— Ступай, и да будет проклято твое путешествие, — рявкнул второй копейщик, стоявший на коленях рядом с товарищем. Он грязной тряпкой лихорадочно перевязывал тому раненое плечо, кровь уже пропитала тряпку, скользившую под пальцами. Раненый поскуливал, слезы и что-то липкое бежали сквозь его пальцы, которыми он обхватил сломанный нос.

— Пойдете за мной снова — перебью, — сказал Кейда со всей угрозой, на какую был способен. — Всех.

И попятился от них через заросли тонких стеблей карнелилки, изредка поглядывая через плечо, чтобы примечать дорогу. Наконец его остановила густая стена красного камыша. Он прислушался к звонко разносившимся по лесу возгласам охотников, одни спорили, другие сетовали. И ни одного звука, явно указывающего на погоню. Повернувшись, Кейда побежал, петляя меж сеянцев ореховых пальм, опутанных лианами. Первой его задачей было оказаться на как можно большем расстоянии от охотников.

Нет, теперь не ложбинами и овражками, если они опять попытаются тебя выследить, охваченные жаждой мести, это первое, куда они заглянут. Что ты тогда сделаешь? Действительно убьешь их всех? Вероятно, ты уже убил их предводителя, повредив ему горло. Рана в плече, весьма похоже, нагноится, а она нанесена слишком высоко, чтобы спасти бедолагу, отняв ему руку, если туда попадет черная гниль. Чем они такое заслужили? Лишь тем, что стремились исполнить долг перед своим господином и Дэйшем Сиркетом, вернув беглого раба?

Желчь поднялась из пустого желудка, точно едкий упрек. Кейда прорывался через самые доступные места подлеска, пытаясь не спускаться с холмов. Он раздраженно рубил усики ползучих огоньков у хрупких побегов тандры окровавленным мечом Телуйета. И, наконец, прорвался к узкой, изрядно заросшей тропе. Пот жег бесчисленные царапины, полученные во время бегства. Он остановился, сердце его колотилось. Поскольку все птицы и звери бежали от шума, который он производил, или молча затаились в укрытиях, в лесу воцарилась тягостная тишина. Кейда сосчитал десять умышленно-неторопливых вдохов. Нет, никаких признаков погони.

А ведь тебя было легче легкого преследовать, ты шумел, как разбушевавшееся пламя. Или зря Дэйш Рейк учил тебя пробираться по лесу украдкой и многому другому? А теперь — возьми себя в руки. Где ты по отношению к берегу? К тому торговому пляжу, куда держал путь? Убраться из этого владения теперь более важно, чем когда-либо, предпочтительно успеть, прежде чем половит охотников всех деревень выйдет, чтобы приколотить к дереву твою шкуру.

Кейда медленно тронулся по извилистой тропе, неустанно себя укоряя. Лес протянулся впереди и повсюду вокруг, неизменный, всегда тот же самый. Утро иссякало под стопами Кейды. Но вот жажда, наконец, положила конец его самообвинениям, ее хватка вокруг его горла мало-помалу крепла. С запозданием вспомнив один из уроков Дэйша Рейка, он покинул тропу и стал искать щетинистую лиану, обвивающую железное дерево. Помня, как смеялся Агас, когда он в юности по-глупому ошибся, Кейда сделал первый надрез как можно выше, затем отсек на длину руки бурую лиану вторым ударом клинка Телуйета. Ревностно скопленная растением влага щедро хлынула и плеснула ему в лицо, в то время как он ловил все, что удастся, разинутым ртом.

И я не отдал бы это питье за обещание десятка фляг прекраснейшего золотого вина.

Он отбросил в сторону обрубок лианы, и праздные мысли испарились, когда он невзначай увидел ярко-желтый четырехугольник сухих листьев пальмы сквозь потускневшую зелень живых деревьев чуть ниже по склону. Осторожно, как можно тише двинувшись вперед, Кейда убедился, что это действительно крыша хижины, запущенной, нуждающейся в значительной починке, если только люди, которые в ней ночуют, не хотят, чтобы скорые дожди залили их, пока они спят. Однако участку вокруг нее, судя по всему, уделялось больше заботы, его недавно окопали, и черная земля высокими валами тянулась вдоль рвов, нетерпеливо ждущих, когда удастся захватить всю драгоценную воду, которую принесут запоздавшие нынче дожди. Кейда покинул тропу и обогнул пыльное открытое пространство, откуда подлесок с давних пор брали на топливо.

С давних пор, но не в последнее время. Эти кусты карнелилки растут здесь вот уже несколько лет. Птичника также не видно, ни уток, ни гусей, готовых поднять шум, если кто чужой подойдет слишком близко — обычная защита в деревнях.

За убогим укрытием увядшего душистого куста он присел на корточки, чтобы заглянуть в ветхие расколотые ставни, криво повисшие на прогнувшихся петлях. С того места, где он сидел, он ясно видел груду одеял, брошенную как попало на узкую кровать. Одежда в таком же беспорядке валялась на полу вместе с единственным накрытым крышкой горшком, а также полуразмотанным отрезом грубого хлопка, в какой любой островитянин Дэйш собирает нехитрые пожитки для недолгого путешествия.

Кто здесь останавливается? Кто-нибудь, не желающий жить в такой уединенной хижине в настоящее время, но все еще пользующийся плодородным садовым участком, пока его не отнял лес. Но где же сейчас этот усердный труженик? Собирает что-нибудь или занят каким-нибудь тайным делом?

Кейда подкрался ближе, по коже меж лопаток пробежали мурашки: а вдруг неведомый садовник сейчас вернется? С внезапной решимостью он убрал в ножны меч Телуйета, рукоять при этом щелкнула. Подтянувшись на низком подоконнике, Кейда схватил верхнее одеяло и кожаный ремень, завитком лежавший на полу. Увидев запятнанную потом рубаху, Кейда немедля натянул ее через голову, брезгливо морщась, меж тем как его руки упорно искали рукава. Ее шили на более высокого и полного человека, но она хотя бы поможет скрыть от небрежного взгляда его драные штаны.

Если явиться на торговый берег с голой грудью, это привлечет слишком много внимания, а, думается, нынче утром его нам хватило с избытком. Так, что тут есть еще, чтобы придать путнику более убедительный вид? Ты не можешь позволить себе привередничать, не теперь.

Кейда встал на колени и быстро свернул в трубку одеяло, затем туго стянул ремнем. В желудке урчало ужасающе громко в тихом полумраке заброшенного жилища. Кейда снял крышку с горшка. Внутри оказалась холодная и липкая похлебка из соллера, зерно которого смешали с раздавленными семенами тандры, стручками перца и солью, чтобы дольше не портилось. Сверху были набросаны корочки плодов лиллы. После недолгого колебания Кейда выудил корочки и соскреб со дна горшка все остатки, холодные и склизкие, выплюнув куски мякоти лиллы и подавившись этой скромной пищей после нескольких первых жадных глотков.

Вот до чего дошло, ты ешь то, чем живет один из низших островитян. Это сделано с разумным намерением или в безумии? Не знаю. Все, что я знаю сейчас, это что в пище для меня больше толку, чем в гордости.

Затем он увидел нож, которым резали плоды. Не ахти какой нож, короткая полоса неумело заточенной стали, запятнанная соком и тронутая ржавчиной. Деревянная ручка треснула, видать, отсырела когда-то, а потом ее положили сушиться, не смазав. Кейда переместился на пятки, держа руку на рукояти меча Телуйета, а другую на своем кинжале. Оба клинка выдают его как человека из некоего большого дома. Этот нож отметит своего владельца как нижайшего из низших. Все и каждый презирают человека, который достиг возраста благоразумия и не зовет своим порядочный кинжал, полученный от отца, которому так и не удалось достаточно наторговать, заработать ремеслом или усердно послужить, чтобы наделить своего сына таким подарком.

Лучше казаться нижайшим из низших, чем беглым рабом, сейчас-то уж точно.

Кейда вскочил на кровать. И оказался достаточно высоко, чтобы достать до грубо вырубленных стропил. Он бережно засунул меч Телуйета в плотно связанные пальмовые листья, повертев его из стороны в сторону, пока тот не лег ровно, спрятанный в крыше. Пристроив там же и кинжал, Кейда спрыгнул на пол, подхватил одеяло, пихнул самодельный ножик в ножны на поясе и выбежал через открытую дверь.