Вместе с капитально отремонтированной «Валю­той» все эти суда составили первый Черноморский пограничный отряд.

Командовать отрядом предложили Ермакову, но Андрей попросился на учебу в Петроградское военно-морское училище.

— Вы, товарищ Никитин, сами ведь говорили, что чекистам обязательно надо учиться.

— Ничего возразить не могу, учись, товарищ Ермаков. Надеюсь, что потом опять вернешься к нам в Чека. Нам предстоит еще очень упорная борьба с врагами Родины, упорная, трудная и долгая.

Никитин помолчал, и Андрею показалось, что он взгрустнул.

— Катя с тобой поедет? — спросил Никитин.

— Да, — кивнул Андрей. — Она поступает на ме­дицинский факультет.

— Ну, поздравляю. Смотри береги ее, не обижай. У тебя ведь характерец немного сумасшедший...

Их провожали в конце августа. На вокзал при­шли Анна Ильинична с соседкой и все друзья: и Ни­китин, и Павел Иванович Ливанов — он был теперь механиком морского отряда, и Серафим Ковальчук — его «азначили командиром «Валюты», и Николай Ивакин с Олесей и ее братишкой Петрусем, и только что выписавшийся из больницы Макар Фаддеевич с Леночкой и Светиком.

Незадолго до отхода поезда на вокзал приехал И профессор Авдеев.

— Ну, вот-с, батенька, и опять в дорогу. Как это у вас, моряков, говорится: счастливого пла­вания!..

Поезд отошел от Одессы поздно вечером. Андрей открыл окно, и они с Катей молча смотрели в темную степь. Им было и радостно и печально. Над Одессой долго еще горело зарево. Пахло чебрецом и еще какими-то степными травами, но Андрею чудилось, что это пахнет родным Черным морем...

К рассказам не принято писать предисловий, од­нако события, о которых речь будет ниже, требуют нескольких предварительных слов.

В Киргизии многие знают историю высокогорно­го пограничного поста Кашка-Су и, рассказывая ее, обязательно добавят, что на том месте, где стоял пост, воздвигнут памятник, на котором высечены имена семи комсомольцев-пограничников.

Если тебе, читатель, доведется побывать в тех местах, обнажи голову, суровым молчанием почти па­мять героев и спроси свое сердце, так ли преданно бьется оно, как бились их сердца...

Дорога к «Посту семи героев» идет через Алайскую долину. По южную сторону долины возвышает­ся Заалай. За хребтом — граница. Она извивается по ущельям, падает в пропасти, пересекает стремительные, пенистые, холодные реки, круто взбирается в горы...

В апреле 1927 года в этот район, охраняемый Алай-Гульчинской пограничной комендатурой, вторглись из-за рубежа басмаческие банды Барбаши Мангитбаева и Джаныбека-Казы.

Сотни басмачей, вооруженных старыми длинно­ствольными ружьями и новенькими английскими ка­рабинами, напали на немногочисленные гарнизоны пограничных застав, стремясь прорваться в глубь Советской Киргизии.

О появлении басмачей первым сообщил на пост Кашка-Су вернувшийся под утро из дозора Иван Ватник: «По черному ущелью продвигается банда са­бель в двести».

Старшина поста Андрей Сидоров решил немедля предупредить соседние заставы Ой-Тал и Ишик-Арт о грозящей им опасности. На Ишик-Арт он послал Ивана Ватника, на Ой-Тал направился сам.

Миновав спящий кишлак — с десяток прилепив­шихся к горному склону юрт, Сидоров услышал кон­ский топот. Кто-то быстро приближался навстречу. Старшина придержал лошадь и скинул с плеча винтовку-драгунку. Из-за скалы выехал статный всад­ник. Сидоров с удивлением узнал в нем старого чабана Сулеймана из кишлака Сары-Бай. Они по­знакомились два года назад, когда пограничники учили киргизов косить траву и заготовлять на зиму сено. С тех пор Сулейман называл себя вечным другом «зеленых шапок»: овцы не гибнут больше от страшного джута[6].

Не слезая с разгоряченного коня, Сулейман с тре­вогой рассказал, что ночью в Сары-Бай приезжали неизвестные люди; они раздали манапам[7] винчесте­ры и патроны. Сегодня манапы ждут курбашей[8] — Мангитбаева и Джаныбека-Казы. Старшине ехать через Сары-Бай нельзя. Возможно, что сейчас бас­мачи уже в кишлаке.

Сидоров поблагодарил старика и посоветовал переждать день-другой на посту: вдруг басмачи до­знаются, что Сулейман предупредил погранич­ников.

— Седая борода не сделала Сулеймана трусли­вым козлом! — гордо усмехнулся чабан и повернул обратно.

Путь на заставу лежал через Сары-Бай. Но, ко­нечно, Сулейман прав — ехать там нельзя: угодишь в засаду. Сидоров направил свою низкорослую ло­шадь-киргизку в объезд Сары-Бая.

Узкая крутая тропа вывела старшину высоко в го­ры. Отсюда сквозь просветы в облаках виднелась Алайская долина и протекавшая вдоль ее бурная Кызыл-Су[9]. Размывая песок и глину, река окраси­лась в бледно-кирпичный цвет.

- По берегам Кызыл-Су зеленели луга; на склонах росли кусты терескена и одинокие березы, храбро взбегавшие под самые облака, навстречу стройным, серебристым тянь-шаньским елям. Выше, над тропой, где летом цветут лиловые фиалки и красные маки, еще не стаял снег, подновленный ночной порошей.

У брода через безыменную речку, стремительно вытекавшую из ущелья и водопадом обрушивающую­ся в пропасть, старшина остановился: от его взора не ускользнули едва приметные в осыпавшейся галь­ке следы конских копыт. На противоположном берегу они были еще влажными: неизвестные всадники про­ехали тут совсем недавно. Лошади, судя по корот­кому шагу, были или чем-то тяжело нагружены, или устали от дальнего пути.

«И здесь басмачи!» — Сидоров свернул в глухое ущелье.

Двое суток подряд начальник заставы Ой-Тал Воробьев не смыкал глаз и лишь под утро задремал, уронив голову на стол. Но тревожная дрема не сон — он вскочил с табурета, поправив сползшую ко­буру: кто-то подскакал к заставе.

— Куприна, значит, не встретил? — нахмурился начальник, выслушав доклад старшины. — Я послал его с четырьмя бойцами вам в подкрепление.

— Не встретил, — подтвердил Сидоров. — Я ехал через ущелье. В Сары-Бае басмачи.

— Веселое дело! — в сердцах произнес Воробьев. Вторые сутки из самых различных пунктов на заставу поступали сообщения о появлении в горах басмачей. Однако до приезда Андрея Сидорова не было известно, что они уже так близко. Будь теле­фон, все обернулось бы по-другому, о басмачах дав­но знала бы комендатура, но разрушенную лавиной телефонную линию раньше июня не восстановить.

На заставе осталось всего пятнадцать бойцов, и распылять силы, направляя в кишлаки и на высо­когорные посты новых пограничников, было явно не­разумно.

На прощанье Воробьев сказал старшине: — Если Куприн не прибыл, уничтожь документы и пробивайтесь сюда. Все уничтожь! Понятно? Вше­стером вам не продержаться. А я пошлю в Алай-Гульчу гонца...

Вместе с командиром отделения Куприным на усиление поста Кашка-Су направлялись погранични­ки Сомов, Охапкин, Багиров и Гребешков.

На рассвете, не подозревая о засаде, они въеха­ли в расположенный по пути, спящий с виду кишлак Сары-Бай и тотчас были окружены несколькими де­сятками притаившихся басмачей. Схватка была не­равной и недолгой. Под Куприным, Багировым и Сомовым сразу убили лошадей, и не успели погра­ничники подняться с земли, как их оглушили уда­рами прикладов.