16.06.2010 09:08:12 - Леонид Серафимович Татарин пишет:

ЗЕМЛЯ

Посмотрите на поля хотя бы из окна поезда, автобуса или автомобиля, проеэжая в подмосковье - сплошной бурьян и запустение.

Проезжая по дорогам Белоруссии в августе прошлого года, увидел, что каждый клочок земли обработан.

Там сохранились колхозы.

Это реальный ответ на словоблудие Владимира Козорезова.

Мыслить, чтобы существовать

Новейшая история

Мыслить, чтобы существовать

КНИЖНЫЙ РЯД

Михаил Михайлович Бахтин. Философия России второй половины ХХ века . – М.: РОССПЭН, 2010.

В этой книге о великом философе Михаиле Бахтине нет слабых статей, хотя есть трудные для понимания. А есть и настоящие шедевры, например, блестящая статья В. Махлина «Замедление, или Личность и талант учёного» С. Аверинцева.

Жизнь Бахтина не баловала и не берегла. «Кружок, арест, приговор, ссылка, профессорство в Саранске в полной уже безвестности. Прогрессирующее, период за периодом, сужение поля деятельности и отход не в тень, а почти в литературное и научное небытие…» За ними – верность своим идеалам, стоическое терпение, трезвые, даже беспощадные оценки самого себя, своих слабостей, желания жить…

«Прямо я не мог говорить о главных вопросах… – признался как-то Бахтин. – О вопросах философских, о том, чем мучился Достоевский всю жизнь – существованием Божиим. Мне ведь приходилось всё время вилять – туда-сюда. Приходилось за руку себя держать. Только мысль пошла – и надо её останавливать…»

Вдумаемся, что значит постоянно останавливать закономерную разворачивающуюся мысль? Какими травмами души это оборачивается. С другой стороны, конечно же, гениальная работа «Проблемы творчества Достоевского» никакое не «виляние туда-сюда». Но вот самому Бахтину казалось, что, если бы не идеологический террор, он бы смог создать нечто ещё более значительное.

Если мы хотим услышать Бахтина, то должны заново начинать его продумывать. Ибо наше отношение к нему – «замылено». И потому, что давно уже не думаем, не работаем над его текстами, «всё ещё не мыслим», по выражению Мартина Хайдеггера.

Как считает В. Махлин, мы потому сегодня не слышим Бахтина, что его тексты и мысли «пришлись не на своё время, а на другое время», «никто в такой мере, как Бахтин, не «завис» между дореволюционным прошлым и советским прошлым русской культуры, явно не попадая ни «туда», ни «сюда». К тому же для западных читателей и интерпретаторов Бахтин, так сказать, слишком «русский», а для советских и постсоветских – слишком «европеец». Для философов – слишком «литературовед», для литературоведов – слишком «философ»… «Продолжать разговор с Бахтиным стало как бы незачем и некому».

Что дал нам Бахтин? Идею постоянного диалога, полифонического мышления и ответственного поступка… Но, говорит С. Аверинцев, главное в другом. Бахтин заявил альтернативный аристотелевскому подход и способ мышления, осуществил, как сегодня любят говорить, «поворот». Он показал, как можно реализовать в философии гуманитарное мышление. Его методология парадоксальна – это идея свободы творчества.

Идея бахтинского диалога – возможность снять и преодолеть любую определённость, «раскрыть» мысль, выйти на свободу.

В. РОЗИН

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Скелет мамонта

Новейшая история

Скелет мамонта

МУЗЫ И СЕЙФЫ

Продолжаем разговор о взаимоотношениях культуры и науки с властью, меценатами, спонсорами. Сегодня наш собеседник – заместитель директора Зоологического института РАН, директор Зоологического музея Алексей ТИХОНОВ.

– Алексей Николаевич, Кунст­камера, первый российский музей, если угодно, давно уже стала визитной карточкой Санкт-Петербурга. Несколько слов об их истории.

– Зоологический институт, включая и его музей, одно из старейших научных учреждений города. В 2002 году ему исполнилось 170 лет. Но, как известно, создание коллекций института и музея началось намного раньше – со времён Петра Великого, который лично покупал экспонаты для созданной им в 1714 году Кунсткамеры. ХVIII век, начало XIX века были временем великих морских и сухопутных экспедиций, из которых привозили экспонаты для Кунсткамеры. Её хранилища были переполнены. Поэтому из них выделили несколько специализированных музеев, в том числе и Зоологический. Официальное открытие Зоологического музея состоялось в 1832 году, а в 1931 году он был преобразован в Зоологический институт Академии наук СССР. В настоящее время его коллекционный фонд – около 60 миллионов единиц хранения.

– Кунсткамера сейчас – это самостоятельное юридическое лицо?

– Раньше она была Инсти­тутом антропологии и этнографии РАН, но потом её переименовали в музей, чтобы получать ряд льгот налогового характера и иметь возможность участвовать в ряде федеральных программ. Потому что это предполагает соответствующее финансирование… Поэтому Кунсткамера сейчас находится в более выгодном в сравнении с нами положении. Они получают и помощь города, и различные гранты. И называются теперь соответственно: Музей (Кунсткамера). Кстати, получение статуса музея для них было сопряжено с огромными трудностями. Требования Министерства культуры в этом плане очень жёсткие. Для нас же следование предъявляемым ими правилам невозможно…

– Почему?

– Потому что только сертифицирование наших экспонатов займёт десятилетия. Представьте себе, что вам нужно провести инвентаризацию только 3,5 миллиона насекомых. Представили?

– С трудом… На что же музей живёт в нынешних условиях?

– Мы как составная часть Зоологического института находимся в его подчинении, и институт все заработанные нами средства тратит в том числе и на свои нужды. Музей живёт на то, что остаётся.

– И как же вы при этом выживаете?

– Мы получаем малую толику средств, выделяемых Зооло­гическому институту Академией наук. Музей имеет право на продажу билетов и проведение экскурсий. Мы принимаем в год около 250 000 посетителей. Этих денег нам бы в принципе хватало на нужды музея, но их не хватает на весь Зоологический институт. В музее работают 30 сотрудников, а во всём Зоологическом институте более трёхсот. В итоге деньги, выделяемые президиумом Академии наук на весь Зоологический институт, в музей почти не попадают. Мы как музей из бюджета не получаем ничего, в то же время более 80 процентов средств, заработанных нами, забирают. Вот такая у нас система финансирования.