28 августа в Москве должен открыться пленум Центрального Комитета РКП (б). Лучшего момента не придумать. Рейли предлагает арестовать весь со­став большевистского ЦК — Советская Россия будет обезглавлена одним махом.

А в доме номер одиннадцать, на Большой Лубянке, Дзержинский инструктирует своих соратников. Голос председателя ВЧК звучит твердо, мысль ясна и отто­чена:

«Мы нанесем удар врагу в самое сердце!..» С волнением слушает Дзержинского Никитин. Он готов на бой, как и все.

Неожиданно для трех послов открытие пленума ЦК РКП (б) откладывается на девять дней.

31 августа главари заговора собрались на одной из своих конспиративных квартир, чтобы обсудить соз­давшееся положение. Вдруг распахнулись двери, и в квартиру вошли чекисты. Засада! Никитин обы­скивает одного из дипломатов с холеным лицом. С каким ужасом смотрел этот прожженный шпион на молодого чекиста, бесцеремонно выворачивающего его карманы! У него даже язык отнялся. Слова не мог вымолвить.

Видел Никитин и арестованного чуть позже Каламатьяно. Из трости американского агента чекисты . извлекли списки шпионов, адреса и шифры...

Но Сиднея Рейли увидеть не пришлось. Рейли ус­пел убежать, хотя во всех газетах и расклеенных по Москве извещениях ВЧК и сообщались его подроб­ные приметы.

Случайная цепь разрозненных воспоминаний, сопо­ставлений — и вдруг неожиданный вывод... Никитин даже вскочил со стула. Как он раньше не подумал об этом! Ведь Сидней Рейли родился и вырос здесь, в Одессе, где долгое время жил его отец.

Никитин подошел к окну. Опять вернулся к столу.

Из Москвы Рейли бежал в Ригу, потом его видели на юге, в штабе Деникина. Не может быть, чтобы он не посетил при интервентах Одессу. А раз так, то здесь должны быть его дружки — тайные агенты. Надо сно­ва допросить этого Чирикова...

Стук в дверь прервал размышления чекиста.

— Прибыл начальник погранпоста Люстдорф, — доложил Чумак.

— Пусть заходит!

Кудряшев тихо вошел в кабинет и, взглянув на Ни­китина, сразу понял, что тот явно не в духе.

— Слушаю вас, товарищ председатель!

Никитин встретил Кудряшева резко:

— Опять, значит, прошляпили? Красиво, очень красиво получилось! Человек ты вроде боевой, за­калка у тебя пролетарская, а какую промашку до­пустил...

Никитин встал из-за стола и заходил из угла в угол.

Кудряшев впервые видел его в таком возбужденном состоянии и молчал. Он уже дважды просил откоман­дировать его обратно в 44-ю дивизию: «Не получится из меня чекист...»

И оттого, что Кудряшев молчал, Никитин рассер­дился еще больше:

— Может, ты принес третий рапорт? «Не могу ра­ботать, не умею»,— председатель почти зло посмотрел на пограничника. — Учиться надо, дорогой товарищ! Мы все, батенька, учимся. На то и большевики. Думаешь, мне легче?— Никитин сел за стол.— Ника­ких рапортов я больше от тебя не приму. Рассказы­вай, как случилось, что вы опять упустили Антоса...

Кудряшев сообщил все сведения о дерзком контра­бандисте, которые ему удалось собрать.

— Так, говоришь, шхуну видел председатель по­селкового Совета Фишер?.. — переспросил Никитин.— Не по душе мне эти колонисты. Я думаю, что кто-то из них убил красноармейца Самсонова и помог пройти Антосову пассажиру, а может, и укрыл его...

— Товарищ председатель, а не помогают ли Антосу рыбаки из артели Тургаенко с Тринадцатой стан­ции? — высказал предположение Кудряшев. — Я слы­хал, не по средствам живет Тургаенко, у него чуть ли не каждый вечер пьянка. Я бы его арестовал и до­просил.

— Так сразу бы и арестовал! А какие у нас осно­вания? Водка еще не улика... — Никитин что-то запи­сал в блокнот. — Ну, теперь говори, какие у тебя не­отложные просьбы, только без запроса.

Поняв, что председатель немного «отошел», Кудря­шев осмелел:

— Товарищ Никитин, у меня народ совсем разут: на троих красноармейцев одна пара сапог. А ведь зима скоро. И главное — с оружием беда: на весь пост восемь винтовок. Еще бы штук десяток...

Кудряшев с тревогой наблюдал за выражением лица председателя: «Опять откажет. Наверняка от­кажет!»

— Еще что?

— Пулеметик бы...

— Пулеметик? Никитин помолчал.

— Насчет пулеметика и сапог не обещаю, а вин­товками к зиме всех вооружим. У каждого будет вин­товка... Так, говоришь, Тургаенко живет не по сред­ствам?.. Какой это Тургаенко? Такой грязный, седые брови?..

Не постучав, в кабинет вошел Чумак. Никитин недовольно посмотрел на него:

— Что там еще стряслось?

— Только что позвонили из тюрьмы, товарищ председатель, сообщили, что подследственный Чири­ков покончил с собой...

Андрей проснулся в самом отличном настроении." Потянувшись, он почувствовал приятную бодрость во всем теле. Даже рана перестала ныть.

В окно было видно ярко-синее солнечное небо. «Да, здесь, у моря, и небо не такое, как где-нибудь под Касторной!..»

— Вставай, вставай, сухопутный моряк! — раздал­ся голос отца.

Роман Денисович пришел с дежурства часа два назад и, поев холодного борща, не лег, как обычно, отдыхать, а решил дождаться, пока проснется сын.

Андрей надел приготовленный матерью флотский китель, подошел к Роману Денисовичу.

— Здравствуй, отец!

Роман Денисович, не торопясь, снял скрепленные проволочкой очки, отодвинул в сторону инструмент и дощечки: он мастерил модель шхуны.

— Здравствуй, Андрей! Отец и сын обнялись.

Роман Денисович за последние годы сильно поста­рел: испещренные глубокими морщинами щеки ввали­лись, острый нос с горбинкой как-то опустился к губе, седая округлая борода заметно поредела.

«Вот и я, если доживу до его лет, таким же бу­ду»,— подумал Андрей, усаживаясь за стол, на ко­торый мать подала сковородку с жареными быч­ками.

— Хлебушка нет! — сокрушенно сказала она.

— На нет и суда нет! — буркнул отец. — Любит старуха воду в ступе толочь...

— Ладно тебе характер выказывать, — добродуш­но промолвила Анна Ильинична, ставя на стол кувшин с молодым вином.

Андрей достал из чемодана сухари, полученные в киевском военкомате.

— Насовсем, значит, пожаловал? — спросил отец, разглядывая сына. — Теперь как же: в контору пой­дешь бумагу портить либо начальником каким? Лучше бы уж тебе в армии остаться. В нынешнее время моряку у моря жить — сердце травить. — Ро­ман Денисович досадливо махнул рукой. — Вот мне маяк приказали засветить, а кому светить? Дельфи­нам?

— Мне броненосец не нужен! — отшутился Анд­рей.

— Какой там броненосец, дырявой лайбы днем с огнем не сыскать. — Отец поковырял на сковороде вилкой. — Рыбки половить и то не на чем...

После завтрака Андрей побрился и направился в управление Черноморского пароходства в надежде устроиться на какое-нибудь судно, хотя бы каботаж­ного плавания. Но отец и Серафим Ковальчук оказа­лись правы.

— Плавать у нас не на чем. Могу предложить вам заведовать складом, — сказал начальник стола лич­ного состава. — У нас всего с десяток судов. Остальные либо лежат на грунте, либо уведены интервента­ми. Ходят слухи, будто в ноябре перегонят с Балтики несколько пароходов, только ведь на них свои коман­ды. Вот если кого-нибудь спишут на берег... Ждите. Обещаю — буду вас помнить...

— Вилами на воде написаны их обещания, — ус­мехнулся встретившийся в коридоре знакомый капи­тан и посоветовал ехать в Петроград или в Архан­гельск.— А то попытай, сходи в Рыболовецкий союз, у них уцелела пара шаланд, может, возьмут тебя шки­пером. Я сам плавал на «купце», а теперь командую колесным буксиром.

«Шаланда? Рыбаки? Нет! К рыбакам я не прича­лю!»

Ермаков бесцельно бродил по улицам и не заме­тил, как очутился в Приморском парке.

Безлюдная аллея заканчивалась у каменной арка­ды над обрывом. Под обрывом, у гранитных масси­вов Ланжерона, пенился неслышный с высоты при­бой. Над серыми волнами чертили воздух чайки. Одинокая шаланда плыла к пескам Дофиновки.