделяло ее от дома, по меньшей мере около двухсот метров. И вдруг темно-оранжевое пятно ниже дома, в саду, приковало к себе ее внимание. Она, поставив чашку на стол, вышла через французское окно во двор. Через несколько секунд она уже сбегала по каменным ступеням лестницы в сад.

Алиса Айтчисон лежала на земле, и ее ярко освещали лучи холодного ноябрьского солнца. Голова ее покоилась на последней ступеньке, накрашенные губы выделялись на фоне побелевшего лица кровавым пятном. Слегка наклонясь, чтобы взять ее руку и удостовериться в худшем, она уже знала, была уверена в том, что Алиса мертва.

Она выпрямилась и тут же почувствовала внезапный приступ тошноты. Закружилась голова. Здесь, на этом ветреном месте, она оказалась одна, наедине с трупом женщины. Так как вся школа в эти дни зубрила Еврипида, ей пришли на память его слова: «Какого же ужасного поступка мы вправе ожидать от этого высоко парящего, нераскаявшегося духа, гонимого отчаянием?»

Алиса играла Медею, — этот высоко парящий, не знающий раскаяния дух. Только сегодня днем она сообщила о своем намерении покинуть Бреретон, как женщина, гонимая отчаянием. «Тем лучше», — сказала она. Но ведь это мог быть и просто несчастный случай, пыталась убедить себя Гизела. Так и должно быть. Никто не должен догадываться, что на самом деле это самоубийство. Ведь запросто можно наступить высоким каблуком на подол своей длинной, ползущей по земле юбки. А он разорван. Такая идея становилась вполне вероятной. С ноги спала туфля. Она валялась каблуком вверх, недалеко от тела.

Гизела взбежала по ступеням. Более медленным, умеренным шагом прошла по лужайке, направляясь к окну гостиной. Она прокладывала себе путь через густую толпу гостей, пытаясь сохранить самый безразличный вид. Наконец она добралась до миссис Лайтфут. Не успела она еще открыть рот, как миссис Лайтфут почти неслышно зашептала:

— Где вы пропадали? Такое поведение по отношению к нашим гостям никак не назовешь цивилизованным. Я не вижу и мисс Айтчисон. Где же она?

— Простите, — Гизела тоже перешла на шепот. — Меня позвали к телефону. Когда я вернулась сюда, то случайно посмотрела в сад. Я увидела там Алису, которая лежала внизу, возле лестницы, а ее голова покоилась на первой ступеньке. Она мертва.

Никогда еще у Гизелы поведение миссис Лайтфут не вызывало такого восхищения, как в эту минуту. Ее губы только чуть вздрогнули:

— Вы уверены в этом?

— Да, я дотрагивалась до нее.

— Покажите, где это, — миссис Лайтфут спокойно, без всяких признаков спешки поднялась. С извиняющейся улыбкой на губах она начала пробираться через толпу. Все гости решили, что ее вызывают по каким-то обычным делам. Когда она вышла из дома, улыбка сразу исчезла у нее с лица, и она быстро, сосредоточенно зашагала вперед. Спустившись на нижнюю ступеньку, она не встала на колено и не дотронулась до мертвой Алисы. Она стояла и рассматривала лежавшую на земле девушку с самым непроницаемым видом. Наконец, Гизела нарушила тишину: