В отличие от ряда других стран, Германии, например, или Польши в РФ связями с зарубежными соотечественниками занимаются «семь нянек», не выработано единого общегосударственного, общенационального взгляда на проблему, на подходы к ней. Между тем и здравый смысл и опыт, как свой, так и зарубежный, говорят о том, что при всей пестроте русского зарубежья, при всей разности условий его бытия в разных странах, безусловно, общим интересом для всех групп и слоёв являются русский язык, русская культура.

В Западной Германии связями с немецкими диаспорами за рубежом занималось не общество «Родина», как у нас, а Институт Гёте. Как говорится, почувствуйте разницу. Но нам отечески разъясняли, что, условно говоря, Пушкинский Дом оставит в кругу интересов зарубежных соотечественников «стишки с песенками да берёзки с куполами», а социализм – отсечёт. И не помогали наши обращения к опыту 1937 года, когда торжественные мероприятия, связанные со столетием гибели Пушкина, прошли по всему Русскому Миру, подсоветскому и эмигрантскому, впервые за двадцать лет со времени революционного раскола, вызывая чувство единства…

Будем надеяться, что именно от «пушкинской» печки начнётся новый этап отношений России со своими диаспорами и что культурно-языковый стержень этой работы обретёт поддержку не по остаточному принципу.

Юрий БАРАНОВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

Литература

«Ниоткуда с любовью...»

Кирилл АНКУДИНОВ, МАЙКОП

Какая удивительная, закрученная биография, достойная авантюрного романа! И всё в ней, в этой биографии, не то, чем кажется поначалу – как в детективах Агаты Кристи. Самое поразительное, что такая биография не сломала её носителя. И она, будучи бесконечно интересна сама по себе, меркнет, тускнеет на фоне поэзии Бродского. Что, в общем, свидетельствует и о масштабе личности Бродского, и о силе его дарования.

Какая причудливая, молниеносно узнаваемая, не похожая ни на что поэтика! Откуда она взялась? Понятно, что из англоязычной поэзии (от Донна до Одена). А где её российские корни? Иосиф Бродский как будто бы явился из русской поэзии конца восемнадцатого века, из всей этой громоздкой колёсно-часовой масонской машинерии.

Противу время обороны,

Ни силы, ни защиты нет:

Слагает лавры и короны,

Венцы и брачны узы рвет.

К чему серпом своим коснется,

Где время только пробежит –

Все гибнет, ржавеет и рвется,

Покрыто мхом седым лежит,

– написал Михаил Херасков в 1800 году, а кажется, что Иосиф Бродский в 1980-м. Кстати, Бродский из всех русских классиков больше всего любил Боратынского. Запоздавшего «последнего поэта восемнадцатого века». Ведь в железном девятнадцатом веке Боратынского не понимали и не могли понять, его поняли только в двадцатом веке…

Бродский говорил, что в настоящей трагедии гибнет не герой, а хор. В какой-то мере это – аллегория присутствия самого Бродского в изменчивой культурной ситуации. Бродский неизменен, словно Полярная звезда на небосводе. Но вокруг него всё меняется, и от этого Бродский воспринимается не так, как он воспринимался десять лет назад или пятнадцать лет назад.

Несколько слов о том, как теперь нельзя, немыслимо воспринимать Бродского.

Во-первых, Бродский сейчас не воспринимается в контексте политики (а в перестройку понимался только так, и никак иначе). Бродский прошёл через бурные политические коллизии эпохи, он вдоволь поварился в крутом кипятке политики и, конечно же, в биографическом плане обязан политике многим. Однако он вышел из всех политических кипений неизменным – как солдатский топор из супа. Суп – отдельно, топор – отдельно. Солженицын – политический деятель, Сахаров, Галич, даже Синявский – политические деятели. Бродский – не политический деятель. Нет ничего пошлее, чем поминать пресловутый «суд над тунеядцем» и глубокомысленно рассуждать в его связи о «стойком поэте и серой толпе». Бродский сам не любил эти напоминания и имел на то вескую причину: его де-факто судили вовсе не за тунеядство. О чём мало кто знал. И о чём, судя по всему, не догадывались ни Чуковский, ни Ахматова, ни Вигдорова. Я же говорю – «проза Агаты Кристи»…

Во-вторых, нет смысла втягивать Бродского в этнические разборки. Двадцать первый век всё решительнее, всё неуклоннее становится веком этносов, но Бродский был человеком двадцатого века. Он – один из самых неэтничных поэтов. Бродский не антиэтничен (как, к примеру, Маяковский, предрекавший жизнь «без Россий, без Латвий, единым человечьим общежитьем»), он неэтничен, аэтничен. Бродский мог воспевать отдельного индивида или обобщённую «европейскую цивилизацию», но само присутствие любого этнического уклада вызывало у него тоскливое недоумение. «Рядом два дикаря, и оба играют на укалеле». Конечно, можно обидеться на оскорбительные в своей точности ремарки в отношении СССР (то есть России): «Там города стоят, как двинутые рюхой», «Там говорят «свои» в дверях с усмешкой скверной». Я на это обижался, было дело. Но ведь Бродский и о приютившей его Америке отзывался с точно таким же снайперским патрицианством, с той же ледяной интонацией. «И если б здесь не делали детей, то пастор бы крестил автомобили». Да и о еврействе тоже («тележку с рухлядью толкать по жёлтым переулкам гетто»). Бродский ценил и хвалил только римлян и Рим. Однако римляне в понимании Бродского – не нация (я бы сказал, это антинация). Быть римлянином – значит быть свободным от варварства, от суеты. В том числе от этнической суеты. Национальное есть суетное, ненужное. Личность и Вечность – и никого кроме. Вечность гробит людей и истирает вещи. Личность застывает вещью и мужественно противостоит Вечности, ибо в виду Вечности лучше быть вещью, нежели теплокровным человеком. Дольше сохранишься. Бродский очень хотел быть «человеком из мрамора», гордым римлянином и, кстати, именно в этом пункте сильно нарывался. Бродскому повезло – он угодил в эпоху, когда Запад качнулся вправо, к Рейгану и Тэтчер. Проживи Бродский ещё лет десять – как бы воспринимались сообществом западных интеллектуалов «римская поза» Бродского и сугубый европоцентризм Бродского? Некоторые высказывания из «Путешествия в Стамбул» или «Посвящается позвоночнику» могли бы наделать нешуточный скандал. Бродский и Обама – этих людей немыслимо даже представить в одном кадре.

В-третьих, о подражателях Бродского. Сейчас Бродскому продолжают подражать, и премного. Но эпигоны Бродского оказались незаметно вытеснены на периферию современной культуры. Пятнадцать лет назад Бродскому подражали все. Теперь Бродскому подражают только «дерзающие неудачники» (люди этой несчастной планиды десятилетие назад с таким же запозданием копировали Евтушенко), да ещё «клептоманы по жизни», которые не могут не подражать кому-то. И хорошо, что это так. Повторять Бродского ненужно и невозможно. Мраморным может позволить себе стать только тот герой-одиночка, кто реально горел и сгорел – но не среднетипичный тёпленький (ни холодный, ни горячий) обыватель. «Тёплые люди», строящие из себя каррарских Аполлонов и Тибериев, выглядят омерзительно. Они сами это осознали и ныне предпочитают подражать Кушнеру, Алексею Цветкову-старшему или Сваровскому.